(Сделаем небольшое отступление. К этому моменту рассказа Кир уже отомкнул замок наручников ногтем большого пальца и теперь прикидывал, как бы половчей вцепиться в горло самозваному президенту. Однако плану его не суждено было осуществиться, и вот почему.)
…прикинув так и эдак, я наконец уловил возможность. Дело в том, что кризорги просто так, ни с того ни с сего, вторжение не начинают. Им непременно требуется присутствие на планете техногенной цивилизации, стоящей на грани самоуничтожения. Ребята считают себя чем-то вроде железной саранчи Армагеддона, природных санитаров. Однако планет хоть с какой-то цивилизацией, не говоря уже о техногенной, а тем более самоуничтожающейся, во Вселенной совсем немного. По пальцам пересчитать можно. Так что наступление кризоргов стало малость захлебываться. Откровенно говоря, они давно разобрались со всеми подходящими мирами и серьезно страдали от жилищного кризиса. Я предложил им сделку, простую и изящную. Они скидывают меня в любой мир с примитивной жизнью. Я эту жизнь холю и лелею, пестую и цивилизую, довожу, так сказать, до подходящей кондиции. А затем преподношу кризоргам на блюдечке. С голубой каймой. Очень уж им по сердцу голубой цвет. Со своей стороны, кризорги обещают оставить меня между жизнью и смертью и в дальнейшие дела мои не лезть. — Тут генерал замолчал.
Кир, любопытство которого негодяю удалось изрядно разбередить, подождал немного и не выдержал:
— И?
— И что?
— И чем дело кончилось?
Генерал ухмыльнулся:
— Как видите, любезный, я сижу перед вами здесь, на Криптоне, с чашечкой отменного кофе, и числюсь президентом этой прекрасной планеты. Полагаю, это означает, что я свою половину сделки выполнил. Однако и вы сидите здесь, хотя и в кандалах, — и это означает, что кризорги нагло смухлевали. Вместо того чтобы оставить на пороге между жизнью и смертью одного меня, они и вас не добили и часть вашей… гм… сущности перенеслась сюда. И мне это крайне неприятно. Убить я вас, увы, не могу, потому что та ваша половина, что торчит на вершине любезной мне пирамиды и портит вид окрестностей, уже и так не живая. А та, которая живая, находится отнюдь не здесь. Поэтому перед нами, друг мой, стоит простая дилемма. Либо вы присоединяетесь к своему папаше и проводите вечность в недрах пирамиды, питаясь обсидианом и собственной гордыней, либо…
— Либо что?
— Либо вы присоединяетесь ко мне. В конце концов, при жизни вы были мне вместо сына. Я, правда, плохо помню, какие мотивы мной руководили и почему я не размозжил вашу кудрявую головенку булыжником в первое же мгновение нашей встречи, но, предположим, у меня были на то основания. Итак?
Кир встал из-за стола и, звеня наручниками, шагнул к краю площадки. Внизу, у основания пирамиды, располагался хрустальный купол, скрывающий под собой фальшивый порт и фальшивое море, где приводнилась белая субмарина. Купол освещали синие прожектора. В центре купола был плотно задраенный люк. Дальше до горизонта тянулись здания угрюмых цехов и казарм, опутанных колючей проволокой. На горизонте постройки переходили в горный ландшафт. Над горами посверкивали молнии. Там шла сложная, механическая работа. Еще выше, почти вровень с пирамидой, высилась над перевалами и оплывающими глетчерами черная туша Стены.
Кир обернулся. Генерал, который неслышно подкрался сзади и уже примеривался, как бы половчее спихнуть юношу вниз, отступил и смущенно откашлялся:
— Извините, привычка. Знаю, что смысла нет ни малейшего, а руки сами делают.
— Ай-ай-ай, — сказал Кир. — Глупо. Уж не знаю, какую часть своей сущности знакомый мне Джентльмен отослал сюда, а какую оставил подыхать на ветвях иномирного древа, только присутствующая половинка умом не блещет. Тот хитрожопый дядька, который меня воспитал, сказал бы что-то вроде: «Сигани с этой стены, мой мальчик, и легионы ангелов поднимут тебя на крыльях своих, и не постигнет тебя никакой вред». Более того, он добавил бы, что строит вон там, на горизонте, еще более прекрасную и высокую Стену, чтобы мне приятнее было с нее прыгать. Только я бы все равно не послушался. Понимаете, я с детства был непослушным.
Сверху полз асфальтовый каток. За катком тянулась широкая полоса черной краски — это по приказу президента Зода закрашивали небо, чтобы не видно было свирепого огня красной звезды. Того огня, в котором умирала и все никак не могла умереть планета. Кир почти уже увидел этот огонь, когда его сбили с ног и принялись охаживать сапогами и дубинками. Потом огня не стало, и осталась одна чернота.
