Я влетел на заставленную машинами стоянку перед приемным отделением. Мест не было, кроме одного, отгороженного специальной передвижной конструкцией. Не раздумывая, я снес ее и таким образом припарковался. Стоп-машина, дверцу вытолкнул ногой, выскочил, рванул на себя заднюю дверь, отстегнул ремни, осторожно вытащил живой комочек и ринулся с ним к дверям приемного покоя. Все двери были закрыты, и я принялся что есть мочи бить по ним ногами. Через полминуты какой-то испуганный человек в белом халате приоткрыл дверь с явным намерением высказать свое возмущение моим поведением, но я просунул в образовавшуюся щель ногу и заорал ему прямо в лицо:
– Давай быстрее ногами шевели! Я девчонку с аварии привез!
Мужик, наконец, разглядел маленькое беспомощное тело у меня на руках. На лице его, сменив испуг, появилось профессионально-деловое выражение:
– Так, вот что: нечего тут орать, здесь больница, а не стадион. Сейчас разберемся с вашей девочкой. Во-первых: что с ней случилось, позвольте осведомиться?
– Слушай, ты! Она в машине перевернулась десять минут назад, вместе со своими родителями, наверное. Они оба погибли, а ее я заметил и вытащил. Вроде бы она дышит, но если ты и дальше тут будешь трепаться, то получится, что я напрягался напрасно! И учти: машина была с дипломатическими номерами, глаза у женщины раскосые, наверное, она китаянка или японка, так что отвечать вам придется по всей строгости, как говорится, за халатность!
Мужик снова испугался. Я, несмотря на неординарность момента, все же внутренне поразился тому, как быстро и явно сменялось выражение на его лице. Он сделал мне знак и быстро пошел вперед. Я поспешил за ним. Мы оказались в вестибюле с прозрачными стенами, и видно было, как по длинному коридору, начинающемуся за стеклянными дверями, бегут к нам трое таких же, как этот мужик, людей в белых халатах, колпаках, а один из них при этом толкает перед собой блестящие носилки на колесах.
Мой проводник открыл стеклянную дверь, я сделал шаг к нему, но он решительно мотнул головой:
– Все, парень, тебе туда нельзя. Давай сюда свою иностранку.
Я, понимая, что спорить с ним бесполезно и глупо, покорно передал ему девочку. Он осторожно принял ее тельце и пошел по направлению к тем трем. Они встретились, девочку положили на каталку, аккуратно раздели. Двое стали внимательно осматривать ее. Вдруг один из них поднял вверх руку и что-то прокричал. Тотчас же вся четверка в халатах, вместе с малышкой на каталке, сорвалась с места и понеслась в конец коридора, к дверям с надписью «Экстренный оперблок». Миг, и коридор опустел. В вестибюле тоже никого не было, и я, ощутив страшную послестрессовую слабость, в изнеможении опустился на стоявшую в вестибюле скамеечку. Закрыл глаза. Представил и прокрутил на внутреннем экране картину того, что видел несколько минут назад: искореженный металл, взрыв, трупы и маленькое беззащитное существо, из последних сил, в схватке за собственную жизнь, подавшее голос. Бедная, как мне тебя жалко! По вине того, кто сидел за рулем, а я почти не сомневался, что это был ее отец, она осталась сиротой. Хоть бы она выжила! Я бухнулся на колени возле скамеечки и взмолился, глядя в потолок. Господи, не забирай этого ребенка к себе! Дай ей долгую, счастливую, насколько это возможно, жизнь. Ведь, может быть, у нее есть какие-нибудь родственники: дяди, тети – они приютят ее…
Прошли два или три часа. За это время стеклянные двери перед коридором открывались несколько раз, принимая своих «посетителей поневоле». Никого из них, правда, не приносили на руках. Их привозили на каретах «Скорой помощи» и с носилок перекладывали на больничные каталки.
Наконец в вестибюль вышел тот самый многоликий человек. Взгляд у него был усталый, им он равнодушно скользнул по моей сидящей фигуре, порылся в карманах халата, достал пачку сигарет, вытянул одну для себя и жестом предложил сигарету мне.
– Курить будешь?
– Да я это… Не курю я, доктор. Бросил.
– Сейчас можно. Закури.
Меня захлестнула страшная, черная, безнадежная тоска. Я вдруг подумал, что он готовит меня к тому, чтобы сообщить самое ужасное. Девочка умерла…
– Она умерла?
– Нет. Она жива. И будет жить. Ты просто гений, парень, что привез ее так быстро. Минут на пять опоздал бы, тогда и к аппарату уже бесполезно было бы подключать. А так мы ее спасли. Закури, говорю тебе. Успокаивает.
Я скомкал сигарету в кулаке и бросился обнимать этого пофигистичного мужика:
– Родной ты мой! Умница! Молодец! Какие же вы все тут молодцы! Спасли лялечку маленькую! Мужик, ты молодец, понимаешь ты это или нет! На вот тебе, возьми! Это вам от меня за два раза!
