— Молока не хватает. Пей так. Вчера медведь задрал двух олених.
— Это та самая медведица с медвежатами. Она не могла уйти далеко, почему же ее не убили?
— Без ружья не убьешь! — сердито сказал старик. — Ты вот вернулся и сразу к сыну. Целуешь, обнимаешь, не налюбуешься. А ружье твое где — и не спросил.
— Ружей, говоришь, нет?.. — удивился он.
— Нет. Штаб забрал. Как ни просил я, как ни молил — все зря. Говорю им: что мы за охотники без ружей? А они, черт бы их побрал, и слушать не хотят. Так и забрали все ружья, дураки. Удивительно, что заодно солнце и луну не конфисковали.
Он смотрел на огонь в печке и молчал.
— Эй, говорят, ты лет десять назад сходил с парнями под гору и вел там оседлый образ жизни. Неплохо пожил. Так скажи мне: что сейчас происходит? Почему отняли ружья у эвенков — охотников? Ох! Рыбе нужна вода, оленю — горы. Охотнику — охота. Зачем же его учат обрабатывать землю? А теперь еще ходят разговоры о каких-то… шахматах!
— Сейчас вся страна все равно что одна большая шахматная доска[53].
— Земля ведь здесь не прокормит. А мы давно не охотимся.
— Все верно. Олень ест траву, птица червяков, каждому свое.
— А нам, выходит, остается грызть гору, раз ружья отняли и олени гибнут? — Старый охотник плюнул в сердцах.
— Тучи проливаются дождем, дядюшка.
— Дождь, это хорошо, эвенки никогда не боялись дождя, но почему он поливает только нас? Не пойму я что-то.
— Дождь поливает все деревья, дядюшка, и большие, и малые, он не разбирает.
— Тебя не переговоришь. Ты мне все же скажи: что ты делал внизу?
— Я… — Три пары глаз уставились на него.
— Ты, да, ты. Ты нас забыл, тебе даже олени не нужны. Посмотри, кто тут остался? Госе, Хэсе, Куньшань — здоровые, крепкие охотники убежали с гор. Не знаю, что у них там за дела, но как ушли, так и след простыл. Хэй! Я пошел их искать, но один человек внизу мне сказал, чтобы я не беспокоился, что все они учатся на курсах. Еще он говорил, что сейчас «великая культурная революция» и кто поучится на курсах, станет культурным. Я искренне за них порадовался, но на горах не хватает людей. — Старик отпил чая.
— Я тоже ходил учиться, — сказал он, опустив голову и старательно пережевывая мясо.
— Молодец! Культура эвенку не помешает. Ты голоден, ешь побольше, а я пойду присмотрю за оленями. Ни минуты покоя нет.
— Погодите, я поем и сам схожу, а вы отдохните.
Но старик уже вышел из юрты, и снаружи донесся его сиплый сухой кашель.
Вечером затопили печку, и в юрте стало тепло и уютно.
Гуцзесе лежал на оленьей подстилке, подложив под голову руки, и думал свою невеселую думу.
К нему подбежал сынишка, быстрый, как олененок, обвил ручонками шею.
— Иди ко мне, Маньди, папа устал, не шуми. Мама расскажет тебе сказку. — Айя прижала сына к груди и принялась уговаривать. Он заметил, что Айя стала ласковее, сразу угадывает его настроение. Какая она красавица! Волосы светлые, глаза черные, лучистые. Семь лет назад эти глаза его покорили. Стоило в них заглянуть, и на душе становилось спокойно. Айя и сейчас не утратила своего девического очарования, хотя губы ее уже не такие свежие и потрескались, а в уголках притаились морщинки. Нелегкая ей выпала доля. Трудно было поверить, что в душе этой женщины, кроткой и тихой, столько глубоких и сильных чувств, сколько в море подводных течений.
— Папа, я хочу к тебе! Обними меня! — надув губки, просил сынишка.
— Иди ко мне, мое сокровище. — Он протянул руки к малышу и вдруг тихонько застонал.
— Что с тобой? — встревоженно спросила жена.
— Ничего, — ответил Гуцзесе.
Но тут мальчик приподнял край отцовской рубахи и увидел еще не зажившую рану.
— Что это? — испуганно закричал ребенок.
— Ты… — Жена переменилась в лице.
— Пустяки. Спи. — Он прикрыл рану и обратился к сынишке: — Сейчас я тебе все расскажу. Только никому не говори. Разве твой папа не любит выпить? По дороге домой выпил лишнего и покатился по склону с горы.
— Правда? Как камушек! И сильно ушибся?
— Когда вырастешь, никогда не делай этого!
Мальчик закивал головой.
— Но ты раньше не напивался, — с сомнением и упреком произнесла Айя.
— Он так устал, что не заметил, как заснул.
— Один, два, три, один, два, три, четыре! — кричал кто-то.
— Сто восьмой, встать!
Он вышел из длинного ряда, как и все до него, и побежал, на ходу повторяя с огромным трудом выученные китайские фразы:
Диктатура масс хорошо,
Диктатура масс хорошо,
Эвенк Гуцзесе
Бежит плохо.
