— Она мне в самом деле нравится, — сказал Дугал, — даже больше, чем все остальное.
Ему понравилось, что из двух окон виден небесный простор, а внизу — продолговатая лужайка у дома мисс Фрайерн и такие же лужайки у соседей; поодаль теснились садики при домах на другой улице, но эти уже заброшенные, заросшие, с кучами хлама и сарайчиками для мотоциклов; не то что у мисс Фрайерн и ее соседей — опрятненькие, с бордюрами, а иные и со шпалерными беседками.
Он увидел дверцу высотой фута в четыре там, где стена сходилась с чердачным потолком. Он открыл ее и обнаружил глубокий стенной шкаф длиной во весь отсек. Пригнувшись, Дугал забрался в шкаф и выяснил, что он может там гулять почти в полный рост. Он обрадовался, хотя пещера была ему пи к чему, и начал раскладывать рубашки по ящикам темного комода. Он погладил скос потолка на уровне своей головы. Побелка осыпалась под его пальцами. Он спустился позвонить Джинни. У нее было занято.
Линолеум в его комнате был сделан под паркет и глянцевито лоснился. На обширном пространстве пола островками располагались три вышитых коврика — два маленьких и один побольше. Дугал набросал понемногу одежды в каждый островок и протащил их по сияющему полу к гардеробу. Он отомкнул свою пишущую машинку и прибрал все вещи так, как это делала для него Джинни в его студенческие годы в Эдинбурге. Однажды, на последнем году тамошней жизни, они любовались на корабли в Литских доках, и она сказала: «Я, пожалуй, перегнусь через перила. Опять у меня с желудком не в порядке». Ее болезнь только начиналась, но он и тогда не выказал никакого сочувствия. «Джинни, все подумают, что ты пьяная. Выпрямись». Проболев немного, она прекратила называть его «кривуленком», озлобилась и стала называть «свиньей бесчувственной» и «гаденышем». «Тебя я люблю, а болезней терпеть не могу», — говорил он. Но в то время он иногда еще кое-как навещал ее в больнице. Он защитил диплом и прослыл в пивных легкомысленным, ибо не был националистом. Джинни на год перенесли защиту, и он провел этот год во Франции, а потом в Лондоне, где жил в Эрлс-Корте и вконец растратился, поджидая Джинни.
Почти месяц он изо дня в день бывал в Челси, обхаживая бывшую актрису и певицу Марию Чизмен, которая в свое время выступала на пару с теткой Джинни.
Наконец он поехал встречать Джинни на Кингс-Кросс и различил еще издали ее румяное скуластое лицо и прямые каштановые волосы. Они спокойно могли бы пожениться месяцев через шесть.
— Мне снова придется лечь в больницу, — сказала Джинни. — На этот раз на операцию. Мне дали письмо к одному хирургу в Миддлсекской клинике. Ты меня будешь там навещать? — спросила она.
— Нет, честно говоря, не буду, — сказал Дугал. — Ты же знаешь, меня к больным силком не затащить. Я. буду тебе писать каждый день.
Она сняла комнату в Кенсингтоне, через две недели легла на операцию, выписалась в субботу и перед этим написала Дугалу, что ему незачем приходить к больнице ее встречать, и она рада, что он нашел работу в Пекхэме и занялся жизнеописанием Марии Чизмен, и надеется, что он многого добьется в жизни.
— Джинни, я нашел комнату в Пекхэме. Могу подъехать повидаться с тобой, если хочешь.
— У меня молоко на плите. Я тебе перезвоню.
Дугал примерил новую рубашку и наклонил зеркало на туалетном столике, чтобы лучше себя рассмотреть. По-видимому, Пекхэм уже выявил в нем такое, что Эрлс-Корту и не снилось. Он вышел из комнаты и спустился по лестнице. Мисс Фрайерн вышла из своей гостиной.
— Все ли у вас есть, что нужно, мистер Дуглас?
— Мы с вами, — сказал Дугал, — заживем душа в душу.
— У вас хорошо пойдут дела в «Мидоуз, Мид», мистер Дуглас. У меня бывали жильцы из «Мидоуз, Мид».
— Зовите меня просто Дугал, — сказал Дугал.
— Дуглас, — сказала она. У нее выходило «Доуглас».
— Нет. Дугал. Дуглас — моя фамилия.
— Ах, Дугал Дуглас. Зовут, значит, Дугал.
— Правильно, мисс Фрайерн. Каким автобусом ехать от вас в Кенсингтон?
— Это моя единственная тайная слабость, — сказал он Джинни.
— Ничего не поделаешь, — сказал он. — До смерти ненавижу болезни.
— Будь великодушнее, — сказал он, — будь сильнее. Будь настоящей женщиной, Джинни.
— Пойми меня, — сказал он, — попытайся понять мой роковой недостаток. Он есть у всех.
