Настоящая, не фигуральная гроза часто ходила в то лето. Так, денек даст передохнуть – и опять за свое. И вдруг над самой головой ка-ак жахнет! Матушка царица небесная. Грехи наши тяжкие. Свадьба Женькина назначена на конец октября. Это уже около дела. Шестаков приедет и останется немного подольше. Дайте душой передохнуть. Змея-тоска давит. Кто мое дитя присвоил и что из него вылепит? С кого будет спрос – вот в чем вопрос. Я не я, и лошадь не моя, и я не извозчик.
Всякий раз извиняюсь заново, залезая не в свое время. В данном случае нарочно начала пораньше с запасом в пять лет. Не хватило, даже близко к тому нет. Вперед время! время, вперед! Я переваливаю через момент написания этого текста. Дальше неведомое. Бежать впереди паровоза – мое свойство. Не взыщите, если что напортачу. А курское лето погремело-погремело за тучами и стихло. Яблоки уродились – хоть пруд пруди. Марии тридцать семь, она постарше Алисы всего на четыре года. Но чтоб рожать – избави бог. Придет «Володя» и всех порешит, мокрое место останется. Ни Марии не будет, ни дитяти, ни «учителя математики», ни сводника Кольки, ни укрывателя Женьки.
Алиса и впрямь вырвалась в октябре на работу. Никому не доверила своего дела, а ребенка доверила. Встретилась с Шестаковым как ни в чем не бывало. И ни слова о сыне: как, что? на даче ли, в Москве ли? Шестаков и не любопытствовал. Работы было как всегда немного. И, странное дело, друзей у Шестакова в Москве по-настоящему не имелось, окромя Алисы. Когда-то водились, но Шестаков всегда умудрялся их перерасти. В каком смысле – непонятно, но именно так. Длинная стройка возле школы на одной стороне улицы закончилась, на другой началась. Опять подъемный кран таскал бетонные плиты над балконами пятиэтажек. Шестаков насмотрелся на отчужденную, отчалившую Москву и пораньше подался в Курск к Женькиной свадьбе. В октябре багрянолистом увидел свой сад и обомлел: до чего хорош.
Хорош был и Женька-жених, верный воин компьютерных революций, великодушный друг. Если бы Шестаков был раздатчиком счастья – уж он бы Женьку не обделил. Уж он бы ему отмерил полной мерой. А невеста была просто Алена. Алена – она Алена и есть. Шестакову, раздираемому надвое, жизнь женатого человека сейчас представлялась неописуемым блаженством. Пропивали Женьку школьные учителя (учительницы), бывшие ученики, Аленины подружки, да родные жениха с невестой, да Шестаков с Марией и Колькой. Не так уж и много. Превращать воду в вино аки в Кане галилейской не потребовалось.
Шестаков вернулся в Москву – в Москве холодно и сухо. Ветер со скрежетом таскает корявые листья по асфальту. Алиса в неброском относительном трауре, но глаза из-под ресниц так и взлетают. Что такое? ЕГО убили. Снайпер. Охранник мог киллера на автомате подстрелить – выстрел на выстрел. Нет, дурак, вздумал живьем взять: хорошо знал дом, откуда стреляли. Тот ушел, представляешь себе? Хоронили вчера. Ты по нахалке задержался… они так поспешили… (Кого ж это так, точно воры вора пристреленного, выносили? И какова фамилия на памятнике? Небось не настоящая.) Алисе остались две квартиры, дача в Жаворонках, сын и – свобода. Грешно радоваться чужой смерти. Каков же должен быть гроб под такое брюхо? Владимир Прогонов выйдет на свободу через четыре года. Колька как раз будет в армии после института. Мы остались без крыши. Господи, твоя воля.
Алена толклась в «Колькином» доме и очень помогала отрешенной Марии. Названая сноха. Наш талисман. Ее ясноглазое центральнорусское лицо светилось в недрах сумрачного дома. Повезло Женьке. Нешто он не стоил? Парень ягодка, разве только в очках. Но в компьютерный век глаз не убережешь. Год начинался, топился в сенцах газовый котел. Колька прикладывал руку к обманчиво теплым изразцам голландских печей. Снег лежал пирожком на садовом столе, за которым летом пили чай. Самовар, также как и медный таз для варенья, прилагался к дому при его покупке.
