Мы выпили по бутылке и взялись за дело. Ящики для фруктов перетащили из сарая в амбар, где еще нашлась копешка прелой соломы. Днища ящиков устлали соломой и хворостом. Затем отнесли их в подвал. Нижайший ввернул в патрон лампочку. Стало светло. Из дома забрали все топоры, тяпки и мясницкие ножи. Нижайший принес в подвал два ведра. Одно – с водой, в другом – тряпье и резиновые перчатки. Когда бензопилой нарезали груду метровых кусков горбыля, Пузырь спросил:
– А почему бы не расчленить его бензопилой прямо здесь, где лежит?
– Ну, ты даешь, – сказал Бригадир. – Мы тут так все разукрасим, что в жизни не отмоешь.
Доски мы уложили в один ряд, чтобы получился настил. Нижайший разрезал и снял одежду с трупа и рассовал ее по ящикам. Мы обступили труп, не решаясь прикоснуться к нему. Нижайший бросил нам пакет с красными резиновыми перчатками.
– Не замарайте руки об эту свинью.
– Как это понимать? – спросил Пузырь. – Ты же говорил, мы должны снова принять Файльбёка.
– Файльбёка – да, – ответил Нижайший, – но не его мерзкое тело.
Тем временем он надел резиновые перчатки, вынул у покойника член изо рта и швырнул в ящик. Мы подняли труп за руки и за ноги. Он провисал и скользил по полу. Мы опустили его на доски.
– Кто хочет пива, пусть глотнет, – сказал Нижайший.
Он взял здоровенный топор и отрубил мертвую голову. Затем раздробил череп. Вытекший мозг мы собрали совковой лопатой и вместе с осколками черепа вывалили в один из ящиков. С обезглавленным трупом мне легче было работать. Я вспорол живот и вытащил кишечник. В нос ударил жуткий смрад. Я отступил на несколько шагов, чтобы глотнуть чистого воздуха.
– Что делать с кишками? – спросил я.
Мы немного подумали.
– Если размельчить и просто утопить в сортире, – рассудил Бригадир, – их могут через неделю-другую обнаружить в выгребной яме. Заверни их в газеты и тоже брось в ящик.
Я набрал побольше воздуха в легкие и, возясь с потрохами, старался не дышать. Прежде чем разрезать прямую кишку и пищевод, мне пришлось снова зарядиться свежим воздухом. Я вырезал легкие, сердце и печень и сунул в полость тряпку, чтобы она впитала скопившуюся жидкость. Потом мне захотелось пива. Я стянул перчатки и отошел к выходу, но даже там меня преследовал запах гниющих внутренностей. От него не так просто было отделаться. Несколько дней мне чудилось, что все вокруг пахнет кишками Файльбёка.
Другие начали рубить туловище и ноги. Все кости были измельчены. Я тоже приложил к этому руку. Труднее всего оказалось раздробление большой берцовой и тазовых костей. Мы обливались потом. Но действовали уже вполне уверенно. А мясо кромсали с каким-то остервенением. Нам все казалось, что оно изрублено недостаточно мелко. Пузырь сказал:
– Гуляш будет отменный.
– Фирменный раппоттенштайнский гуляш из собственноручно заколотой свиньи, – уточнил Бригадир.
В конце концов Файльбёк превратился в массу зловонного крошева. Мы отнесли ящики в сарай, набили их сверху соломой и хворостом и окатили горючей смесью из запасной канистры для бензопилы.
Когда мы убирали доски и инструмент, приехали Панда и Жердь. Бригадир объяснил им, что здесь произошло. Панда покрылся испариной. Ему захотелось во что бы то ни стало заглянуть в один из ящиков. Может, он не поверил нам. Он поднял пропитанную бензином солому и случайно наткнулся на тот ящик, где лежали осколки черепа. Оттуда таращились глаза Файльбёка. Панда грохнулся на пол. Он весь побелел. Я подложил ему под ноги пару поленьев и принес остаток мятного чая.
Было уже восемь вечера. Гостей на праздник приглашали к десяти. Приходилось спешить. На поляне позади двора мы, как и в прежние времена, выложили круг из камней там, где еще сохранились следы прежних. Диаметр примерно четыре метра.
Ящики мы вынесли из амбара и поставили один на другой в центре круга. Вскоре их накрыла целая гора дров. Под конец нам даже стал помогать чуть живой Панда. Сначала мы забросали ящики досками, на которых рубили труп, потом нагромоздили столько дров, что получилась куча в два метра высотой. В прорехи мы совали хворост и в половине десятого с разных сторон запалили костер. Через несколько минут взвилось пламя, которое можно было увидеть издалека. Вскоре стали приходить деревенские. Они приносили корзины со снедью и выпивкой. Один парень приехал на тракторе с прицепом, доставив ящики с пивом и весы. Надо было возобновить обычай прыгать через костер.
