Однако главным союзником большевиков оказалась не отзывчивость юга на агитацию, а амбиции командующего Добровольческой армией генерала Деникина. В отличие от него, барон Врангель считал поход на Москву ошибкой и приговором для Белой армии — и оказался прав. После провала этой операции Деникин эмигрировал в Англию, а на пост верховного главкома вооруженных сил Юга России на военном совете 3 апреля 1920 года единогласно избрали Врангеля. Решение принять бразды правления разбитой армией далось ему нелегко, но отказаться барон не мог: «Я делил с армией радость побед и сейчас не вправе отказаться испить горькую чашу». Любопытна его переписка с подавшим в отставку Деникиным: «Отравленный ядом честолюбия, вкусивший власти, окруженный бесчестными льстецами, Вы уже думали не о спасении Отечества, а лишь о сохранении своей власти. Но русское общество стало прозревать. Все громче и громче назывались имена начальников, имя которых среди всеобщего падения нравов оставалось незапятнанным. Армия и общество во мне увидели человека, способного дать то, чего жаждали все».
С железной решимостью Врангель стал восстанавливать дисциплину в деморализованных частях, невзирая на лица и титулы, резко сократил донельзя распухшие при Деникине штабы. «Армия, воспитанная на произволе, грабежах и пьянстве, ведомая начальниками, своим примером развращающими войска, — такая армия не нужна России». И Белая армия встрепенулась, как заскучавший конь под ударом шпор. Рейд в Северной Таврии, когда наголову был разгромлен корпус красного командира Дмитрия Жлобы, перепугал большевиков до такой степени, что они заключили мир с Польшей, отдав ей Западную Украину и Белоруссию, чтобы всей силой повернуться лицом к Врангелю. Не успевшие оправиться белые части не смогли удержать фронт и отступили в Крым…
Ощетинившийся пушками неприступный Турецкий вал на Перекопе существовал только в буйной фантазии летописцев РККА. Этот форпост за время Гражданской войны несколько раз переходил из рук в руки, а на укрепление его у Врангеля не было ни людских и материальных ресурсов, ни времени. Деникин писал, что «в крымских перешейках было очень мало жилья, да и мороз стоял жестокий, до 22 градусов… в Черноморском флоте давно было неблагополучно: нигде в армии не существовало такого разлада, нигде безвременье не оставило таких глубоких следов, как в морской среде, аттестации были отрицательны, выбора не было». В этих обстоятельствах Врангелю оставалось немногое: объявив военное положение на полуострове, подняв из моральных руин русскую эскадру, он сумел организовать эвакуацию всех тех, кого красные не пощадили бы. «Добровольцы должны знать, что главнокомандующий уйдет последним, если не погибнет ранее», — заявил он. И когда через гнилой Сиваш прошла красная пехота, а корпус Буденного прорвал Перекоп, благодаря введенной Врангелем железной дисциплине всё было уже готово. 16 ноября 1920 года в Феодосийском заливе прогремел прощальный салют в честь славного Андреевского флага. На набережной Керчи казацкие есаулы, плача, прощались со своими боевыми конями. Преклонив колени, барон Врангель поцеловал землю, с которой его разлучала революция. И вместе с ним печальный караван из 26 кораблей увез на чужбину 145 тысяч беженцев, спасением своим обязанных его твердой воле и организаторскому таланту.
Но и за границей барон Врангель не сложил оружия — в прямом и в переносном смысле. В том же году он отдал секретный приказ белым эмигрантам тайно сохранять оружие в других странах и организовал в Париже Русский общевоинский союз, собиравший силы для вооруженной борьбы с большевиками. Наученный горьким опытом политических дрязг, он придавал первостепенное значение сохранению армии как единственной реальной силы русского зарубежья, но при этом считал необходимым отстаивать принцип непредрешения будущей формы политического строя России до очищения ее от большевиков. Отстаивание монархических или демократических лозунгов грозило расколом. «Нейтральная» позиция барона привлекала к нему максимальные симпатии. Именно поэтому для большевиков он был опаснее генералов Краснова и Лукомского. В России в 1920‑е годы то и дело вспыхивали восстания против коммунистического счастья, расцветал НЭП. Казалось бы, еще чуть–чуть…
Но вот весной 1928 года в доме Врангелей в Брюсселе появился неизвестный субъект, которого вестовой генерала представил как своего брата, матроса советского торгового судна, стоявшего в Антверпене. «Брат» исчез так же неожиданно, как и появился. А барона скосила странная болезнь, названная «тяжелой инфекцией интенсивного туберкулеза», хотя в свои 49 лет он никогда не жаловался на здоровье. Менее чем за месяц он буквально сгорел от сорокаградусной температуры.
