– I love you, очень, Младшенький.
– Однажды ты скажешь мне: «I love you», и мы поженимся.
Гортензия рассмеялась еще громче.
– Ты, я смотрю, не отказываешься от своих планов, да?
– Каждый вечер, засыпая, мечтаю о том, что ты скажешь мне «да» в присутствии господина мэра.
– Давай лучше подумаем о моей карьере.
– Я только о ней и думаю!
– Тогда давай, продолжай. Ты думаешь, я должна пойти на эту вечеринку «Прада»? Меня не прогонят оттуда? Я этого не переживу.
– Просто верь мне.
– О’кей, шеф!
Гортензия выключила телефон, оплатила оба кофе и вышла из «Карлайла». Встряхнула головой, чтобы распушить волосы и одновременно прогнать мрачные мысли.
Решила прогуляться до 57‑й улицы пешком.
Встретилась взглядом с девушкой, которая ждала на остановке автобуса. Да уж… Крыска на ходулях! Давненько не видала такой страшненькой барышни… Вот бедолага! Жизнь такая суровая штука…
Особенно для уродин.
Часы в кафе «Сабарски» прозвонили шесть раз. Шесть отчетливых ударов, мощных и глуховатых, как удары гонга. В раздевалке Калипсо сняла свой белый передник, черные туфли, надела длинное просторное коричневое пальто с глухим воротником, крепкие зеленые резиновые сапоги. Обернула широкий белый шарф вокруг шеи ровно четыре раза, натянула шерстяные перчатки. Попрощалась со своим патроном Карлом, с официантом Густавом и ушла, напевая. Вот уже шесть дней она работает в кафе «Сабарски». Ей нравится здешняя мягкая, уютная атмосфера, квадратный полутемный зал, высокий и просторный. В этом сумраке ей проще было раствориться, сделаться незаметной для посторонних. Клиенты здесь оставляют большие чаевые, которые персонал делит между собой. Слюнявят пальцы и отсчитывают доллары. Иногда она работает в зале, но чаще стоит за стойкой бара. Это гораздо приятней. Руки заняты, а мысли блуждают где хотят. Она, полузакрыв глаза, поправляет смычок, ставит подбородок на инструмент, заводит мелодию. У нее есть целый каталог мечтаний, она улетает в неведомые дали.
Сегодня она не улетала.
Сегодня с ней заговорил Гэри Уорд.
Надо немного пройтись пешком. У нее слишком много счастья плещется внутри, чтобы лезть в автобус. Она, пожалуй, прогуляется по Мэдисон-авеню, сияющей огнями и брызжущей роскошью. А потом уже сядет на автобус до дома.
Гэри Уорд подошел к ней, положил локоть на прилавок, взглянул ей в глаза долгим взглядом. И она умудрилась не покраснеть! Не лепетала невнятицу! Даже не вспотела! Может, только слишком усердно вытирала чашку венского фарфора, оставляя тоненькие ниточки на золоченом крае, но он, похоже, ничего не заметил.
Она научилась не краснеть.
Для этого нужно дышать животом, ты медленно, мощно вдыхаешь и представляешь себе красивую, непринужденную, спокойную девушку. Вдыхаешь эту красивую девушку и выдыхаешь потеющую девчонку с острой мордочкой грызуна. И ведь получается же! Может, и ненадолго, на несколько минут, но зато удается прогнать мерзкие пятна, которые проступают на шее и груди, когда она волнуется. Вся кровь, отхлынув от лица, собирается в ярко-красные пятна. Это неприятно и стыдно. Трудней всего – дышать животом и при этом выдерживать взгляд или поддерживать разговор.
Все девочки Джульярдской школы были влюблены в Гэри Уорда. Рассказывали, что он наполовину шотландец, наполовину англичанин, что он встречается с очень красивой француженкой, которая занимается модой. Их видели как-то вечером в кафе «Люксембург». Они пили красное французское вино и держались за руки. Еще говорили, что у него есть «Кадиллак Эльдорадо Биарриц», зеленый с оранжевыми крыльями, он держит его в гараже и берет только на выходные. Со своей красавицей подругой он ездит в Хэмптон, они там танцуют на краю бассейна и готовят в камине маршмеллоу.
Говорили еще, что Елена Кархова от него без ума. Что она хочет оставить ему в наследство свой прекрасный особняк. Это эксцентричная старушка-миллиардерша. Каждый год она выбирает себе молодого пианиста, чтобы он ее развлекал. Гэри Уорд держится в любимчиках уже три года, и она собирается еще продлить контракт.
В общем, о Гэри Уорде много всего рассказывали. Что-то было правдой, что-то выдумками, но все истории были красивые.
Он ходил по коридорам школы, не замечая, как девушки поворачивают головы ему вслед, не обращая внимания на шушуканья за спиной. Он постоянно ходил в одной и той же синей куртке, в старых вельветовых штанах, шерстяной шапочке и перчатках. Улыбался удивительной улыбкой – такой непросто добиться. Настоящей, искренней улыбкой. Не дежурной улыбкой вежливости и не самодовольной улыбкой, кричащей: смотрите, какой я умный и красивый, полюбуйтесь, какие у меня ямочки на щеках! И девочки из Джульярдской школы растекались розовыми лужицами.