— Сейчас мне нужно прилечь, — сказала она. — Я позвоню тебе, когда буду себя получше чувствовать.
— Позвони мне завтра.
— Хорошо, завтра.
— В какое время?
— Я не знаю. Как-нибудь.
— Послушать тебя — так можно подумать, будто ты со мной не жила, — сказал он. — Позвони мне завтра в одиннадцать утра. Ты к этому времени проснешься?
— Хорошо, в одиннадцать.
Он облокотился на спинку стула. Она не шелохнулась. Он томно улыбнулся. Она закрыла глаза.
— Ты не спросила моего номера, — сказал он.
— Хорошо, оставь свой номер.
Он написал номер на клочке бумаги и возвратился на южный берег реки, в Пекхэм. Здесь, перед входом в распивочную «Утренняя звезда», дорогу ему пересекла облаченная в лохмотья Нелли Маэни. Она вопила: «Хвала господу предвечному и всемогущему, мудро распределившему дары свои, славному во праведниках и взыскующему справедливых». Когда Дугал заказал выпивку, к нему подошел Хамфри Плейс. Дугал вспомнил, что Хамфри Плейс, техник по холодильникам из «Морозильщика», — его сосед с нижнего этажа и что этим утром мисс Фрайерн представила их друг другу. Потом она сказала Дугалу: «Парень опрятный и на хорошем счету».
— Это в каком же смысле особенный? — спросила Мэвис.
— Не знаю, как вам сказать. Ну, какой-то особенный. Шутки строит. Смешит всех, — сказала Дикси.
— Парень как парень, — сказал Хамфри. — Хороший малый. Не хуже любого другого.
Но Дикси видела, что он хитрит. Хамфри прекрасно знал, что Дугал особенный. Недели две Хамфри только и говорил, как они вдвоем с Дугалом допоздна сидят и болтают там у мисс Фрайерн.
— Вот и прихватили бы его разок на чашку чая, — сказал отчим Дикси. — Поглядим хоть на него.
— Он же в конторе, не чета нашему брату, — сказала Мэвис.
— Занят научной работой, — сказала Дикси. — Мозги ему вроде положены по должности. Но держится он запросто, ничего не скажешь.
— Он не задается, — сказал Хамфри.
— А ему и не для чего задаваться, — сказала Дикси.
— Не не для чего, а не с чего.
— Не с чего, — сказала Дикси, — задаваться. Что он, лучше нас, раз у него в двадцать три года хорошая должность?
— Зато сверхурочно работает задаром, — сказала Мэвис.
— Какие мы, такой и он, — сказала Дикси.
— Ты же сама сказала, что он особенный.
— Ну и все равно не лучше нас. Не знаю, чего ты с ним по ночам болтаешь.
Хамфри допоздна засиделся у Дугала.
— У меня отец по той же специальности. Хоть он и пишется наладчиком. А работа та же.
— Вернее и достойнее, — сказал Дугал, — вам зваться техником по холодильникам. В этом есть своя лирика.
— Самому-то мне это неважно, — сказал Хамфри. — Но для профсоюзов большая разница, как твоя специальность называется. Мой папаша этого не понимает.
— Вы любите медные кровати? — спросил Дугал. — Такие самые были у нас дома. Мы всегда отвинчивали шишечки и набивали их окурками.
— Согласно обычному праву, — сказал Хамфри, — профсоюз не имеет власти предпринимать против своих членов дисциплинарные меры. Согласно обычному праву профсоюз не может оштрафовать, отстранить от должности или лишить членства. Это возможно лишь на договорных началах. То есть по условиям контракта.
— Вот именно, — сказал Дугал, развалившись на медной кровати.
— Представьте себе такой случай, — сказал Хамфри. — Вот, допустим, исключили члена из профсоюза, оперирующего в пределах данного предприятия.
— Какой ужас, — сказал Дугал, пытаясь отвинтить медную шишечку.
— Но это все вам, может, и не особо понадобится, — сказал Хамфри. — Для изучения персонала вам прежде всего надо знать о третейском решении профессиональных диспутов. Тут имеется Акт о примирительном производстве от 1896 года и Акт о промышленном разбирательстве от 1919 года, но вам, пожалуй, не стоит в них так уж вникать. Вам лучше изучить Постановление о диспутах на предприятиях от 1951 года. Хотя маловероятно, чтобы у вас был диспут с фирмой «Мидоуз, Мид и Грайндли». Впрочем, у вас могут возникнуть разногласия.
— А что, есть разница?
— Громадная разница. Иногда только судом и можно решить, имел место диспут или же разногласие. Дело доходило до суда второй инстанции. Я вам предоставлю материалы. Разногласие касается того, соблюдает ли данный наниматель пункты данного обязательства по найму. Диспут же есть дебат между нанимателем и работником относительно самих пунктов обязательства или условий работы.
