Через год после «Володиного» возвращния Шестаков в Москве уж дрожмя не дрожал, а в Курске июнь всё дождями дождил. Колька заканчивал школу без Шестакова, да с таким отцом в доме - тут уж не до занятий. Лишь бы увернуться, не попасть под горячую руку, не прдти на экзамен с разбитой губой. Спаситель Женька, компьютерный гений, взломал все коды и устроил парню, оставленному на его попеченье, неправдоподобно хорошее ЕГ. С этаким ЕГ, покуда никто не опомнился, пропихнул Кольку, уж не прежнего недотепу, в институт, какой сам не окончил. Тут же, в Курске. По электронной технике – то, что Колька обожал до полного экстаза. Да и не он один – все его ровесники. Так что конкурс был приличный. Женька, почитай, совершил подвиг. Я так полагаю – из любви к Марии. Ну. и во имя дружбы с Шестаковым тоже. Не Женька, а киногерой советских времен.
Дальше-больше. Шестаков облокотился на Женькино благородство всей своей тяжестью. О следующем приезде – в августе – сообщил Женьке, Женька Кольке, Колька Марии. И Мария пришла в Женькину квартиру на любовное свиданье с Шестаковым, а безгрешный Женька ушел рыбу ловить. Синяки… бьет? – Бьет. – За что? – Так просто… озлобился в тюрьме. – Мария, он был прежде хорошим? – Очень недолго. Когда я Колькой ходила. – Почему не разводишься? – Он сказал: от меня только в смерть.
Кому поплакаться по возвращении в Москву о Марииных синяках? только Алисе. И я. и Шестаков раньше считали: у Алисы их полно, мужчин. Теперь мы оба думаем иначе. Может, и было, а сейчас нет. ОН – безымянный, да сам Шестаков. Нрав у нее необузданный, но здесь, похоже, заклинило. Как-то так сюжет жизни складывается. Отбивала у Марии из любви к искусству – теперь готова ее чуть что не своим телом заслонить. И наконец прозвучало ЕГО имя: Михаил. Грозно так прозвучало – архистратиг Михаил.
Драка в Курске на вокзале завязалась сама собой. Зачинщик ее тут же смылся, и никто его примет не помнил. Однако Владимир Прогонов успел врезать кому надо и кому не надо. Один попал в больницу с переломом предплечья. Хорошо- обошлось без операции. Но господина пудовые кулаки уж держали с двух сторон бог весть откуда взявшиеся менты. И свидетелей нашлось хоть отбавляй. Условное освобождение не досидевшего свой срок Владимира Прогонова было отменено. Отправили досиживать остатние два года. Впредь не ерепенься. Можем и еще добавить, нам не жалко. На что другое, а на это не поскупимся. Шестаков не задавал Алисе вопросов: вряд ли она скажет правду. Мария же ни о чем не догадалась. Колька, тот что-то учуял, у него собачий нюх. Женька – тоже, почитай, член семьи – остался в полном неведенье. Шестаков побывал в Курске осенью. Заново влюбился в тишину дома и сада, в необъяснимые ночные шорохи. Алиса подарила ему отсрочку, и он был ей благодарен. Какой ценой оплачено – лучше не задумываться.
Декабрь сыпал на Москву сухой снежок. В жарком дыхании ТЭЦ он испарялся и до земли не долетал. Лишь отсвет пламени слегка менял цвет. Не зажигая света, Шестаков смотрел в окно на единственно доступный ему пейзаж: индустриальный. Алиса явилась внезапно, не позвонивши. Пока Шестаков снимал с нее пальто, задержавшее на манжетах немного снежинок, она сообщила новость: беременна, буду рожать. Спросить, от кого – Шестаков никогда не посмел бы. Не только Алису, не только Марию – вообще никакую женщину. Она сама вещь в себе, а то что в ней и подавно. Усадил, ждал дальнейших ее слов. Наконец разомкнула уста. Я никогда не беру декретного, мне хватает двух недель. – Никогда? – Ну, это сильно сказано. У меня будут вторые роды. – А первый ребенок? – Дочь. В Америке, у отца. Шестаков не решился спросить имени девочки. Стоял между креслом, не заполненным тонкой Алисиной фигуркой, и темным окном. Пол, покрытый старым линолеумом, медленно уходил из-под ног. Не беспокойся, к тебе я няню с детенышем не поселю. ОН купил мне еще одну квартиру, когда врач сказал: сын. Правда, другой сказал – дочь, но на этого врача я ЕГО не вывела. Так что ты пока живи здесь. Любуйся своей ТЭЦ. Там посмотрим. За Марию не перереживай. Я о ней уже подумала.
В бараке, где ночевал Владимир Прогонов, шел той порой тотальный шмон. Намедни в сумерках пырнули заточкой молодого парня. Не опасно, слегка. Прогоновскую подушку всю расковыряли. Впрочем, она и была уже с подковыркой. В слежавшейся вате откопали искомую заточку. Второй срок «Володе» впаяли не глядя. Шестаков подробностей не узнал, только итог операции. Услыхал от Марии – Алиса вообще промолчала. Спросить ее Шестаков побоялся. Насчет Алисиных слов «уже подумала» Марии не говорил. Но теперь не только пол квартиры на первом этаже хрущевки, но и сама земля под Шестаковым явственно проваливалась.
