Эдя ускорил шаг и почти бегом двинулся вперед. Он уткнулся в толпу, теснящуюся вдоль ленты, перегораживающей шоссе.
Что, что здесь произошло? – спрашивал он, тыкаясь в спины, но никто как будто не слышал его.
Он ввинтился в толпу, отчаянно помогая себе локтями, и остановился лишь у красно-белой полосатой ленты, споткнувшись взглядом о страшную картину, открывшуюся ему.
…лоб в лоб с грузовичком, – донеслось до Эди. Он перестал дергаться из стороны в сторону и прислушался, стараясь не пропустить ни одного слова. – Тот стал уходить вправо, вильнул на обочину, перевернулся на бок и в таком виде заскользил по дороге. В него – друг за другом две машины. Удар, видимо, в бак пришелся. Начался пожар. А две встречные пытались уйти от него, так улетели с дороги. Но там вроде ничего… Трупов нету.
А остальные ж тогда откуда?
Так это еще не все. Тот, который «Газели» в лоб зашел… «Газель» это? Нет? «Хюндай»? Ну, может быть. Так обгорела, не поймешь… Он по касательной с ним разошелся, и его бросило вправо. Вот на тот вон джип. Ага, что на крыше лежит. Джип – в кювет. Перевернулся несколько раз. А того снова бросило влево. А там КАМАЗ. Вот он под него и залетел. Машинка-то низенькая. Удар такой был, что у КАМАЗа переднее колесо оторвало. Ну… Остальные сзади в КАМАЗ, друг в друга.
А тот, с которого все началось? Он как? Который у КАМАЗа колесо сшиб…
Ой, не спрашивай… Мало того, с камазовским бампером встретился, так у него еще и двигатель сзади оказался. Там такое… Я видел, как эмчеэсовцы ее резали. Прям, как банку с тушенкой. По кускам их доставали. Вроде мужик с бабой.
Не видя рассказчика, Эдя заорал куда-то вверх:
Марка? Марка машины какая?
Да хрен ее знает, – услышал он. – Там не разобрать было. Спортивная какая-то. Да во-он она, впереди. На обочине лежит.
Поднырнув под ленточку, Эдя что есть силы, рванул вперед.
Стой, стой, туда нельзя! – Бросились за ним два милиционера.
Эдя уже видел ее, ее искореженный синий кузов. Малютка «Порше». Любимая игрушка. Единственной неповрежденной деталью был задний номер. Эдя добежал до этой груды изуродованного металла и рухнул перед ней на колени. Милиционеры уже почти настигли его, но, видя его реакцию, остановились и не стали трогать.
Мышцы его задрожали, ослабли и совсем перестали держать это толстое, неуклюжее тело. Мягким, безвольным кулем он осел в придорожную пыль и прижался щекой к знакомому номеру.
Вадя, Вадечка, – шептал он, и слезы лились из его глаз, моча бесчувственное, мертвое железо.
Эпизод 22. Анна. Волгоград. 2006
Поиски затягивались. Обращаться к Екатерине Константиновне вновь Анне совершенно не хотелось, уж слишком живо запечатлелась в памяти картинка с подмигивающим ей усатым истуканом. Да и вряд ли чокнутая старуха могла сказать ей что-то новое. Конечно, принимать за рабочую версию росказни больного человека – это самая настоящая авантюра, но у Анны не было никакой другой зацепки. Весь этот рассказ о затопленном пароходе, Сталине, Джуровиче, об археологической экспедиции и подводных поисках запросто мог оказаться выдумкой чистейшей воды, как и предупреждал Леймон. Здесь, пожалуй что, австралийский физик был прав. Он, кстати, за прошедшую неделю попался Анне на глаза лишь единожды, да и то, быстренько ретировался. О проведенной с ним ночи Анна вспоминала с омерзением: «Ф-фу, какая гадость… Права мама, напоминая каждый раз, что с малознакомыми людьми надо быть чрезвычайно осторожной и недоверчивой. Если б помнила об этой простой истине, не вляпалась бы в эту пакость…» У нее остались изумруды, подаренные им. Ей очень хотелось от них избавиться, но как это сделать, она не представляла. Стучаться к нему в номер и общаться с ним ей не хотелось. Пару раз она вешала ожерелье на ручку его двери, но самым невероятным образом оно вновь оказывалось среди вещей Анны. Она оставляла его в номере на самом видном месте в надежде на то, что нечистая на руку прислуга соблазнится дорогущим украшением, но не тут-то было. В отеле, получается, работали честнейшие люди. Она пробовала даже передать ожерелье через портье и через горничную, но каждый раз ей возвращали его обратно, передавая слова Леймона, что здесь какая-то ошибка.
