Еще через пару секунд Антон всадил обрубок шашки в голову зубробизона. А еще через секунду – мир перевернулся. Небо стало не сверху, а сбоку. Зубробизон на ходу поднял Антона на рога, чтобы скинуть его в пропасть. Антон схватился изо всех сил, крепко, как кроманьонец, одной рукой за рукоятку обрубка, который воткнул зубробизону в лоб, а другой – за рог. Зверь в ярости вскинул голову, чтобы стряхнуть Антона. И только теперь понял, что случилось. Он уже был на краю обрыва и не стоял – он только останавливался. Ему хватило бы метра, чтобы остановиться. Но ни метра, ни даже половины не было. Это был край. И зубробизон с Антоном на рогах вылетел в обрыв.
Потом было тихо. Антон в полете смотрел в глаз зубробизона. Глаз был круглый, черный, выпуклый. В нем отражалось все – небо и лес, камни и скалы, которые они пролетали вдвоем – зубробизон и Антон. Человек хотел что-то сказать зверю, но не мог. Зверь тоже имел, что сказать Антону, но тоже молчал. Оба они погибали и сейчас это знали.
Они упали с высоты двадцатиэтажного дома в реку, как раз в том месте, где Псоу делала резкий поворот и была быстрой и яростной, как атака зубробизона. Момент встречи с водой Антон не заметил и не осознал. Был удар, и он сразу потерял сознание.
Глаза Антон открыл оттого, что в нос попала вода и он страшно закашлял. Он был жив. Он лежал на голове зубробизона. Над водой была видна только его голова – полторы тонны ярости были скрыты. Вода пенилась розовым. Рукой Антон по-прежнему насмерть держался за рукоятку шашки, воткнутой в лоб зубробизона. Из места, в которое он попал, вытекала струйка крови. Она окрасить горную реку в розовый цвет не могла. Основная рана была под водой. Зубробизон упал на большой треугольный валун, который вскрыл его грудную клетку и вошел внутрь ее. Но зверь еще с полминуты был жив. Он редко и тяжело вдыхал воздух вместе с брызгами воды: с протяжным стоном вдыхал, а выдыхал – тихо, выдох не было слышно из-за шума воды. На Антона по-прежнему смотрел круглый глаз.
Потом зубробизон вдохнул очень глубоко и один раз шумно и грустно выдохнул, как будто пожаловался. Больше он не дышал. Он умер.
Антон еще какое-то время лежал на голове зверя. Он хотел разжать руку, но не мог. Рука его не слушалась, она сжимала рукоятку убыхской шашки.
Сократ спускался к реке, кое-как, бегом, а местами и кубарем – он был весь расцарапан, штаны изорваны на коленях, локти разбиты. Когда Сократ увидел Антона, тот сидел на берегу реки. Над водой по-прежнему была видна голова бизона. Вода вокруг него уже не была розовой. Быстрая Псоу уже вымыла из бизона всю кровь.
Сократ несколько секунд, утирая грязными руками слезы, смотрел на голову бизона. Потом мальчик бросился к Антону и обнял его. Он плакал и не мог ничего с собой поделать. Антон спрашивал его, почему он плачет – ведь они оба живы, а зубробизон – нет. А Сократ говорил, что он очень испугался, потому что думал, что Антон погиб, и ему было жалко Антона. И хоть он и не верил тому, что говорил Ибрагим, не верил, что Антон – тот, кто им поможет, и Аэлите тем более не верил, когда она тоже так говорила; но все-таки он привык к Антону, и ему было его жалко. Еще он рассказал Антону, что он знает, что леопарда его отец, Пшмафэцук, не убивал и зубробизона тоже – шашку он сломал по пьянке, когда на спор хотел разрубить ею арматуру. А шкура леопарда – ковер, который сделала Ларис, а отец погиб, потому что взорвался, когда танцевал пьяный с гранатой – Сократ знал правду, ему рассказали все пацаны на дзюдо – не со зла рассказали, они думали, что Сократ знает. Но ему все равно было приятно говорить, и он всем говорил, что отец его убил леопарда. А Антон сказал, что погибнуть вот так, танцуя с гранатой, тоже не каждый может и чтобы Сократ не плакал, все уже хорошо, они живы, а зубробизон – нет.
Когда вечером Аэлита жарила опята, Сократ не менее десяти раз подряд рассказал ей, как Антон убил зубробизона обрубком шашки. Идея убить зубробизона таким способом принадлежала Сократу, конечно, а Сынок уже все технично исполнил. Аэлита сначала не верила, и Сократ заставил Аэлиту пойти на край обрыва и посмотреть вниз. Девушка увидела зубробизона, который так и лежал в реке, – и от испуга спряталась даже за спину Антона.
