«Золото, золото, золото» — выстукивали толчеи; муравьи неутомимо хрустели челюстями в ножках скамьи, добывая себе пищу, и, прислушиваясь к этим доносившимся до него шорохам и стуку, в этот день напряженных и мучительных поисков ответа на свои недоуменные вопросы, Томми сделался на несколько лет старше.
На следующее утро в шалаш пришел Дирк, и Томми сразу увидел, что за эти месяцы работы в котловане Дирк тоже намного повзрослел. Работая наравне с мужчинами, он в свои десять лет не был больше ребенком.
Вынув пять однофунтовых бумажек, Томми протянул их Дирку, но тот оттолкнул его руку.
— Зачем? — спросил он.
— Это я у него выудил, — похвастал Томми, и Дирк тут же взял деньги, как будто имел на них законное право. Томми вскипел: он почувствовал, что Дирк воспринял это как должное. — А почему ты не в котловане? — спросил он вдруг.
— Он сказал, что мне можно и не работать. Пока у тебя каникулы, конечно.
— Это ведь я избавил тебя от работы, — хвастливо заметил Томми.
— Он — мой отец, — вырвалось у Дирка. Глаза у него сузились.
— Но он заставил тебя работать, — парировал Томми. Потом добавил: — И зачем ты работаешь? Я бы не стал. Отказался бы и все.
— Посмотрел бы я, как бы ты это сделал, — ядовито сказал Дирк.
— Нет такого закона, чтобы заставить тебя работать.
— Ах, вот как! Нет, говоришь, закона, белый мальчик, нет закона...
Но Томми уже ринулся на него, и они покатились, сцепившись в клубок, барахтаясь и кувыркаясь. Они и на этот раз дрались, пока окончательно не выбились из сил, а потом лежали на земле, долго не в силах отдышаться.
— И чего мы с тобой деремся? Это же глупо, — прервал наконец молчание Дирк.
— Не знаю, — ответил Томми и засмеялся. Дирк засмеялся тоже, и этот смех как-то особенно сблизил мальчиков, и никогда уже больше они не дрались с таким ожесточением, хотя драться им случалось не раз и после этого. [31]
Еще одна стычка произошла у них, когда Томми опять приехал на каникулы. Дирк ожидал его в шалаше.
— Он отпустил тебя? — сразу же полюбопытствовал Томми, выкладывая на стол привезенные книги.
— А я и не спрашивал, — ответил Дирк, — ушел и все. Они сели на скамью, но подточенная муравьями ножка
сломалась, и оба с хохотом повалились наземь.
— Надо починить, — сказал Томми. — Давай сделаем новый шалаш!
— Нет, — огрызнулся Дирк. — Не будем зря время терять. Уж раз ты тут — учи меня, а шалаш я успею сделать, когда тебя не будет.
Нахмурившись, Томми медленно встал на ноги. Опять он почувствовал, что Дирк воспринимает его помощь как должное, словно он обязан помогать Дирку.
— А ты не будешь работать на прииске, когда я уеду?
— Нет. Больше я там работать не буду. Я так и сказал ему.
— Ты должен работать, — напыщенно произнес Томми.
— Ага... Я, значит, должен работать, — в голосе Дирка зазвучала угроза. — Ты, белый мальчик, ходишь в школу, а я... я должен работать! И меня отпускают только в твои каникулы, чтобы тебе здесь не было скучно!
Они сцепились опять и боролись, пока не устали, а минут через пять уже снова сидели на муравейнике, болтая как ни в чем не бывало.
— А что ты сделал с теми пятью фунтами? — спросил Томми.
— Матери дал.
— А она что?
— Купила себе платье, мне вот эти штаны, ну и еды купила на всех, а остальное припрятала на черный день.
Последовала пауза. Наконец пристыженный Томми спросил:
— Разве он не дает ей денег?
— Скоро уже год, как он к нам не ходит.
— А я-то думал, он все еще ходит, — удивленно свистнув, заметил Томми.
— Нет. — Понизив голос, Дирк свирепо добавил: — В поселке скоро будут еще мулаты.
Он сидел сгорбившись, устремив свирепые черные глаза на Томми, готовый к прыжку. Но Томми, опустив голову, уставился в землю. [32]
— Не честно. Не честно, — повторял он.
— Ага, так и до тебя дошло это, белый мальчик? — Он произнес эти слова добродушно, и драться не было надобности. Они опять взялись за книги, и Томми объяснил Дирку несколько новых задач.
Как ни странно, но Томми и Дирк никогда не говорили о том, что станет делать Дирк в будущем, как сможет он применить свои знания в жизни. Заговаривать об этом они как-то не осмеливались. Тогда им было одиннадцать.
А когда им стало двенадцать и Томми вернулся домой, Дирк встретил его новостью:
— Ты слышал?
— Что?