Учился Колька не так уж рано. Когда на Сахалине пошел в первый класс, ему было без трех недель семь. Сейчас Кольке восемнадцать, и Катерине Захаровой, его возлюбленной, только что исполнилось восемнадцать. Она в Москве на юридическом, не как-нибудь. На сбоку пристегнутом факультете в вузе другого профиля. Чуть только стала студенткой, легендарный Колькин образ в памяти ее потускнел, а потом и вовсе померк. Безо всяких объяснений она перестала включать скайп в условленное время. Ничего не знает о новых и вообще об истинных злоключениях Колькиного отца. А просто так, а просто так – разлюбила и точка. Первый снег убил цветы.
Своих драгоценностей из ветхого шкафа в московской хрущевке Колька пока не забрал, за исключеньем упомянутого компьютера-таблетки. Детство кончилось, и быть бы ему, детству, совсем паршивым, кабы на Юрь Федорыч с Евгень Василичем. Двое рыцарей его матери – это Колька уже прекрасно понимает. Колька всегда видит больше окружающих – у него так глаз наметан. Да еще уши-антенны, нерядовые Колькины уши, ловят сигналы неизвестной науке природы. Шестым чувством Колька знает: не ему жениться – детей рожать. Нет, Юрь Федорычу предстоит такая забота. А соловьи аж захлебываются, и Колька-Женька, два очаровательно несчастливых человека, вместе готовятся к весенней Колькиной сессии. Зимнюю кой-как свалили с плеч, в основном трудами Евгень Василича. Поставил же господь на Колькином пути ангела. Ему, господу, видней. Уж и возрастная разница между ними, ведущим и ведомым, стирается. Женьке двадцать пять, Кольке, как говорено, восемнадцать. Полюбите их, круглоликие курские девушки. Сперва Женьку, Колька подождет.
Этот июнь получился жарким, даже чересчур. У Шестакова в узкой щели между окнами на первом этаже и бетонным забором ТЭЦ застаивался воздух – не самый лучший, прямо скажем. Так что он старался приходить домой как можно позже. Принимал экзамены в живучем вузике, болел за Кольку. Об Алисе пытался не думать. Не вышло. Прислала ему эсэмэску длиною в километр. Родила сына, ОН в восторге. Купил ей дачу в Жаворонках, генеральский участок. Нанял няню, медсестру и домработницу. Ни о каких двух неделях отпуска, якобы достаточных Алисе после родов, не хочет слышать. Ну ладно, в заочном вузе занятия начинаются с первого октября. К этому сроку птичка всё равно выпорхнет. Наглая Алиса назвала ребенка Федором. Подарила Юрию Федоровичу Федора Юрьевича. Хотя все автомобили архистратига в ее распоряжении, только позвони – она дерзко вызвала такси и привезла дитя показать «отцу».Долго доказывала, что есть сходство. Шестаков силился что-то почувствовать и не мог. Уехали – испытал облегченье.
Колька благополучно сдал сессию. Еще год продержаться, а там уже не выгоняют. Шестаков ехал в Курск, думал – будет нескончаемый праздник, длиною во всё лето. Так обещали облака, несущиеся навстречу. И стыки рельсов подтверждали: всё так, всё так. Но в доме ровно кого похоронили. Дождь лил как нанятый. Пес выл точно покойнику. Скрывать от Марии что бы то ни было не имело смысла. Не на такую напал. Колька пытался разрядить обстановку – тщетно. Являлся Женька с девушкой Аленой, с букетом полевых цветов. Какое там. Ну да, Мария, это правда: Алиса родила сына. Но там есть такой пузатый, с деньгами. Алиса от меня десять раз отречется. А ты не предавай. Тобой держусь, Колькой, другом Женькой. Домом, садом, псом Полканом. Заклинаю, не выдай.
Мария вроде бы вняла мольбам запутавшегося Шестакова. Давно ли она сама была будто пташка в силках. Похоже, очередная гроза миновалась. Пес завилял хвостом. Алена прыскала в кулак от шуток своего однолетка Кольки. Женька продолжал глазеть больше на Марию, чем на Алену, но о женитьбе поговаривал. Ты поменьше говори – побольше делай. Шестаков вздохнул если не полной грудью, то всё же. Женщины, зачем вас так много. Адам с Евой в раю – и больше никого не надо.
Настоящая, не фигуральная гроза часто ходила в то лето. Так, денек даст передохнуть – и опять за свое. И вдруг над самой головой ка-ак жахнет! Матушка царица небесная. Грехи наши тяжкие. Свадьба Женькина назначена на конец октября. Это уже около дела. Шестаков приедет и останется немного подольше. Дайте душой передохнуть. Змея-тоска давит. Кто мое дитя присвоил и что из него вылепит? С кого будет спрос – вот в чем вопрос. Я не я, и лошадь не моя, и я не извозчик.
