— Ну, если так ставить вопрос, то да.
— И во время операции он не может просто отдать эфир или хлороформ в руки неквалифицированного помощника?
— Вы совершенно правы: чтобы давать общий наркоз, нужен квалифицированный ассистент.
— А спинномозговое обезболивание вполне обеспечивает нормальные условия для работы хирурга, не правда ли?
— Да.
— Особенно когда хирург испытывает давление или ему мешают?
— Да.
— Где вы работали в сороковом — сорок первом?
— В Военно-воздушных силах.
— В Англии?
— Да. Между прочим, я припоминаю, что делал обезболивание одному из ответчиков, когда его самолет разбился.
— И условия там были не такие, как в лагере «Ядвига», не так ли?
— Нет.
— Но даже в Англии в те годы доктор Боланд делал спинномозговое обезболивание без предварительного укола морфия. Это вас не удивляет?
— Нет, но мне от этого становится не по себе.
— Таким образом, мы имеем здесь показания двух квалифицированных специалистов-анестезиологов, которые диаметрально противоположны. Два разных мнения, и оба правильны.
Хайсмит сел. О’Коннер поспешно листал какую-то книгу, лежавшую среди его бумаг. Попросив судебного пристава передать по экземпляру сэру Роберту и Марвику, он начал:
— Прежде чем мы перейдем к этой книге, написанной доктором Боландом, я хочу напомнить о показаниях доктора Кельно, которые вы читали или слышали. Там говорилось, что ему не хватало квалифицированных ассистентов и что главным образом поэтому он выбирал спинномозговое обезболивание и делал его сам.
— Да.
— Вы также слышали или читали показания доктора Лотаки, где говорилось, что он много раз ассистировал доктору Кельно во время этих операций.
— Да.
— Как ваше мнение — если судить по биографии доктора Лотаки, достаточно ли он квалифицирован, чтобы давать общий наркоз и держать пациента в бессознательном состоянии на всем протяжении операции?
— Доктор Лотаки вполне квалифицирован.
— Значит, то, что у доктора Кельно не было квалифицированных ассистентов, — это на самом деле не причина, а отговорка.
В первый раз с начала процесса сэр Роберт Хайсмит сердито посмотрел на Адама Кельно. «Что это — откровенная ложь или мы что-то упустили при подготовке показаний?» — подумал он.
О’Коннер раскрыл книгу.
— Эта работа доктора Боланда была опубликована в сорок втором году и называется «Новые успехи в области анестезии».
— Мне кажется довольно странным, — вмешался Хайсмит, — что никаких вопросов по поводу этой книги не было задано доктору Боланду, когда он давал показания.
— При всем уважении к моему высокоученому другу, — ответил О’Коннер, — мы не собирались изучать все книги, написанные английскими анестезиологами, и не знали, что доктор Боланд будет вызван в качестве свидетеля со стороны истца. Если бы вы уведомили бы нас об этом заранее, мы бы непременно затронули этот вопрос.
— Хорошо, но я считаю, что вряд ли уместно спрашивать мистера Марвика о чем-то таком, что написал доктор Боланд и чего он не может сейчас разъяснить сам.
— Вы можете снова вызвать доктора Боланда на свидетельскую трибуну, сэр Роберт, — сказал судья. — Мы не будем против этого возражать.
Хайсмит опустился на стул.
— Я обращаю ваше внимание на страницу двести пятьдесят четыре, абзац третий. Я цитирую: «Такие методы местного обезболивания, как спинномозговой, никогда не должны применяться», — я повторю: никогда не должны! — «без предварительной психологической подготовки пациента, иначе это может привести к психическому шоку, и известны случаи потери рассудка пациентом». И дальше на этой странице он пишет: «В случае, когда пациент находится в состоянии крайнего нервного напряжения или испуга, следует прибегнуть к общему наркозу. Если, однако, хирург отдает предпочтение спинномозговому обезболиванию, то необходима предварительная инъекция одного с четвертью грана морфия». Я хочу сказать, что в тех условиях, о которых шла речь, ваше мнение и мнение доктора Боланда отнюдь не диаметрально противоположны.
— Да, наши мнения совершенно совпадают, — согласился мистер Марвик.
Анджела приподняла уголок занавески и выглянула на улицу. Оба были на месте, на противоположном тротуаре, — полицейский в штатском из Скотланд-Ярда и частный детектив, нанятый Польской ассоциацией для охраны дома. Все их телефонные звонки теперь контролировала полиция.
После первых дней процесса их стали засыпать угрозами по телефону, а затем последовали злобные письма. Кое-кто даже являлся лично, чтобы излить свою ненависть к Адаму Кельно.