Нижайший собрал волосы в косицу и упрятал ее под шляпу. Местные предлагали ему пива, он отказывался. Зато колбасу в тесте принял с благодарностью. Школьная учительница начала с ним разговаривать по-английски. Не могу точно сказать, что он ей впаривал. По-моему, что-то про Ирландию и костры, которые там любят жечь. Но всякий разговор он быстро заканчивал. До самой ночи я чувствовал исходивший от костра сладковатый запах сгоревшей плоти Файльбёка. Никто не заметил ничего необычного.
В полночь какой-то парень отважился прыгнуть. Все его отговаривали. Время еще не пришло. Но он разбежался и прыгнул. И хотя он перемахнул через пламя, приземлился на тлеющие головешки и сильно обжегся. Боль заставляла его бегать по кругу. Но он все же встал на весы. Правда, тут же соскочил и опять начал бегать, воя от боли. Мы вызвали «скорую». Панда и Жердь подкладывали дров. На питейные нужды мы выделили шестьдесят литров пива.
К трем утра у костра осталось лишь несколько пьяных молодых крестьян. И те, что стояли на ногах, старались пустить в расход поленницу, сложенную еще Сачком. Жердь и Панда выполняли свою задачу по поддержанию огня до девяти утра. Потом их должны были сменить Пузырь с Бригадиром, которые ушли в дом и завалились спать. Бригадир заявил:
– Если потребуется, я готов подбрасывать дрова все выходные.
Но этого не потребовалось.
Ночью мы с Нижайшим уехали в Вену на машине Файльбёка. Прежде чем выйти на Хейлигенштадтском шоссе, он сказал мне:
– Теперь мы увидимся не скоро. Армагеддон откладывается на год. Регулярно покупай «Журнал для всех», через него я дам о себе знать. Ты ведь уже знаешь, что такое акростих. Не забудь, главное – вторая буква.
Он обнял меня и пошел своей дорогой.
– Постой! – крикнул я.
Он вернулся в машину и закрыл дверь.
– Что делать, если мне надо будет срочно связаться с тобой? – спросил я.
– В крайнем случае, но только в самом крайнем, установишь контакт со Стивеном Макэльпайном в Далласе. Спросишь номер пастора Батлера из Айдахо. Пастор Батлер. Легко запомнить.
Он вышел и двинулся вверх по шоссе в сторону Нусдорфа. Какое-то время я наблюдал за ним через зеркало заднего вида, потом поехал в Хернальс на Гюртеле. Возле дома Файльбёка нашлось место для парковки. Там я и поставил его машину. Руль, панель и дверные ручки протер носовым платком. Ключ зажигания выбросил потом в щель решетки канализационного люка. Уже светало. Вообще-то я собирался идти до Фаворитенштрассе пешком. Это заняло бы не меньше часа. А я едва держался на ногах. Поэтому пришлось сесть в такси на Эльтерайнплац. Водитель плохо знал немецкий и, прежде чем поехать, долго рассматривал карту города. На щитке висели четки. У лобового стекла лежала книга с арабскими буквами на переплете. Я спросил, что это за книга.
– Коран, – ответил он.
Мне захотелось посмотреть ее. Он отказался выполнить мою просьбу.
– Священный кныга, – сказал он. – Нэ для нэвэрных.
Я уж было решил настоять на своем или выйти. Не мешало бы назвать его черножопым засранцем. Но я промолчал. Я открыл окошко, мне казалось, я чувствую запах кишок Файльбёка. Даже после того как я принял дома душ и прогнал всю одежду через стиральную машину, запах все еще раздражал обонятельные нервы. С ним я и лег спать.
Разбудил меня звонок в дверь квартиры. Полиция! – первое, что пришло мне в голову. Я посмотрел в дверной глазок. Действительно, двое полицейских. Они не стали звонить у входа в дом, а, вероятно, вызвонили сперва соседей. Я начал соображать, не надо ли чего убрать от глаз подальше. Но ничего не лезло в голову. Зазвонили еще раз.
Таким образом я имел честь лично познакомиться с Резо Дорфом. Он обошел всю мою мансарду, будто каждый предмет обещал стать для него козырной картой. Сам Резо Дорф был в штатском, сопровождавшие полицейские – в форме.
– Где Файльбёк? – спросил он.
– Не знаю. Я звонил ему несколько дней назад, хотел пригласить. Вчера у нас был праздник солнцеворота. Но дома его не было. Тогда я позвонил матери. Она на меня спустила всех собак и сказала, что его нет уже две недели. Я не решился сказать, по какой причине звоню.
– А где Джоу?
– Это я у вас хотел бы спросить. О нем уже два года ни слуху ни духу.
– Парни из вашей группы исчезают один за другим. Что же это за напасть такая?
– Наша группа? О чем вы? Нет никакой группы. Ее запретили.