Сегодня, когда он подошел к ней, у нее возникло впечатление, что она очаровашка с милым вздернутым носиком, ровными белоснежными зубами, загорелая, в парео, попивающая кокосовый сок прямо из ореха и бредущая по белому песчаному пляжу мимо моря с фиолетовыми и розовыми рыбками. В ушах зазвенело, кровь отхлынула мощной волной, кораблики на пляже оказались на линии отлива. Обычно парео со всеми прилагающимися деталями оказывалось на ней в тех случаях, когда она прислонялась щекой к скрипке.
Обычно для парней она – невидимка. Они наступают ей на ногу и даже не извиняются. Могут при ней начать обсуждать девчонок в школе, выдавать такие откровения, что она вся покрывается пятнами. Либо говорят о музыке и технике исполнения.
А ведь играть музыку – это не только вопрос техники исполнения, она должна отзываться в голове и в сердце. Но для этого нужно иметь сердце… У всех этих парней сердце одной модели. Это базовая модель, без дополнительных опций.
Он, интересно, знал об этом, этот здоровенный лоб, который, воспользовавшись тем, что она отвернулась, состроил крысиную гримасу? Она увидела его отражение в витрине. Вонзила ногти в ороговевшие мозоли на ладони и никак не отреагировала, даже глазом не моргнула.
Она и так знала, что похожа на крыску. Вовсе не обязательно каждый раз об этом напоминать. Но вот только крысы ходят стаей. А у нее не было стаи. Она не входила ни в одну компанию. В свободное от занятий время сидела дома, долгие часы репетировала в подвале или работала в кафе «Сабарски».
Она хотела бы так же обновлять свой парк авто, как это делал ее дядя, который работал автомехаником в Майами. Он переделывал старые колымаги в маленькие сияющие болиды. Из его мастерской они выходили новенькие, как с обложки.
Сегодня с ней заговорил Гэри Уорд. Сегодня Гэри Уорд поведал ей что-то сокровенное из своей жизни. Гэри Уорд помнил, как ее зовут. У Гэри Уорда блестели глаза, когда он на нее смотрел.
Она никогда больше не будет обыкновенной серой крысой. Она будет Калипсо, богиней богинь.
Сегодня она приготовит себе цыпленка с ананасами и медленно, кусочек за кусочком, будет его пробовать. Полуприкроет глаза и будет мечтать о концертах, которые они будут давать вместе. Они могут даже отправиться в турне…
Она хотела продлить свое счастье. Счастье можно заставить длиться долго, нужно только постараться… Она выучит Крейцерову сонату. И счастье расцветет, оно станет большим воздушным шаром, который вот-вот лопнет.
Она коллекционирует маленькие счастья.
Гэри Уорд, который стоял, облокотившись на стойку в кафе «Сабарски», – это было огромное счастье.
Ее сердце билось, отдаваясь в уши. Она старалась не улыбаться, чтобы не иметь глупый вид. Она сжала губы, но все равно ничего не получилось. Трудней всего в мире сдержать улыбку, если хочется улыбнуться.
И тогда она начала хохотать.
Ей хотелось тихо, радостно визжать, обнять портье отеля «Карлайл», который свистком вызывал такси.
Она остановилась возле отеля, встала в очередь на автобус. Она жила в маленькой комнате в Гарлеме, на самой высокой точке города, на углу 110‑й улицы и Мэдисон-авеню. Раньше это был пуэрто-риканский квартал. От него остались маленькие садики, переходы, живописные домишки, украшенные гирляндами цветов, гроты, гипсовые гномики на клумбах. Если полуприкрыть глаза, казалось, что ты на солнечном острове. Мистер Г. сдавал ей комнату буквально за несколько долларов по старой дружбе с ее дедом. Раньше они играли в одном оркестре. Ездили с концертами по всей стране – в Филадельфию, Сан-Франциско, Майами. Она в благодарность гладила ему белье и ходила по субботам за покупками. В комнате был маленький электрический обогреватель старинной модели. Чтобы он заработал, нужно было положить монетку в специальное отверстие. Так что Калипсо всегда должна была держать при себе мелочь.
Мистер Г. рассказывает, что он кузен великого Дюка Эллингтона. Ему было двадцать пять лет, когда Дюк умер. Он утверждает, что подвал, где она репетирует, раньше был студией Дюка. Что туда захаживали Фэтс Уоллер и Сидней Беше. Мистер Г. очень элегантен, совсем как сам Дюк. Ботинки из крокодиловой кожи, солнечные очки, золотая цепь на шее и большая мягкая фетровая шляпа. Он прогуливается по улице и ждет, когда кто-нибудь пригласит его пропустить стаканчик. Иногда приходит пьяным. Как-то раз он забыл ключи, а несколько раз принимался на нее орать. Но ни разу не ударил.
