— Ну да, на десять! А завтракать? Ты же все раздал, бессребреник ты мой, вплоть до последней тарелки и чашки, у тебя ни чайника, ни сахара, вообще ничего, даже хлеб порезать нечем.
Это было правдой. Последние предметы обихода и посуду у него забрали накануне утром, потом он обедал в какой-то забегаловке между двумя деловыми встречами, а ужинал с Чумой в ресторане, и о сегодняшнем завтраке даже не подумал.
— Я принесла тебе чай в термосе, ну и покушать кое-что, — деловито щебетала Ванда, выгружая из огромной сумки бесконечные пластиковые контейнеры и какие-то пакетики. — Перед дорогой надо обязательно плотно покушать. И потом, я должна проверить, как ты собрался.
— Как надо — так и собрался, — проворчал Саблин, все еще пытаясь стряхнуть с себя остатки сна, который после вчерашних возлияний был все-таки тяжеловат.
— Ну-ка, покажи! — потребовала она.
Усадив Саблина завтракать на кухне, она проверила все коробки и всплеснула руками.
— Ну кто так укладывает! Вот хорошо, что я пришла пораньше, а то бы так и полетел. И хорошо, что я взяла у подружки мини-вэн, как знала, что у тебя куча багажа. А ты-то о чем думал, когда я говорила, что довезу тебя на своей «малышке»? Тоже мне, руководитель называется! И как ты все это будешь таскать? Один?
— Один, — буркнул он. — У нищих слуг нет, как сказано в одном известном фильме.
— Так на это же тоже время нужно! А ты говоришь: в десять! Нам в девять надо начинать таскать и грузить, чтобы вовремя успеть. Не понимаю, как ты целой организацией руководил.
Она, не спрашивая разрешения, начала ловко перекладывать книги, диски и бумаги, и в результате ящиков стало на два меньше.
— Вот так! — Ванда с гордостью оглядела результаты своей деятельности. — Так гораздо лучше. Теперь давай мне бумажку, где написано: кому какую мебель отдавать. Ты написал?
— Забыл, — признался Саблин.
Они договорились еще несколько дней назад, что мебель останется в квартире до самого отъезда хозяина, а потом он передаст Ванде ключи, и новые владельцы все заберут.
— Садись и пиши, — скомандовала она. — Все подробно: фамилию, имя, отчество и предметы, которые отдавать.
Спорить не хотелось, и хотя Сергей считал, что все вполне можно запомнить на слух, он покорно сел за стол с листком бумаги и ручкой.
По дороге в аэропорт Ванда не умолкала ни на минуту, несла какую-то милую чушь, и Сергей вдруг понял, что ему легче от этого дурацкого звонкого щебета, потому что если оставить за рамками смысл произносимых ею слов, то остается только радость, теплота и доброта, которые ему так нужны. Он вспомнил, как Ольга называла Ванду солнышком. И правда, она как солнышко, которое выглянуло и согрело. Жаль, что он никогда, наверное, больше не увидит эту милую глупышку…
Ванда держалась молодцом, была веселой, улыбалась, и только когда объявили посадку на московский рейс, вдруг расплакалась.
— Я вас так люблю, и вы меня так любите, а теперь Оля уехала, ты уезжаешь, как же я без вас…
Сергею стало нестерпимо грустно. Он проработал в этом городе 13 лет, а провожает его одна Ванда, которая ему, в сущности, никто. Да, у него нет своего кладбища, как у клиницистов, но у него нет и тех, кто относится к нему дружески или хотя бы просто тепло. У него нет НИКОГО. Он — ОДИН. Всегда был, есть и будет.
* * *
Когда Лена спрашивала, нужно ли его встречать, Сергей отказался: слишком большой у него багаж, все равно придется звонить московским приятелям и просить организовать микроавтобус, так что встречающие в любом случае найдутся.
Его встретил бывший сокурсник, который давно уже бросил медицину и занялся бизнесом, связанным с автоперевозками. Вместе с ним в микроавтобусе приехали два рослых парня с накачанными бицепсами, которые ловко и споро, без видимых усилий перетаскали и загрузили саблинские коробки и два чемодана, а потом так же ловко и быстро подняли и затащили их в квартиру.
В большой комнате Саблина ждал красиво накрытый стол. Дашки дома не было, ей уже девятнадцать лет, она взрослая девица, у нее своя жизнь. Лена обняла его, поцеловала, но поцелуй был спокойным и каким-то равнодушным, совсем не таким, каким она встречала его раньше, когда хотела показать, что соскучилась и не может дождаться вечера.
— Душ примешь с дороги? — спросила она. — Или сразу за стол?
— Сначала в душ.
