Марджи Толуорт училась второй год и знала, что имеет право в начале семестра поменять семинар без каких-либо объяснений.
— Разве я обязана давать объяснение? — спросила она, нахмурившись.
— Не обязаны, конечно, — ответила Хелен. — Но мне интересно, почему вы решили бросить мой семинар.
— Я не обязана давать объяснений, — сказала Марджи Толуорт, выдержала взгляд Хелен и встала, чтобы уйти. Марджи была миниатюрная, очень хорошенькая девушка, прекрасно одетая для студентки. Если и было что общее между бывшей подружкой Майкла Милтона и нынешним его выбором, то, видимо, только то, что он предпочитал женщин, умеющих одеваться.
— Что ж, мне жаль, что мы не будем работать вместе, — сказала Хелен вполне искренне, нащупывая подход к Марджи.
Она знает, решила Хелен, и тут же обвинила Майкла.
— Ты уже растрепался, — сказала она ему холодно, ибо могла говорить с ним холодно только по телефону. — Скажи, как ты порвал с Марджи Толуорт?
— С большим тактом, — самонадеянно ответил Майкл Милтон. — Но ведь разрыв есть разрыв, что ни говори.
Хелен не нравилось, когда он пытался учить ее. Во всем, кроме секса; тут она давала мальчику волю, тем более что ему, кажется, необходимо играть главенствующую роль. Для нее это было внове, и она ничего не имела против. Иногда он бывал грубоват, но не опасен, и если она решительно восставала против чего-нибудь, он тотчас повиновался. Однажды ей пришлось сказать: «Мне так не нравится, я не хочу так». И тут же прибавила: «Пожалуйста!», потому что не была в нем уверена. Он покорился. Бывало, что он прибегал к силе, но всегда с ее молчаливого согласия. Ей даже нравилось, что она не может полностью доверять ему. Но чтобы нельзя было доверить тайну — это другое дело; узнай она, что он хоть слово кому-то сказал об их отношениях, все было бы кончено в ту же секунду.
— Я ничего не говорил, — настаивал Майкл. — Я сказал ей только: Марджи, у нас все кончено, что-то в таком духе. Даже не сказал, что есть другая женщина, и, уж конечно, ничего не говорил о тебе.
— Но ты наверняка говорил обо мне раньше, — сказала Хелен. — Когда еще ничего не было.
— Ей все равно не нравился твой курс, — ответил Майкл. — Мы как-то говорили об этом.
— Не нравился мой курс? — искренне удивилась Хелен.
— Она не очень-то умна, — пренебрежительно заметил Майкл.
— Тем более она ни о чем не должна знать. Пожалуйста, выведай у нее, что ей известно.
Но он ничего не выведал. Марджи Толуорт не захотела с ним разговаривать. Он молол ей по телефону, что вернулась старая подружка, приехала из другого города, ей негде остановиться, и все опять пошло-поехало. Но Марджи Толуорт повесила трубку, даже не дослушав его.
Хелен стала больше курить. Несколько дней она с тревогой следила за Гарпом, однажды во время близости опять ощутила себя виноватой: она отдалась ему не по велению плоти, а желая рассеять его подозрения, если таковые появились.
Но никаких подозрений у него не было. Правда, он несколько дней недоумевал, откуда на бедрах у Хелен синяки. Гарп был очень силен физически, но с детьми и женой никогда не демонстрировал своей силы. Кроме того, будучи борцом, он знал, как выглядят синяки, оставленные пальцами. Но спустя день-другой заметил такие же синяки на руках у Данкена; он занимался с сыном борьбой и, видно, сжал его сильнее, чем следовало. И Гарп заключил — у Хелен на бедрах синяки от его собственных пальцев.
Не так-то легко было пробудить в нем ревность, он был слишком уверен в себе. И он давно забыл имя, которое однажды утром сорвалось у него с губ. Ему больше не попадались на глаза письменные работы Майкла Милтона, Хелен ни с чем больше не засиживалась допоздна. Более того, она стала ложиться раньше — ей нужен был отдых.
У Хелен появилась какая-то странная любовь к острому, без набалдашника, рычагу переключения скоростей на ее «вольво»; ей было приятно чувствовать, как он упирался в ладонь; нередко Хелен с такой силой давила на него, что казалось, вот-вот лопнет кожа. На глаза ее наворачивались слезы, она снова чувствовала себя чистой и могла спокойно встретить мальчиков, махавших ей из окна комнаты с телевизором, посмотреть в глаза Гарпу, объявлявшему, завидя ее на пороге кухни, что ужин готов.
Страшно было даже подумать, что Марджи Толуорт кое-что знает; она ведь сказала себе и Майклу: все будет кончено, если хоть одна душа проведает об их связи. Но оказалось, что порвать не так-то легко. Она обнимала Гарпа, уповая на неведение Марджи Толуорт.
