– Что известно о ее любовнике? – спросил лейтенант Фихтер у корнета Хартвига, пока оба яростно аплодировали.
– Ничего, – радостно отвечал тот. – Или этого малого вообще не существует, или он предпочитает оставаться в тени. После случая со Штритроттером быть любовниками примадонн стало не менее опасно, чем драться с тобой на дуэли…
– В таком случае я немедленно отправляюсь за кулисы, чтобы с ней познакомиться! – решительно заявил Фихтер.
– Я с тобой!
– О чем это вы? – поинтересовался майор Шмидт и, узнав, в чем дело, выразил желание присоединиться.
Фихтер не возражал, самоуверенно полагая, что ни тот, ни другой не сумеют составить ему конкуренции. Корнет Хартвиг был еще юнцом, и даже усы служили ему для того, чтобы скрывать прыщи на губе; а майор Шмидт слишком зауряден, чтобы заинтересовать такую блестящую женщину.
Как только публика стала расходиться, трое офицеров хорошо знакомыми им путями устремились за кулисы. Майор и корнет вели себя именно так, как впоследствии вели себя на сценах театров всего мира скопированные с них персонажи «Королевы чардаша» – Ферри и Бони: первый пытался похлопывать всех попадавшихся на пути субреток, которые с притворным визгом уворачивались, а второй весело перемигивался с теми же субретками да лихо подкручивал свои жидкие усы. Казалось, что еще мгновение – и они, подхватив за талии не успевших увернуться девиц, запоют: «Красотки, красотки, красотки кабаре…» Впрочем, до рождения этой чудной мелодии оставалось еще около трех месяцев.
По пути был выработан план действий, не отличавшийся, впрочем, особой оригинальностью:
– Приглашаем ее на ужин к Захеру[2] и ухаживаем за ней кто как может, а уж фрейлейн пусть сама выберет достойного ее прелестей и таланта!
Добравшись до дверей артистической уборной Эмилии Лукач, воинственная троица застала здесь какого-то штатского с букетом цветов.
– Это еще что такое? – грозно осведомился майор. – Вы кто такой?
– Моя фамилия Вульф, – вежливо, но чуть удивленно ответил этот молодой человек. – А в чем дело, господа?
– Фрейлейн Эмилия сегодня ужинает с нами, – сердито заявил Шмидт. – А вы можете оставить свой букет ее служанке и отправляться восвояси.
– Но позвольте!
– Вы слышали, что вам сказал майор лейб-гвардии гусарского полка имени императрицы Марии Терезии? – с воинственно-комической запальчивостью осведомился корнет. – Здесь не место таким штафиркам, как вы!
– Я не собираюсь никуда уходить, пока не повидаюсь с фрейлейн Лукач, – холодно, но твердо отвечал штатский. – А вы, господа, поберегите свою воинственность для других целей. Право же, в этом месте она выглядит откровенно смешной.
– Что вы сказали? – встрепенулся корнет, но штатский не стал повторять, ограничившись ироничной улыбкой.
Сергей Вульф, последовав совету сэра Сильверстоуна и отправившись в театр, был немало удивлен, узнав в новой примадонне ту самую незнакомку, которая вчера стучала в дверь его гостиничного номера, чтобы попросить выпороть своего гнусного любовника. Впрочем, у столь романтичного знакомства и не должно было быть иного продолжения! Он не отступится, и его, русского, не испугают эти бесцеремонные австрийские вояки!
– Оставьте его, Хартвиг, – неожиданно вмешался лейтенант Фихтер, успевший обменяться внимательными взглядами с Вульфом. Оба были примерно одного возраста, и каждый по-своему красив: лейтенант обладал классическими чертами воинственного потомка древних римлян, русский – вдохновенной внешностью представителя творческой богемы. – Не будем обращать на него внимания, тем более, я уверен, что и фрейлейн Лукач сделает то же самое.
Уверенность Фихтера оказалась напрасной. Как только фрейлейн Лукач появилась в дверях, три офицера, дружно оттеснив штатского, стали наперебой щелкать каблуками, склонять напомаженные головы и громко выражать свое восхищение ее «бесподобной игрой». Сначала Эмилия внимала им с благосклонной улыбкой, но едва заметила Вульфа, как все изменилось.
– Извините, господа, – ласково пропела она, – что не могу принять ваше любезное приглашение, но на сегодняшний вечер я уже занята.
Лейтенант Фихтер стоял прямо перед ней, и именно ему пришлось отступить в сторону, когда фрейлейн Лукач направилась к штатскому. Поблагодарив за букет, она сама взяла его под руку, после чего они направились к выходу.
– Какое свинство! – вскипел корнет.
– Что за черт! – топнул ногой лейтенант.
– Да, господа, этот штафирка оставил нас с носом, – философски резюмировал майор.
– Я пошлю ему вызов! – пообещал Фихтер. – А вам, господа, придется стать свидетелями еще одной дуэли.