Скотланд-Ярд заверил их, что все само собой уляжется после окончания процесса. Тем не менее Анджела, всячески старавшаяся поднять дух семьи, заявила, что им надо будет сразу же уехать на год в кругосветное путешествие и потом обосноваться в каком-нибудь маленьком городке, где их никто не будет знать. Адам, у которого заметно сдали нервы, не возражал. Всего через несколько лет Стефан получит диплом архитектора, и Адам сможет подумать о том, чтобы уйти на покой. К сожалению, с идеей передать свою практику Терренсу Кэмпбеллу ему, скорее всего, придется распрощаться. Но в глубине души он всегда знал, что Терренс хочет вернуться в Саравак, к отцу, и лечить туземцев.
Хотя на заседаниях суда Адам казался бесстрастным, Анджела все эти ночи спала лишь урывками и очень чутко, готовая в любой момент успокоить его и помочь в борьбе с постоянно возвращавшимися кошмарами.
В тот вечер за ужином они почти ничего не ели, их огорчала мысль о том, что Стефан не сможет вернуться в Англию.
— Как вы думаете, доктор, сколько еще времени это может продолжаться? — спросил Терренс.
— Еще неделю, может быть, дней десять.
— Все равно скоро конец, — сказала Анджела, — а чтобы легче было до него дожить, вам надо как следует есть.
— Наверное, у вас в больнице идут всякие разговоры?
— Ну, вы же знаете, как это бывает, — ответил Терри.
— А что говорят?
— Откровенно говоря, у меня не было времени слушать — мне хватает своей работы. Мы с Мэри разошлись, и думаю, что навсегда.
— Мне очень жаль это слышать, — сказала Анджела.
— Да нет, ничуть вам не жаль. Так или иначе, я хотел бы оставаться здесь, с вами, раз уж Стефан не сможет приехать.
— Ну, ты же знаешь, что мы будем очень рады, — сказала Анджела.
— А что произошло у вас с Мэри? — спросил Адам.
— Да ничего особенного, — солгал Терри. — Мы просто поняли, что друг без друга чувствуем себя куда свободнее.
Ему не хотелось лишний раз их расстраивать, и он не стал говорить, что Мэри высказала кое-какие сомнения насчет доктора Кельно, и он ушел, хлопнув дверью.
В квартиру позвонили. Они слышали, как миссис Коркори, их экономка, разговаривает с кем-то в прихожей.
— Я прошу прощения, — сказала миссис Коркори, войдя в комнату, — но там мистер Лоури и миссис Мейрик, они говорят, что пришли по очень важному делу.
— Они больны?
— Нет, сэр.
— Хорошо, пригласите их в гостиную.
Лоури, коренастый булочник, и миссис Мейрик, домохозяйка, жена портового грузчика, неуверенно встали, когда Адам и Анджела вошли в гостиную.
— Добрый вечер, доктор, — сказал мистер Лоури. — Надеюсь, вы простите, что мы вам помешали. Доктор Кельно, мы тут между собой кое о чем переговорили.
— То есть ваши больные, — вставила миссис Мейрик.
— Ну, в общем, мы хотим, чтобы вы знали — мы с вами на миллион процентов.
— Это мне очень приятно.
— Нас возмущает, да, возмущает то вранье про вас, которое они там городят, — продолжал мистер Лоури, — и мы считаем, что все это заговор проклятых… простите, доктор, — в общем, заговор коммунистов.
— Во всяком случае, доктор, — добавила миссис Мейрик, — мы написали вам вот это письмо, что мы с вами и вас поддерживаем, обошли всех и собрали подписи. Даже у детишек. Вот, сэр.
Адам взял письмо и еще раз поблагодарил их. После того как они ушли, он развернул письмо и прочитал: «Мы, нижеподписавшиеся, выражаем свое глубокое уважение к сэру Адаму Кельно, которого гнусно оклеветали. Он всегда проявлял большую заботу о нас и никогда не отказывался принять больного. Этот документ — всего лишь слабое выражение нашей любви к нему». И дальше следовали три страницы подписей — многие из них были едва разборчивы, некоторые сделаны печатными буквами, а часть явно принадлежала детям.
— Как мило с их стороны, — сказала Анджела. — Ты рад?
— Да, — сказал Адам и еще раз пробежал глазами подписи. Имен многих его пациентов среди них не оказалось, И ни одной подписи пациента-еврея там не было.
Возбужденный гул прокатился по залу, когда на свидетельскую трибуну был вызван профессор Оливер Лайтхол. Все взгляды устремились на человека, которого многие считали самым выдающимся гинекологом Англии. Дорогой костюм сидел на нем с точно рассчитанной небрежностью. Твердое решение выступить на суде было принято профессором наперекор немалому давлению со стороны некоторых его коллег.