На зимних каникулах по веселому солнышку Шестаков поспешил в Курск. Любовался Женькиной молодой женой, поддразнивал Кольку – тот едва разделался с очередными экзаменами. А перед глазами стоял, буквально стоял на робких ножках восьмимесячный детеныш, может, и впрямь похожий на Шестакова, бог его знает. Двуотцовство угнетало. Кто заказал Михаила – сам того не зная, отдал Шестакову Федора. В метрике записано: Волков Федор Юрьевич. Волков, не Шестаков. Конспирация. ЕГО фамилия вообще не должна упоминаться, даже имя как можно реже и постольку поскольку. Ребенка могли выкрасть – запросто. Откуда взялись имена Федор и Юрий – архистратиг Михаил думать не думал. Хватало ему о чем думать, покуда снайпер не продырявил черепа, прекратив всякую мысль. Об ЕГО смерти Марии тоже пришлось рассказать. Игра в прятки кончилась. Мария прочно настроилась на волну Шестакова и чувствовала что ни случись. Лучше рассказать как есть, иначе она еще и не то вообразит. О «Володе» не говорили. Мария, похоже, о феномене крыши, о роли архистратига Михаила в своей судьбе ничего не подозревала. Это было вне диапазона ее настройки. Любовь, измены, рожденья, смерти – тут она прозревала всё насквозь, кликуша деревенская, получившаяся из шляхетской панны под тяжким гнетом российской жизни. Пока-то еще «Володя» выйдет. Песня такая есть: «А мне сидеть еще четыре года». До беды еще нужно дожить. Довлеет дневи злоба его. Шестаков отбыл в Москву раньше срока, перекрестив из окна вагона стоящих на перроне Марию с Колькой.
Счастливая Алиса – ей больше некого бояться. Дала Шестакову ключ от квартиры, где живет Федя с няней Таней. От своей не дала, но в хрущевку возле зловредной ТЭЦ больше не ездит. Вызывает (не часто) Шестакова в офис. Шестаков знает, что сие значит. Алиса сажает его в очередную машину и везет к себе. На двадцать втором этаже перед окном плывет небо. Внизу залив, полностью освободившийся ото льда. Летом тут ходят серфингисты. По дамбе бежит трамвай, на длинной песчаной косе пушится ивняк. Мария там в Курске с ума сходит. Вот так у нас всё выходит.
К Феде можно в любое время. Если гуляет с няней Таней – подождать или позвонить няне на мобильник и присоединиться к гуляющим. Это вблизи Алисина дома, но с нею Шестаков тут ни разу носом к носу не столкнулся. Всё равно – Колька раньше Феди занял место в шестаковском сердце. А это дитя, столь щедро ИМ оплаченное, трудно приживается у Шестакова в душе. Шестаков никогда ЕГО лица не видел – ни в жизни, ни в гробу. Было и осталось совершенно секретно. Алиса одна знает, чьих черт в постоянно меняющемся личике сына больше. А если от обоих отцов что-то есть? может так быть? Все люди друг другу родня: все от Адама. Успокойся, Шестаков. Не береди рану.
Лето в Курске. Колька благополучно перешел на третий курс. Считай закрепился. Уже не отчислят: пожалеют затраченных на обученье денег. О том, чтоб привезти сюда Федю, нет и речи. Смертельно оскорбить Марию? не годится. Федя на пышной даче в Жаворонках. Но верхний этаж сдан: Алисе нужны деньги на содержанье дома и участка. Забыть об этом, не крушиться понапрасну. Алиса сильная, она выплывет. Тут, в Курске, всё мирно. По ночам ко крыльцу приходит ежиха с целым выводком ежат в мягких иголках. Пьют молоко из блюдечка, поставленного не на ходу, в сторонке. Алена затеялась в августе родить. Еще Шестаков уехать не успеет – того гляди позовут крестить. Алена девчонка, едва исполнилось двадцать, вот только-только. Так нет же, родила – девочку. Крестили Софьей. Шестаков с Марией восприемники. Кто теперь Женька? вестимо – кум. Из Колькиного дома не вылезает, теперь уже на законных основаниях.
Притихло, призадумалось, похолодало: олень выкупался и в воду наделал. Шестаков покидал свою многочисленную семью: Марию, Кольку, Женьку, Алену, Сонечку. Еще Полкана и ежей, на коих тот лаял: много вас тут развелось. Пытался призвать их к порядку, они же кололи ему нос. Прощайте, милые. Я не надолго.
В Москве, наоборот, немилосердно жаркий сентябрь. Вот и разберись. Москва стала как отдельный континент. Все хотят вырваться из города, стоят в пробках, теряют терпенье. Федя еще на даче – туда Шестакова не приглашают. Об Алисе ни слуху ни духу. Няня Таня как-то странно вздыхает в трубку. В конце концов признается: Алиса Алексеевна вышла замуж. За кого? за бизнесмена, вроде бы торговца вином, точно не знаю. Ребенка усыновили, привенчали, сменили ему фамилию и отчество. Ключ отдавать не нужно – замок тоже сменили. Вот вам и весь Федя. Наверное, уже говорит «папа», только не мне. Хорошо, Шестаков не успел привязаться к мальчику. Впрочем, Алиса о признании спорного шестаковского отцовства никогда и не заикалась. Дала сыну имя-отчество не с потолка, однако же и не спросясь. Сыграла с Шестаковым нехорошую шутку. Не в первый и, должно быть, не в последний раз. По работе они еще связаны, так что возможность есть. Таня, верхний этаж дачи сдавать перестали? – Да, конечно. Сдавать теперь нет необходимости. Но вы не приезжайте. Алиса Алексеевна вам адреса давать не велела. Не взыщите, я человек подневольный. - Конечно, конечно. Алиса Алексеевна в нужде долго не останется. Как я не подумал.