Глава 4.
«Похищение из сераля»
Самое забавное состояло в том, что Сергей Вульф был изумлен оказанным ему предпочтением не меньше, чем трое его конкурентов. В конце концов, дама имела полное право сердиться на него за то, что он отказался пороть ее толстого любовника, – и вдруг такая неожиданная приветливость! Впрочем, стоило им сесть в фиакр, как Эмилия, словно поняв настроение Вульфа, тут же заметила:
– Не обольщайтесь на свой счет. Я сделала это лишь потому, что хотела избавиться от навязчивых ухаживаний, а не потому, что вы вызываете у меня особую симпатию…
После этих слов, произнесенных нарочито холодным тоном, Сергей, приготовившийся было в самых восторженных тонах выразить радость от их новой встречи, прикусил язык. Почувствовав его отчужденность, Эмилия вдруг улыбнулась – Вульф заметил это благодаря свету уличного фонаря, мимо которого они в тот момент проезжали.
– Тем не менее еще раз спасибо за чудесные цветы. Кстати, – она сделала легкую, беспокойную паузу, – я надеюсь, что на вашу скромность можно положиться? Вы никому не наболтали о том, что произошло вчера между нами в гостинице?
Вульфу стыдно было признаться, что эта просьба уже несколько запоздала, – но ведь они снова встретились именно благодаря совету лорда Сильверстоуна, который обо всем узнал! Как же неприятно лгать, особенно когда попал в безвыходную ситуацию.
– Не наболтал, – сухо ответил он, – у меня в Вене очень мало знакомых… В любом случае на меня вы можете рассчитывать, хотя за скромность господина Фальвы я бы не поручился…
– Он не посмеет! – живо возразила фрейлейн Лу-кач.
– Почему вы в этом уверены?
– Ваш вопрос нескромен.
– В таком случае позвольте сделать вам достаточно скромное предложение.
– Говорите.
– У вас сегодня прошла столь успешная премьера, что завтра о ней станет говорить вся Вена. После этого у меня уже не будет никаких шансов на то, чтобы пригласить вас на ужин с шампанским…
– Нет, – поспешно перебила его Эмилия, – ужинать я не хочу. Но зато и у меня к вам есть одно предложение, точнее говоря, просьба… Не бойтесь, – усмехнулась она, – эта просьба будет гораздо более невинной, чем предыдущая.
Вульф молча пожал плечами.
– Я сказала извозчику не свой адрес, как вы могли подумать. Сейчас мы едем к одной моей подруге, которая живет в пригороде. Мы вместе с ней выступали в кордебалете, но сегодня она не явилась на спектакль. Я не видела ее несколько дней, поэтому начинаю беспокоиться…
– Вы хотите, чтобы я заехал к ней вместе с вами?
– Да, вы меня правильно поняли. Тем более, – и тут Эмилия слегка поежилась, – что сейчас уже ночь, а она живет рядом с кладбищем.
– Вы боитесь кладбищ? – немедленно полюбопытствовал Вульф.
– Боюсь. Знаете, однажды я где-то прочитала о том, как в восемнадцатом веке во Франции решили перенести одно сельское кладбище. И вот при вскрытии могил вдруг выяснилось, что некоторые покойники лежат в своих полуистлевших гробах на боку или в каких-то других, скрюченных позах. Когда подсчитали их общее количество, то выяснилось, что в измененной позе лежит чуть ли не каждый десятый покойник. Вы понимаете, что это значит?
– Их по ошибке хоронили заживо, а потом, уже в гробу, они приходили в сознание и пытались выбраться?
– Да, именно так! Представляете, какой ужас – очнуться в собственном гробу, на глубине двух метров под землей! – Голос Эмилии звенел и дрожал. – Теперь когда я оказываюсь на кладбище, всегда представляю себе, как в одной из могил лежит задыхающийся, ворочающийся в гробу человек. Порой у меня начинаются такие сердцебиения, что я готова принять их за стук заживо погребенного!
– Ну, сейчас медицина шагнула далеко вперед, и такие случаи практически исключены, – не слишком уверенным тоном попытался успокоить ее Вульф. – Хотя, если честно признаться, я тоже волнуюсь при виде кладбищ, хотя и по другому поводу.
– А почему волнуетесь вы?
– Наверное, потому, что я слишком рано стал невольным посетителем подобных мест, причем поводом для этого каждый раз служили наши трагические семейные обстоятельства. Я был еще ребенком – мне исполнилось всего двенадцать лет, – когда мой старший брат, который заканчивал гимназию, вдруг впал в черную меланхолию. Вскоре после этого учитель латыни потребовал от него доносить на своих товарищей – то есть пересказывать их разговоры, особенно политического и фривольного содержания. Брат с возмущением отказался, и тогда учитель в отместку поставил ему на экзамене «двойку».