АКТ ВЕРЫ
(Глава двенадцатая из неопубликованного романа М. Э. Белецкого «Падение Вавилона»)
Воздух выдержит только тех,
Только тех, кто верит в себя.
«Наутилус Помпилиус»
Немилосердно палило июньское солнце, черви копошились в кучах кооонскооогооо навоза. Пахло, сами понимаете чем. Обычный денек, ничем не примечательный. И быть бы ему самым заурядным, но не судьба. Ибо некий молодой человек соизволил войти в Город. И никто — никто! — не встречал его, никто не целовал его стоптанные ботинки с высокими берцами.
Да и ни к чему эти нежности. Парень — кожа да кости в драном камуфляже — стоял посреди брусчатки и грязным ногтем ковырял фурункул, вспухший на впалом брюхе. Пожалуй, такого чмошника и разглядывать западло, не то что целовать.
И все-таки (смири гордыню, отринь суетное!) ему хотелось, чтоб грива вороных волос, липких от масла, коснулась его сбитых в кровь пяток. Нежно пощекотала и прилипла. С должным уважением. С благоговением даже! Как тогда, давно, как в первый раз. Или это было не с ним, а с кем-то другим? Но с кем? Может, это просто разум его помутился из-за войны, испортился, как автомат со сплющенным дулом и разбитым в щепки прикладом, что висел на его плече, при ходьбе ударяя по тощим ребрам?
Молодого человека звали Старлеем. Он явился проповедовать на центральной площади Города. И сделать это он намеревался просветленно и самозабвенно. Когда рот его откроется для слов, уши захлопнуться плотней, чем врата рая для прелюбодеев и протестантов, пэтэушниц и сантехников.
В падении Вавилона под названием Стена Старлей увидел Бога. У Бога был простенький нимб и желто-голубой спортивный костюм-«адидас» с надписью «Ukraine» на груди. Бог повелел Старлею зажечь сердца обитателей Города.
— Всех? — спросил Старлей.
— Всех, — ответил Бог и протянул Старлею початую пачку «Мальборо».
Что есть Имя? А что есть Слово? Отец, поведай детям своим…
Четыре равновеликих стороны. Квадрат, говорите?! Тс-с! Вас сочтут приобщенными к Тайному Знанию о Нашествии Тушканчегов и…
Там, на центральной площади Города, его, честного проповедника Старлея, и повязали монахи Святого Трибунала. Спасли от неминуемой смерти: толпа, внимая хриплому голосу безумца, поначалу гневно зароптала, а потом многоруко взялась за булыжные камни. И брызнула кровь из разбитого морщинами лба, и тело вздулось сизыми, почти черными гематомами.
Прости им Господи, ибо не ведают, что творят! Седина в бороду, бес из ребра…
Его толкали в спину через полгорода — к воротам роскошного дворца-бомбоубежища.
— Не надо! Не надо излишеств, что вы?! Излишество есть нега для тела и яд для души. Я должен предаваться аскезе и самоуничижению!
Но к мольбам оборванного солдата, едва стоящего на ногах, никто не прислушивался. Совсем с катушек съехал, поганец, от боли и страха рассудком тронулся — еще до начала дознания. И то верно: Святой Трибунал — это вам не причитания беззубой дуэньи, взирающей на молодого идальго, тискающего ее подопечную. Нет! И еще раз нет! Святой Трибунал — это то…
…чего должно бояться. Бояться, как гнева Господня, как раскопанной могилы и лишения наследства. И еще — свят! свят! свят! — как геенны огненной. Как нисхождения Вавилона.
Вот случай был, три дня назад. Папашка самолично дочку-ведьму из дома за патлы вытащил, стоило, ха-ха, в ворота постучать. Еще и на коленях ползал, просил дознание учинить и сжечь сатанинское отродье неотлагательно. А ведь она всего лишь умела разговаривать с сааабааакааамиии, что поселились в канализационном коллекторе и по ночам нападали на продовольственные обозы. Саааабааакиии слушали ее и понимали. Мало того, ее понимали ееенооотыыы! Отец, бывший подводник, всю жизнь по автономкам, вернулся из двухгодичного похода, а у него, оказывается, дочь родилась, подрастает. Блондинка, красивая. А он и жена — черненькие. А вы говорите…
Старлей слушал этот бред и кивал. Да, конечно, да, ого, ну ничего себе, да…
У воинов-монахов яростно бурчали животы. Скорее, скорее сдать еретика братьям и удалиться на трапезу в трактир Хромого Диего. Два квартала вниз по улице — и пряная тушеная телятина дымится на глиняной миске, щербатой и жирной. Ах, жирной?! Хозяин, почему не вымыл?! До панцирного блеска сапоги давно лизал?! А телятина у тебя хороша! Хор-р-роша! Ох, хороша! Умеешь, чертяка, прости, Господи!