Он вышел из ванной с влажными волосами, внимательно осматривая квартиру: теперь это его дом на всю оставшуюся жизнь. Если раньше, приезжая в Москву только на время отпуска, он не обращал особого внимания ни на новые обои, ни на новые шторы, ни на новые вещи — зачем? Все равно он скоро отсюда уедет, — то теперь смотрел пристально. Это его дом. Ему здесь жить.
Лена ждала его, сидя за столом, одетая так, словно собиралась вот-вот куда-то уйти: не в домашней одежде, а в платье. В ушах серьги, на руках два кольца и браслет. Принарядилась к приезду мужа, подумал Саблин и не смог понять, приятно ему это или смешно.
Еда была вкусной, готовила Лена хорошо, и Саблин с аппетитом поглощал закуски, салат и мясо с картофелем и жареными овощами. Когда дело дошло до чая с пирожными — саблинскими самыми любимыми, за которыми надо было ездить специально и которые продавались только в одной кондитерской, на Тверской, больше нигде такую вкуснотищу не выпекали, — Лена вздохнула.
— Сережа, я ухожу от тебя.
Он оторопел. Решил, что ослышался.
— Уходишь? — глупо переспросил он. — Куда?
— У меня есть другой мужчина, который меня любит и которому я нужна и интересна, — было видно, что Лена нервничает, голос ее подрагивал предательски, пальцы суетливо бегали вдоль черенка лопаточки для торта, которую она положила на край блюда с пирожными. — Ты ведь никогда меня не любил, ты только мучился со мной и с Дашкой, долг выполнял. Думаешь, я этого не видела, не понимала? Но я очень тебя любила и не хотела с тобой расставаться, поэтому какое-то время еще надеялась, что у нас с тобой все наладится, образуется. А ты уехал и становился с каждым годом все дальше и дальше. И даже отпуск, который ты проводил с нами, ничего не менял, я все время чувствовала, что я для тебя чужая, не родная, тебе со мной скучно, тебе не интересно, что происходит в моей жизни, что я думаю, что я чувствую. Тогда я впервые решила уйти от тебя, но испугалась, что не справлюсь одна. Ты решал все наши проблемы, ты присылал хорошие деньги, гораздо большие, чем алименты, которые я бы получала в случае развода, у меня был статус жены, что немаловажно, а Дашка знала, что я не мать-одиночка и что у нее есть папа. Пусть в другом городе, но есть, он нас не бросил, он там работает на интересной и ответственной работе, им можно гордиться, и он приезжает в отпуск и возит нас всех за границу на курорты. Для девочки это было важно. И для меня тоже.
Она замолчала, остановив взгляд на стене поверх головы Саблина. Смотреть ему в лицо она не хотела. Или не могла?
— А теперь? — резко спросил он.
— А теперь неважно. Дашка выросла, она вот-вот сама уже замуж выйдет, а у меня есть мужчина, которому я интересна и которому со мной не скучно.
Значит, его и здесь обманывали. Значит, и дома, в семье, все было не так, как он думал, не так, как представлял себе. Наверное, это его пожизненный крест — ошибаться в людях.
— Ну и почему ты столько лет ждала? — зло проговорил он. — Ушла бы давно к этому своему мужчине.
— Я боялась, что ты начнешь делить квартиру, и алименты были бы меньше, чем то, что ты присылал.
Ему стало противно. Оказывается, Лена все эти годы считала его куркулем, скупым и мстительным, который удавится за копейку и будет при разводе делить все с женой, вплоть до чайных ложечек.
— Господи, Ленка, ты столько лет меня знаешь, неужели ты подумала, что я буду что-то с тобой и Дашкой делить? Я бы вам все оставил. И денег давал бы столько же, сколько и раньше. За кого ты вообще меня принимаешь?
И в этот момент он понял, что они с Леной так и остались друг для друга чужими и малознакомыми. Она никогда не была ему интересна, это правда. И у нее не хватало душевной мудрости и ума, чтобы разобраться в собственном муже и его характере, понять, какой он на самом деле, рассмотреть его. Но ведь он уехал и столько лет жил вдали от семьи, а пока они жили вместе, он много работал и с Леной почти не разговаривал. Не о чем было. Чего ж удивляться, что она его совсем не знает? Все закономерно. Как сказала бы Ольга, «закон жанра».
— Отпусти меня, Сережа, — в голосе жены зазвучала мольба, видно, она неправильно расценила его тяжелое молчание и решила, что он собирается ее удерживать. — Я ведь не нужна тебе. Я не спрашиваю, была ли у тебя все эти годы другая женщина, мне это не интересно, но думаю, что была, при твоем-то сексуальном аппетите и темпераменте. Теперь ты свободен, можешь попробовать связать свою жизнь с ней, если она захочет, конечно.