Я выгреб все имеющиеся у меня в карманах и в кошельке наличные и сунул их ему за пазуху. Мужик просиял:
– Вот спасибо! Спасибо тебе, брат! Приятно, что не за так поработали. Она тебе родственница, что ли?
– Я что, китаец? Какая родственница, блин! Я просто при той аварии находился совсем рядом, машину мою даже зацепили немного. Вот девчонку эту вытащил. А больше там спасать было некого. Все зажмурились, по-моему. Она где сейчас-то?
– В реанимации, как обычно. Если все пойдет нормально, то к утру мы ее в палату переведем. Это плохо, что ты ей не родственник. Как же нам ее оформить-то? Понятное дело, что мы сейчас в милицию сообщим, но надо бы, чтобы ты тут остался, по крайней мере, до тех пор, пока менты не подойдут. Расскажешь им, что там к чему?
– Ну, лады. Я согласен. Что ж теперь поделать…
Милиционер приехал быстро. Опросил меня, составил протокол. Сказал, чтобы я не волновался, если девочка, как я говорю, дочь дипломатов, то они сейчас же выяснят по номерам машины, какому посольству она принадлежала. Потом позвонят туда. И все.
– Быстро ты среагировал. Не растерялся. Не в органах ли работаешь, случайно?
– Я? Нет. Не в органах. Я вообще подолгу нигде не работаю. Какие уж тут органы, командир…
– Понятно. Но ты все равно молодец. О! А я ротозей! Протокол составил, а имя твое, адрес домашний записать забыл. Давай-ка, диктуй.
– Зачем это? Может, не надо?
– Да ты что! Ты же основной свидетель! Давай-давай!
– Ну, записывайте…
В разбитом состоянии я приехал в гараж. С сожалением посмотрел на свою исцарапанную машину и ее крышу, помятую бампером от сгоревшего танка. Вспомнил личико малышки. Черт с ней, с машиной, раз уж так получилось. Зато человека спас.
Придя домой, ничего не сказал Лере, лег в кровать и тут же уснул.
Наутро я позвонил в Склиф, поинтересовался, как чувствует себя девочка, которую доставили вчера, после аварии. Они ответили, что с ней все в порядке и у нее посетители.
Я пришел в хорошее расположение духа: выжила, да еще и родственники-знакомые уже нашлись. Вот и славно.
Прошел месяц, и я почти совсем забыл о том январском случае на Ярославском шоссе. Он стал одним из воспоминаний. Но истории этой суждено было принять настолько неожиданный оборот, что и ожидать подобного было бы абсолютно неправдоподобно.
В десятых числах января, а точную дату я никак не могу вспомнить, Лера достала из почтового ящика большой конверт со штемпелем «Japan Embassy». Она принесла его в дом, кинула мне, словно кость собаке, и подозрительно спросила:
– Тут тебе какое-то письмо странное принесли. Из японского посольства. Ты что это, в Японию от нас решил свалить? Достали тебя твои многочисленные детишки? Тут хреном тряс-тряс, двоих натряс, а теперь решил оглобли завернуть, так, что ли?
Я с неподдельным удивлением уставился на конверт, на котором был изображен государственный флаг Японии и четко значилось, что получателем этого конверта должен быть именно я.
– Лера, кура-цыпа, не гони здесь свою ересь, ладно? Я и в самом деле не понимаю, что это такое. Это, наверное, Минаев прикалывается, а другого объяснения у меня нет. Прислал же он мне однажды официальное приглашение «от Великих Винных Замков Франции: Chateau Tres Pezduze, Chateau Lekar Klitar и Chateau Le bon de Merde». И так здорово и натурально все прописал, что я, ничтоже сумняшеся, позвонил по номеру «ассоциации Sopexa», который этот крендель приписал внизу, а это оказался номер какого-то борделя на «Белорусской», и меня начали информировать о том, сколько у них стоит анал, массаж и классика. Вот так вот я съездил, продегустировал лучшие вина Франции. Сейчас посмотрим, что в этом конверте. Сто к одному, что это проделки Минаева и там лежит приглашение посетить турнир гомосексуалистов-сумоистов, вот увидишь! Во всяком случае, другой версии появления этого конверта у меня нет.
С этими словами я надорвал конверт и извлек из него вчетверо свернутый лист плотной бумаги. Развернул и увидел официальный бланк посольства Японии, отпечатанный в типографии, и текст на русском языке:
«Уважаемый господин Марк Вербицкий. Посол Японии в России, господин Иссэй Номура, имеет честь торжественно пригласить вас на званый ужин, который состоится в особняке посольства Японии в Москве. Просим вас надеть смокинг. О возможности вашего присутствия просим сообщить по телефону, указанному в конце письма. С уважением, чрезвычайный и полномочный посол Японии в Москве, господин Иссэй Номура».
