— Да.
— Ты уверен, что делал все правильно?
— Господи, уверен!
— Ну, мне не понравилось.
— В первый раз девушкам это всегда не нравится.
— Может быть, я — лесбиянка.
— Ну и глупости, Барби. Тебе хоть чуточку понравилось?
— Ну, вначале немного.
— О, Барби, ты такая чудесная, я обожаю тебя.
— Что-то впилось мне в спину.
— Надеюсь, ты не на моих очках лежишь.
— К черту очки. Нет, это всего лишь корень плюща.
— Ты разметала столько листьев плюща кругом.
— Ты такой тяжелый, Пирс.
— Я почувствовал себя тяжелым. Когда все кончилось, мне казалось, я превратился в большой тяжелый камень, лежащий на тебе.
— Ты уверен, что не будет ребенка?
— Уверен.
— Ты думаешь, мне это станет нравиться больше, нравиться, как тебе?
— Тебе станет больше нравиться. Но не так, как мне, Барби. Я будто в раю побывал.
— Что ж, я рада, что кто-то получил удовольствие.
— О, Барби, дорогая…
— Все в порядке, все в порядке. Как ты думаешь, мы — испорченные?
— Нет. Ведь мы любим друг друга. Мы сильно любим, правда, Барби?
— Да. Но все равно это неправильно.
— Может быть. Но я так не чувствую. Мне кажется, как будто все в мире вместе с нами.
— Я это тоже чувствую.
— Ты не станешь жалеть об этом, не возненавидишь меня?
— Нет. Это случилось со мной, и я счастлива, что это именно так случилось.
— Я любил тебя так долго, Барби…
— Мне кажется, я не смогу это делать с кем-нибудь другим. Потому что я знаю тебя так хорошо, ты мне как брат.
— Барби!
— Ну, ты понимаешь, что я хотела сказать. Дорогой Пирс, твое тело кажется мне сегодня совсем другим и таким красивым.
— Я не понимаю, почему девушкам нравятся мужчины. Мы — такие грубые и противные и плоские в сравнении с вами. Тебе не холодно, нет?
— Нет, мне хорошо. Какая жаркая ночь. Какая огромная луна.
— Она кажется такой близкой, что ее будто можно потрогать.
— Слышишь сову? Она чудесна. Правда? Пирс…
— Да?
— Как ты думаешь, сможем ли мы спать с другими?
— Нет, Барби, понимаешь, мы так молоды и…
— Ты уже думаешь о других девушках!
— Барби, Барби, не отодвигайся, пожалуйста, положи руку обратно. Дорогая, я люблю тебя, Господи, ты же знаешь, что я люблю тебя!
— Может, и знаю. Ты был ужасен со мной.
— Обещаю, что никогда не буду таким. Ты тоже бывала ужасна.
— Знаю. Давай по-настоящему любить друг друга, Пирс.
— Да, давай. Это будет нетрудно.
— Это будет нелегко. Может быть, мы сможем пожениться, когда ты сдашь экзамены.
— Ну, Барби, мы не должны слишком торопиться. — О, дорогая, пожалуйста…
— Когда мы опять займемся этим? Завтра?
— Завтра не получится. Я должен поехать к Джофри Пембер-Смиту.
— Ты не можешь отложить?
— Нет. Видишь ли, это такой случай — прокатиться на яхте…
— А я? Я думала, ты меня любишь!
— Я люблю тебя, дорогая. Но яхты тоже не пустяк.
— Ну, ты меня потряс.
— Я и сам поражен.
— Какая темная лошадка все-таки эта Мэри! И после всей этой истории с Вилли…
— Дорогая Кейт, ты слишком быстро уверилась в их отношениях. Мэри никогда не была уверена в нем.
— Может быть. Но я уверена, тогда она не думала захомутать Джона.
— Может быть, Джон захомутал ее.
— Нет, нет, Октавиен. Это она — инициатор. Она могла стремиться к этому после неудачи с Вилли. Кто-нибудь ей был нужен. Надеюсь, они не будут сожалеть.
— Я уверен, что не будут.
— Ты очень добр, Октавиен. Что ж, мы должны простить его.
— Конечно, мы простим его. Но это было немного неожиданно.
— Кажется, наступил брачный сезон.
— Сначала Ричард и Пола, а потом эта бомба.
— Джон — замечательный миротворец.
— Ты думаешь, он помирил Полу и Ричарда? Не знаю — стоило ли, за Ричарда я бы не вышла замуж ни за что на свете!
— Пола кажется вполне счастливой. Думаю, они будут счастливы. Худшее они пережили, и теперь они ужасно влюблены друг в друга.
— Твое универсальное благодушие начинает действовать мне на нервы, Октавиен.
— Извини, дорогая. Можно выключить свет?
— Да. Так мы лучше рассмотрим луну. Она огромна.
— Как огромный абрикос.