Потом Сократ хотел вынуть из головы зубробизона обрубок шашки, но не смог, и Антон тоже пробовал это сделать, и у него тоже не получилось.
– От души, – так определил Сократ тип удара, которым Антон поразил зверя.
Только вечером, на торжественном ужине с чачей и опятами, выяснилась полная цена победы для героя. У Антона была сломана правая нога – он перестал мочь наступать на пятку. Правая рука, которой Антон ударил «от души», была вывихнута в запястье, два пальца на правой кисти были сломаны. Потом Антону стало больно вдыхать – были сломаны ребра. Весь бок был отбит – правый, которым он ударился вместе с зубробизоном о воду и камни. Антон бы погиб, но основной удар на себя приняла туша зубробизона, ставшая для героя чем-то вроде подушки. К ночи все тело Антона болело: ныла, кажется, каждая мышца и каждая кость. От чачи боль проходила, и становилось снова на какое-то время хорошо жить, но ненадолго. Антон не мог спать всю ночь от боли, хотел стонать, но стеснялся Ибрагима и Сократа, которые ночевали с ним рядом, под навесом, у груши.
Но худшее последствие падения Антона в холодную Псоу выяснилось только на следующий день, когда Антон показался доктору. Сократ спускался с Антоном вниз – не только чтобы показать Антона врачу, но и еще с одной целью. Он обзвонил и вызвал на место битвы всех пацанов с дзюдо, включая тренера. Всем им Сократ продемонстрировал зубробизона, который так и лежал в реке. Все были впечатлены. Потом мальчик заставил всех по очереди сплавать к нему и попробовать вытащить обрубок шашки из черепа зубробизона. Все пацаны пробовали, но не смогли. Потом стал пробовать тренер – могучий армянин с ушами, похожими на вареники. У него тоже сначала не получалось, но опозориться в глазах пацанов никак не мог, поэтому достал со дна круглый камень, постучал им по обрубку шашки, расшатал его и только потом двумя руками выдернул его с криком:
– Душу мотал!
Потом Сократ позвал пограничников. Они тоже были впечатлены. Они подогнали к берегу Псоу два военных «уазика» с лебедками и, зацепив тушу крюками, только через полчаса усилий и мата вытащили ее на берег. На фоне убитого зверя потом целый час все фотографировались – пацаны с дзюдо, тренер и пограничники с автоматами и голыми торсами. На всех фотографиях центральное место занимал, логично, Сократ с обрубком шашки в руке – центральнее было только место зубробизона.
Потом в дом Аэлиты и Сократа пришел врач. Первым делом он извинился, что про Сынка – человека, потерявшего память, – он не смог рассказать никому – было много больных и еще помогал брату с пристройкой к дому столовой для отдыхающих. За это Аэлита хотела врача осудить, но не стала, потому что тот, когда послушал дыхание Антона, сам укорил девушку, что его так поздно позвали, стал мрачными и сказал:
– Ногу сломал, руку сломал, ребра сломал. Но это ерунда вообще. Ребра я три раза ломал, я по молодости дерзкий был. А вот как он дышит… Не нравится мне. Градусник есть?
Градусника в доме Сократа и Аэлиты не было. Но и без градусника легко было понять, что у Антона была температура под сорок и держалась она уже долго. Немедленно была позвана Ларис – она всю жизнь была медсестрой. Между врачом и Ларис состоялся краткий консилиум на армянском языке. Ларис в ходе консилиума несколько раз закрывала рукой рот, чтобы не сказать диагноз, и Аэлита уже начала паниковать и спрашивала медсестру:
– Тетя Ларис, что? Что?
Но та не отвечала. Врач предложил везти Антона в больницу, но потом сам же сказал, что вряд ли получится, трасса внизу перекрыта – опять Путин приехал. По решению консилиума Антон был перемещен в «военный санаторий». Сделали это Ларис и врач, при этом оба надели марлевые маски, которые врач изготовил из бинтов. Аэлите тоже запретили приближаться к больному без маски.
Только в «военном санатории», когда уложили Антона под два одеяла – его бил озноб, – Аэлите сказала Ларис: у Антона была малярия.
Через три часа после помещения Антона в «военный санаторий» – теперь он играл роль изолятора – у Антона начался приступ. Озноб усилился, дважды Антона рвало опятами.
Врач, оставив наказ обильно поить Антона чаем с каштаном и липой, умчался вниз, чтобы узнать, можно ли проехать по трассе к больнице в Адлер. Врач очень торопился. Только много позже Ларис и Аэлита узнали, что он очень торопился, чтобы спасти Антона, поэтому сам перевернулся на своем «уазике» на крутом повороте перед самой трассой, сломал два ребра и попал в больницу с сотрясением мозга. Рассказать об Антоне всем, кому надо, он поэтому в тот день опять не смог.