Марджи, святая простота во многом, насчет Майкла и Хелен не заблуждалась. Она считала свое банальное увлечение Майклом «истинной любовью, вышедшей за рамки секса». Хелен же, по ее мнению, просто им забавлялась. На деле, ничего, кроме секса, Марджи с Майклом Милтоном не связывало, да иначе и быть не могло. Но, оценивая отношения Майкла и Хелен, она была не так уж далека от истины. Вообще Марджи Толуорт любила выносить суждения и оценки, которые почти всегда бывали скоропалительны и, мягко говоря, не точны. Но на сей раз она не ошиблась.
Марджи заподозрила неладное еще в то время, когда Майкл Милтон и Хелен действительно занимались работами Майкла: с ним невозможны никакие отношения, кроме секса. Что-что, а это она знала наверняка. Стало быть, она предвидела ход событий еще до того, как сама Хелен поверила в их неизбежность.
Осведомленность Марджи Толуорт объяснялась просто. С четвертого этажа отделения английской литературы, из окна дамского туалета она разглядела через лобовое стекло внутренность допотопного «бьюика», когда он наподобие королевского катафалка, выплывал со стоянки, и увидела на переднем сиденье длинные стройные ножки миссис Гарп. Ездить в машине таким образом можно только с близкими друзьями.
Марджи понимала отношение Хелен к Майклу лучше, чем свое собственное. Она надолго уходила гулять, стараясь забыть Майкла Милтона и между прочим разведать, где, как и с кем живет Хелен. Поэтому она скоро узнала и образ жизни мужа Хелен, так как его образ жизни был на редкость устойчив. По утрам он долго ходил из комнаты в комнату, возможно, потому, что был безработный. Это не противоречило представлению о муже-рогоносце; безработному сам Бог велит изменять. В полдень он вылетал из двери в спортивном костюме на пробежку; пробежав несколько миль, возвращался домой и читал почту — ее почти всегда доставляли в его отсутствие. Потом опять шатался по дому, скидывая по очереди одежду перед душем, а выйдя из него, не торопился одеться. Одно только не отвечало ее представлению о рогоносце — у Гарпа было сильное красивое тело. Потом долго торчал на кухне. И Марджи Толуорт предположила, что он — потерявший работу повар.
Потом возвращались домой их дети, и сердце Марджи Толуорт таяло. Он был такой милый и добрый, играя с детьми, и это, разумеется, отвечало ее представлениям о рогоносцах — они беззаботно резвятся с детьми, а их жен тем временем трахают. (Это словцо употребляли все — и борцы университетской команды, и школьная команда Стиринга. Постоянно кто-нибудь хвастался, как «трахнул влажную открытую бобриху».)
И вот однажды, подождав, когда Гарп выскочил из дому в спортивном костюме и скрылся из виду, Марджи поднялась на крыльцо, зажав в руке надушенную записочку, которую она хотела опустить в почтовый ящик. Она тщательно рассчитала, что у него будет время прочесть записку и, даст Бог, прийти в себя до возвращения детей. Самый лучший способ, рассудила она, сообщить подобную новость. Сначала, конечно, у человека шок, но мало-помалу он приходит в себя и встречает детей, уже вполне оправившись. Еще одно скоропалительное суждение Марджи Толуорт.
Сочинение записки далось ей с трудом, поскольку она не очень владела письменной речью. И надушена она была не специально, а просто потому, что у Марджи Толуорт каждый клочок бумаги был пропитан духами. Если бы она хоть немного подумала, она бы сообразила, что для такой записки духи не подходят. Но это было выше ее разумения. Духами веяло даже от ее домашних заданий; проверяя первое ее сочинение, Хелен чуть не чихнула от неожиданности.
В записке было несколько слов: «У вашей жены связь с Майклом Милтоном».
Марджи Толуорт предстояло стать одной из тех женщин, что никогда не скажут «он умер», а только: «он ушел от нас в мир иной». И вот, держа в руке надушенную записку, она замешкалась на крыльце Гарпов, потому что начался дождь.
А дождь для Гарпа был наказанием Господним. Чуть только начинало накрапывать, он со всех ног мчался домой — терпеть не мог промокшие тапочки. Он бегал в мороз, в снегопад, но стоило пойти дождю, как Гарп, ругнувшись, мчался домой и добрый час торчал у плиты в самом пакостном настроении. Потом надевал пончо и спешил на автобус, чтобы успеть к началу тренировки. По пути забирал Уолта из детского сада и тащил его с собой в зал, где занимался вольной борьбой. Из спортзала звонил домой, проверял, вернулся ли из школы Данкен. Иногда давал Данкену распоряжение, если на плите что-то доваривалось, но обычно просто напоминал ему, что на велосипеде надо ездить осторожней, и заставлял повторить на память номера телефонов, по которым следовало звонить в случае пожара, взрыва, вооруженного ограбления и уличных беспорядков.