— Слышишь сову?
— Да. Это чудесно, правда?
— Где Барби? Я не видела ее после обеда.
— Наверно, в постели, я думаю.
— Слава Богу, юный Пирс стал немного более спокойным… Он собирается поехать в гости к Пембер-Смитам завтра.
— Да, Барби обрадуется. Сколько еще пробудут у нас близнецы?
— По крайней мере, неделю. Пола ремонтирует дом в Челси.
— Что-то вроде экзорсизма, я думаю.
— Окуривание. Наверно, в этом есть нужда. Кстати, как звали того парня? Помнишь, который покончил с собой у тебя на работе?
— Рэдичи.
— Ты разве не говорил, что Джон считал Ричарда в этом как-то замешанным?
— Выяснилось, что нет, ничего, по крайней мере, ничего значительного. Я думаю, они оба общались с одной и той же девушкой или что-то в этом роде.
— Почему Джон подал в отставку, может быть, ему кажется, что он провалил расследование?
— Нет, я так не думаю. Его отчет был невелик, но вся проблема стала ясной.
— Тогда почему же?
— Он хочет заняться наукой, а может быть, немного попреподавать. Он уже несколько лет стремился в отставку.
— Наверно, он хочет начать новую жизнь, и все такое.
— Я надеюсь, он приедет к нам, то есть они приедут.
— Я тоже хочу надеяться. Октавиен, нам нужно взять еще одну домоправительницу. Мы сможем?
— Да, дорогая. Но только пощади чувства Кейзи.
— К черту Кейзи. Ну ладно. Я дам объявление, что нам требуется старшая горничная. О, Октавиен, как грустно, все распалось, все ушли.
— Дорогая, ты скоро заведешь других.
— Других, кого?
— Я имею в виду — людей.
— Ты ужасен.
— Любимая, перестань.
— Ты — ужасный старый гедонист. Мне трудно будет с Джоном и Мэри. Ты не думаешь, что он — из тех гомосексуалов, которые женятся, чтобы убедить себя в том, что они — нормальные?
— Ты думаешь, что он гомосексуал, потому что он нашел в себе силы противостоять твоим чарам.
— Октавиен, ты — чудовище. Мэри больше похожа на мать, верно?
— Не думаю, что он — педик. Мэри как раз его тип — серьезная, и все такое.
— Да. А я как раз не его тип. Я понимаю теперь, как глупо я вела себя с Джоном.
— Ты нежная девочка, Кейт.
— Не говори таким тоном!
— Джон — ниже тебя. Для него это было слишком сложным. Он на самом деле не понял тебя.
— Джон — очень милый парень, но он не тот мудрый, хороший человек, каким мы его считали.
— Мы считали его богом, а оказалось, что он такой же, как мы, в конце-то концов.
— Как мы, в конце концов.
— Ты готова, дорогая?
— Готова, милый.
— Октавиен, я люблю тебя. Ты так умеешь подбодрить меня! Разве не чудесно, что мы все рассказываем друг другу?
На самом деле, Октавиен предпочитал не посвящать Кейт в некоторые подробности своей жизни, в частности, он умалчивал о долгих поздних вечерах на работе, которые он проводил вместе со своей секретаршей. Но он легко прощал это себе, просто полностью забывая о происшедшем и чувствуя себя безгрешным. Он часто говорил сам себе, что очередной такой вечерок — в последний раз, он не хотел считать себя обманщиком жены. Но сознание того, что она ничего не утаивает от него, было для него источником счастья и удовлетворения.
Лунный абрикос сиял, и уханье совы разносилось над любовными ритуалами.
— Они уедут, — сказал Тео.
— Да, — сказал Вилли.
— Ты печален.
— Я всегда печален.
— Не всегда. Две недели назад ты был почти веселым. Мне показалось, ты переменился.
— Тогда со мной в Лондоне случилось нечто…
— Что случилось?
— Я занимался любовью с одной девушкой.
— Господи! Вилли! Вот не ожидал!
— Да, я сам удивился.
— И какова она?
— Она похожа на газель.
— Когда ты встретишься с ней снова?
— Я не встречусь.
— Почему Вилли, почему нет? Она не хочет?
— Она хочет. Но нет, нет. Тео, я уже умер.
— Мертвецы не занимаются любовью.
— Это было просто чудо. Но за чудесами ничего не следует. Они вне обыденной жизни.
— Я бы сказал, что как раз за чудесами всегда что-то следует, по определению. И ты согласился, что стал другим.
— Нет. Ты сказал, что я переменился. А я — только прошлое без настоящего.
— Это — трусливая ложь.
— Как справиться с прошлым, Тео?
— Простить его. Дать ему мирно опочить в тебе.
— Не могу.
— Ты должен простить Гитлера, Вилли. Пора уже.
— Да будь он проклят, Гитлер! Нет, я никогда не прощу его. Но проблема не в этом.