Хотя в 1989 году КГБ официально признало, что парижские похищения белых генералов Кутепова и Миллера были организованы чекистами, убийство Врангеля пока не объявлено аналогичной «выдающейся операцией доблестной советской разведки». Но именно это событие значительно облегчило ВЧК задачу по разгрому в 1930‑х годах погрязшего после смерти лидера в политических спорах РОВС и Белого движения в целом…
Жанна Кригер вспоминает: — Кадровые, хорошо вышколенные войска царского генерала окружили бригаду, где воевал мой отец, Борис Берзон, принудили сдаться. Плен. Дважды их выводили на расстрел. Один раз сделали вид, что расстреливают, просто хотели попугать. А вот второй раз это уже пахло настоящей казнью. Шла Гражданская война. Расстрелы — обыденное дело, как уборка в квартире, как поливка цветов на подоконной клумбе. То красные расправлялись с белыми, то белые — с красными. Лилась кровушка. Жизнь человеческая для тех и других ничего не стоила. Чуть что не так — вывели на улицу и шлепнули на глазах у честного народа.
Но на сей раз отцу явно подфартило. Когда пленных вывели из подвалов, откуда ни возьмись налетел немецкий самолет. Отважная расстрельная бригада бросилась врассыпную, солдатики разбежались, попрятались по кустам. Какое им дело до тех, кого убивать надо, свою бы шкуру спасти! Пленники, не будь дураками, воспользовались ситуацией, дали деру, кто куда сумел. Те, кто готовил их к «распылу», сразу же забыли о их существовании. Дело происходило в каком–то крымском приморском городке. Бродили неприкаянные беглецы — голодные и холодные. Вся надежда на помощь от населения. Не зря ведь говорят, что мир не без добрых людей. И нашли они таких в городке. Кто–то из местных жителей обошелся с ними по–людски. Пустили в дом, а потом и пригласили на свадьбу, чтобы они могли хоть чуть–чуть отъесться.
Со свадьбы все и началось. После хорошей гулянки молодые засобирались в Севастополь. Во–первых, свадебное турне. Во–вторых, повидаться с родственниками и заодно провести там медовый месяц. Сели на катер, погрузили в него всякие припасы, гостей и — подались в путь. А Севастополь — портовый город. Отсюда можно добраться куда душа пожелает. Но куда же? В Россию нельзя: там революция. Да и вообще, как ехать, если в карманах — ни гроша? Вариантов много, проблем еще больше. Но молодость брала свое. Побродили по причалам, разузнали, что вокруг делается, и нашли два друга небольшой пассажирский пароходишко, поступили подносчиками угля, или это еще называли: «кочегары третьего класса». То есть, чтобы попасть кочегарами третьего класса — дело довольно пыльное, но совсем не денежное, — не требовался диплом о высшем образовании, а вот сильные спина и руки должны наличествовать. По этой причине на всех причалах мира не скапливались очереди претендентов на такую работу. И капитаны не проявляли излишней разборчивости, брали всех, кто имел силу. Даже о документах не беспокоились.
Глава восьмая
Прыжок в окно в Европу…
— Стали папа и Самуил кочегарами третьего класса, — вспоминает Жанна Кригер, — и таким образом добрались до Константинополя. Там сбежали с этого парохода, нашли другой, и в той же ипостаси отправились в путешествие до Марселя. А там получилось как–то, что они потерялись. Самуил куда–то исчез, а отец поступил грузчиком в порт.
Но это же Франция! Надо знать язык. Какая–то практика в общении с товарищами по работе мало что давала. И отец нашел частную учительницу и стал брать уроки французского. Чтобы узнать, какой багаж имеет ее новый ученик, она попросила его говорить, что знает. Отец заговорил, и она, бедняжка, стала бледнеть на глазах. Это была лексика французских докеров, совершенно не предназначенная для ушка «девического в завиточках волоска».
Каким его встретил Марсель? Старейший и второй по величине город Франции Марсель был построен около естественной бухты, по берегам которой образовались первые поселения и, постепенно разрастаясь, расположился ярусами на прибрежных холмах. Марсель, столица региона Прованс — Альпы — Лазурный берег, в административном и экономическом смысле играет роль метрополии. По своему географическому положению Марсель находится в привилегированном центре: в двух шагах от Комарга, где Рона образует обширную дельту, впадая в Средиземное море, рядом с Лазурным берегом и Голубым берегом. Марсель часто называют «ворота Востока». Смешение множества культур, народов и стилей ощущается здесь в самом раскаленном воздухе. Марсель — не туристический город, как его морские собратья Ницца и Канны, но это придает ему особый шарм.