Анна вновь побывала в музее, пытаясь уточнить там – была ли Екатерина Константиновна замужем за неким Джуровичем, но ей никто не смог сказать ничего определенного, лишь Амалия Карловна дала вполне разумный совет: «А выспросите у нее самой». Джурович, по словам Екатерины Константиновны, работал в местном университете, и Анна направила свои стопы в этот храм образования и науки. И о, миг счастья! Ей удалось ухватить самый кончик заветной ниточки. Добросовестные сотрудники отдела кадров, слегка простимулированные Анной, сообщили, что профессор Джурович действительно работал в университете на кафедре истории КПСС с марта 1952 по январь 1983 года.
Она засела в университетской библиотеке и добросовестно перешерстила отчеты по всем научным работам и экспедициям, предпринятым кафедрой с середины шестидесятых до самого последнего дня пребывания профессора Джуровича в стенах университета. Нигде ни одного упоминания о поисках «Св. Анны». Ни одного слова. Это было странно. Ведь если работы производились, деньги, отпущенные на это, тратились, то кафедра как-то должна была за них отчитаться. Даже если результат археологической экспедиции оказался отрицательным. Но… ни одного, самого малюсенького словечка. Странно. Хотя, может быть, и не странно, учитывая, что рассказ Екатерины Константиновны, мягко говоря, мог быть не совсем правдивым.
Но недаром все; и друзья-соратники, и деловые партнеры, и даже конкуренты считали Анну человеком настойчивым, хватким и предприимчивым. Так просто сдаваться она не привыкла. «Хорошо, – решила она, – предположим, не осталось бумаг. Но должны же остаться люди!» И она приступила к поиску участников экспедиции. Дело осложнялось тем, что кафедры истории КПСС уже давно не существовало. В конце девяносто первого ее слили с кафедрами научного коммунизма, научного атеизма и марксистско-ленинской философии в одну-единственную кафедру политологии. И теперь Анне предстояло отделить от новоявленных господ политологов, как зерна от плевел, бывших капээсесовцев. И это-то летом, в период отпусков! Труд адский. Это могло бы остановить кого угодно, но только не ее.
Бывшие историки партии, которых ей удалось отловить и пообщаться с ними, все, как один, отличались, на удивление, короткой памятью. Никто не смог вспомнить не только об экспедиции, разыскивавшей «Св. Анну», но и о самом профессоре Джуровиче. Признаться, было от чего прийти в отчаяние.
Как часто бывает, помог случай. Последним в списке Анны значился заведующий кафедрой политологии. Но и от него она не добилась ничего путного.
Видимо, на лице у нее, когда она покинула кабинет, было написано столь глубокое разочарование, граничащее с отчаянием, что немолодая секретарша не выдержала, задала вопрос:
Что у вас стряслось, милочка? Отчисляют?
Анна, погруженная в тяжкие раздумья, с трудом сфокусировала на ней взгляд.
А? Что? Нет, нет… Дело совсем в другом…
Секретарша выбралась из-за своего стола, поставила рядом с ним стул и, взяв Анну за локоть, чуть ли не насильно ее усадила.
Вот что, милая. Вам в таком виде никуда идти нельзя. Еще, чего доброго, под машину угодите.
Я прекрасно себя чувствую, просто немножко задумалась… – вяло попробовала протестовать Анна.
Лето было в самом разгаре, работы у секретарши было немного, посетители редки, и отказать себе в удовольствии убить какое-то время в беседе с живым (а может быть, и интересным) человеком она никак не могла.
Давайте, поступим следующим образом: я сейчас сварю кофе, а вы мне расскажите о своих проблемах, – предложила она, доставая из шкафчика плитку, банку с кофе, турку, чашечки и бутыль с водой.
Видно было, что кофе здесь любят и умеют готовить. Не долго думая, Анна решила не ломаться и приняла предложение гостеприимной хозяйки.
Скажите, вы давно работаете на кафедре?
С момента основания, – охотно ответила секретарша.
А до того вы, случаем, не на кафедре истории КПСС работали?
Нет, я, вообще-то, экономист. А на кафедре политологии оказалась… Ну, знаете, как бывает… Во-первых, я была знакома… – она указала пальцем на дверь заведующего кафедрой. – Смотрю, новая кафедра организовывается. Название весьма расплывчатое – политология. Кто там чем будет заниматься – никому не понятно. Ясно только, что не научным коммунизмом. А я у себя занималась мировой финансовой системой. Штука эта тогда была для большинства малопонятная и… чуть ли не реакционная. Короче говоря, меня затирали. Все мои аспирантские сроки давным-давно прошли, а защититься мне не давали. А тут перестройка, демократизация, изменения всякие начались… Кафедра новая образовывается… Вот я и рванула сюда в надежде, что здесь мне не будут мешать. – Она поставила перед Анной чашечку с кофе. – Я варю не очень сладкий, так что если вам еще сахару – вот, пожалуйста…