— Громче, еще громче, — командовал кто-то.
Он проснулся от толчка в бок и протер глаза.
Айя печально на него смотрела. Видимо, она долго вот так смотрела, может быть, всю ночь.
— Что с тобой? Почему ты кричал? Мне страшно.
— Кричал?
— Да.
Он смахнул выступившие на лбу капельки пота.
Наступило молчание. Им не хотелось продолжать этот тягостный разговор. И так все было ясно.
— Скажи наконец, что произошло?
— А что произошло?
— Сам знаешь.
— Ничего особенного. Привиделось что-то во сне.
— Меня не обманешь, — через силу произнесла Айя.
— Ну что ты разговорилась на ночь глядя? Спи! — провел рукой по ее лицу, волосам. Они были мокры от слез. При свете луны, проникающем в юрту, он увидел, как вздрагивают ее плечи.
Он вздохнул. Что поделаешь! Айю действительно не обманешь.
Гуцзесе поднялся и вышел из юрты, не захватив с собой даже охотничьего ножа. Вэньцзи, которая давно не ходила на охоту, радостно бежала впереди.
Утро выдалось на редкость ясное, и в прозрачном воздухе далеко было видно. Небо уже заалело от первых лучей утренней зари.
Гуцзесе решил найти стадо оленей.
Для кого-нибудь это дело, может, хлопотное, а для Гуцзесе — одно удовольствие. К тому же Гуцзесе шел легко, душа его, как говорится, пела. Каждая сломанная ветка, примятая травинка вела его к стаду. И на этот раз привела в сосновый бор. Гуцзесе окинул взглядом стадо. Как мало осталось оленей! «Медведицу надо убить. Чего бы это ни стоило».
Олени послушно побежали за вожаком к стоянке, белые, коричневые, серые, большие и маленькие. Медные и деревянные колокольчики на их шеях позванивали на разные лады.
Пройдя ущелье, Гуцзесе увидел свежие медвежьи следы и стал внимательно их рассматривать. Этот след медведица оставила утром. Прекрасно! Значит, она где-то рядом. Собака, почуяв запах медвежьих следов, завиляла хвостом и уставилась на хозяина, словно спрашивая: «Что будем делать? Может, мне побежать?»
— Погоди! — Хозяин легонько хлопнул Вэньцзи по голове и пошел по медвежьему следу. Собака трусила впереди, навострив уши и принюхиваясь. По опыту она знала, что медведя, хищного зверя, нельзя подпускать к хозяину, и готова была к броску.
Вдруг Вэньцзи остановилась, завертела головой и завиляла хвостом, значит, медведь где-то близко.
Гуцзесе остановился, огляделся. И тут заметил невдалеке под березой холмик, похожий на могилу. «Это ее работа. Припрятала там останки несъеденного оленя. Соображает». Он сделал собаке знак рукой. Та рванулась с места и стала бегать вокруг холма, пока не привлекла внимание медведицы.
Медведица зарычала и бросилась на Вэньцзи. Но собака не испугалась: не такое довелось ей повидать на своем веку. Она лаяла, дразня медведицу, прыгала то справа, то слева, изловчилась и вцепилась зубами медведице в зад.
«Почему хозяин не стреляет? — Собака нетерпеливо оглянулась на Гуцзесе. — Такой удобный случай!» Медведица грудью шла на собаку. Вдруг Вэньцзи почуяла запах медвежат и метнулась в кустарник. В следующий момент донесся ее заливистый лай.
Медвежата были не больше Вэньцзи, и она прикончила бы одного из них, если бы не медведица. Но медведица в смятении погналась за собакой, то и дело прячась от нее, и очутилась на открытой поляне, куда Вэньцзи ее заманила. Именно на таких полянах хозяин не раз бивал медведей, и Вэньцзи хорошо это знала.
Наконец медведица остановилась, тяжело и прерывисто дыша. Вэньцзи снова принялась ее дразнить, даже плюнула. Медведица заскрежетала зубами, встала на задние лапы и снова погналась за Вэньцзи.
«Стреляй же скорей! Бей ей в голову!» — молила Вэньцзи хозяина. Но выстрела не последовало, был упущен такой прекрасный момент. Собака оглянулась и увидела, что хозяина поблизости нет, даже запаха его не было слышно. Она бросила взгляд на медведицу и помчалась обратно.
Проскочив через кустарник, Вэньцзи догнала хозяина. Вдруг она заметила, что у него в руках нет ни ружья, ни ножа. «Отчего бы это?» — недоумевала Вэньцзи. Теперь она бежала в полном унынии, высунув язык и волоча по земле хвост.
— Сердишься на меня? — спросил охотник. — Но у меня нет ружья, сама видишь. А без ружья медведицу не завалишь… Свирепая она, только смекалки нет, не то что у тебя. — И Гуцзесе ласково потрепал собаку по голове. — Но надо что-то придумать. Не то она сожрет всех оленей.