Мальчики, как всегда, сидели на скамье. Теперь у шалаша была крепкая тростниковая крыша и надежные стены. Чтобы уберечь их от муравьев, они были промазаны глиной. Дирк выстроил шалаш заново.
— Да, говорят, тебя хотят куда-то отправить.
— Кто говорит?
— Все,— ответил Дирк, беспокойно шаркая под столом ногами. Сейчас, как и всегда в первые минуты встречи, пока Дирк не был уверен, что Томми к нему не изменился, он держался настороже.
Из-за этого «все» можно было вспылить, но Томми кивнул и, предчувствуя недоброе, мрачно спросил:
— Куда?
— Во флот.
— Откуда они узнали? — Слово «они» Томми едва выдохнул.
— Ваш повар слышал, как говорила твоя мать... — И, словно напрашиваясь на ссору, с усмешкой добавил: — Грязные, наглые кафры болтают про белых.
— То есть как во флот? Что же это все-таки значит? — Томми натянуто улыбнулся.
— Откуда нам, грязным кафрам, знать.
— Заткнись, — сердито оборвал Томми. Мускулы у мальчиков напряглись, но, обменявшись свирепыми взглядами и вздохнув, они отвернулись друг от друга. В двенадцать лет дракой не решить спор — теперь все гораздо сложнее.
В тот же вечер Томми заговорил с родителями:
— Правда, что меня отдают во флот?
— С чего ты взял? — быстро спросила мать. [33]
— Но это правда! — воскликнул Томми и с усмешкой добавил: — Грязные, наглые кафры болтают про нас.
— Ради бога, не говори так, Томми, это нехорошо.
— Но, мамочка, скажи же, зачем мне идти во флот?
— Будь умником Томми, это еще не решено, но мистер Макинтош...
— Так это мистер Макинтош!
Миссис Кларк взглянула на мужа, который вышел вперед и, усевшись, оперся локтями о стол. Семейный совет был в полном составе. Томми тоже сел.
— Послушай меня, сынок. У мистера Макинтоша слабость к тебе. Ты должен быть ему благодарен. Он для тебя может многое сделать.
— Но почему все-таки я должен стать моряком?
— Ты вовсе не должен. Он только советует это. Он сам когда-то служил в торговом флоте.
— Так я, значит, должен стать моряком, потому что моряком был он?
— Он обещал заплатить за твое ученье в морском училище в Англии и он будет посылать тебе деньги, пока ты не перейдешь во флот.
— Но я не хочу быть моряком. Я и моря-то в глаза не видел.
— Но ведь ты хорошо успеваешь по математике, и надо же кем-то быть — так почему бы тебе не стать моряком?
— Не хочу, — сердито возразил Томми. — Не хочу, не хочу! — Бросив на родителей сквозь слезы негодующий взгляд, он твердил: — Вам хочется избавиться от меня, вот и все. Хотите отправить меня куда-нибудь подальше отсюда, от...
Переглянувшись, родители вздохнули.
— Ну что ж, если не хочешь — не надо. Но ведь не каждому выпадает такой счастливый случай.
— А почему он не пошлет Дирка? — вызывающе спросил Томми.
— Томми! — горестно воскликнула миссис Кларк.
— Да, да, почему он не пошлет Дирка? Дирк гораздо сильнее по математике.
— Иди спать, — неожиданно вспылил мистер Кларк. — Ложись сейчас же!
Хлопнув дверью, Томми вышел. Наверное, он стал уже взрослым. Никогда еще отец так не разговаривал [34]
с ним. Прислушиваясь к буханью дробилок, непокорный и мятежный мальчик присел на краешек кровати. А там, в поселке, плясали, и пламя костров красными отблесками вспыхивало в оконных стеклах.
Томми вдруг захотелось узнать, там ли Дирк и прыгает ли он вокруг костров, отплясывая вместе со всеми.
— А ты тоже пляшешь там вместе со всеми? — утром спросил он Дирка и сразу понял, что оплошал.
Когда Дирк сердился, глаза у него щурились и темнели; обиженный, он кривил губы и под носом у него появлялась ямочка. Сейчас у него был именно такой вид.
— Слушай, ты, белый мальчик, белые люди не любят полукровок; не любят нас и черные. Никто нас не любит. И я не пляшу с ними, белый мальчик...
— Давай-ка лучше заниматься, — перебил его Томми, и, оставив эту неприятную тему, они взялись за книги.
А позже к дому Кларков подошел мистер Макинтош и позвал Томми. Стоя у окна, родители молча наблюдали, как хозяин и их сын шагают бок о бок по краю огромного котлована. Между тем Макинтош с деланным безразличием говорил:
— Ну-с, мальчик, так, значит, моряком ты быть не хочешь?
— Нет, мистер Макинтош.
— Я вышел в море, когда мне было пятнадцать. Мне было нелегко, но тебе незачем бояться трудностей. К тому же ты стал бы офицером.
Томми промолчал.
