… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …понял, мудила грешный? В «Россию» ползете, плесень?
* * *
— Ешкин корень! — вдруг прошептала Маркиза. — Не может быть!..
— Ты чего? — не понял Огурец. И осекся.
Маркиза открыв рот смотрела на гегемона.
Огурец снова хотел вскочить, но ему не дали. Грязная лапа с силой надавила на плечо.
— Сами значит жрать… — В сиплом голосе слышалась ирония вперемешку с издевкой.
Огурец вырвался из под лапы. Вскочил. Повернулся и…
Пролетарий был небрит и грязен. Одетый в дешевую китайскую нейлоновую куртку. Лысый. Землистого цвета отечным лицом и мешками под глазами.
— Васька… — не проговорила — выдохнула Маркиза.
— Хераська, — осклабился гегемон, обнажив остатки зубов. — Вы куда без меня, твари дешевые собрались? Пить?
И вдруг испитая харя на глазах начала меняться, трансформироваться, проходя через множество образов, знакомых и незнакомых, пока не утвердилась в неповторимо наглой роже Васьки Лекова. Такой, какой она у него всегда делалась при волшебных звуках слова «пить».
— Так тебя же убили? — растерянно протянул Огурец. — Слушай, а ты так на Славика похож…
— На какого еще Славика? А, на грузчика этого… Да ладно вам.
— Да ты же мертв, — уверенно сказала Маркиза. — Что ты нам тут мозги паришь?! Я таких глюков на своем веку перевидала…
— Да? — изумленно воззрился на свои стоптанные ботинки Леков. — Оч-чень может быть. Москва такой город. — Он сделал рукой неопределенный жест. Опасный! Тут каждый день кого-то убивают. Так что ничего удивительного. Так пить-то поедем? Или про козлов сопливых будем лясы точить? У вас чего пить?
— Погоди, — Огурец сделал движение рукой, будто стараясь отмахнуться от невероятного видения. — Ты чего поделываешь-то?
Спросил первое, что пришло на ум.
Леков громко рыгнул.
— Живу. — Он сгреб Огурца и Маркизу за шеи И, пригнув их головы к своей, просипел, обдавая их перегаром: — Давно живу. Все вас уродов поджидая. Так мы едем в деревню Большие Бабки?
— Пошел ты НА… — разом, не сговариваясь, ответили Маркиза и Огурец.
* * *
Тени долгой ночи вынуждают бежать,
Безысходность приводит к решительным мерам.
Где тот угол, в котором ждут
В какой комнате заполночь не заперты двери
Угадайте, кого мы поставим сегодня примером
Кто хозяин квартиры где нас ждут и на запах,
Собираются те, кто пока что не верит
Это Мастер Краев
Великий магистр трофейного Ордена Лени
Мастер Краев
Повелитель станков, фрезою терзающих сталь
Представитель слюною забрызгавших все поколение
Отказавшийся встать на ступень чуть выше
Ступени для тех, кто устал
Мастер Краев
Не бойтесь бунта — вы вечный король опозданий
Мастер Краев
Заклинатель Зеленого Змия и гровер души
Искусавший все локти в попытке постичь мироздание
Стоически мечущий мятые стрелы
В субстанции тех кто спешит
Отрастивший свой хайр когда поздно всходить
В полукруг колоннады
Но все же чуждый наживы и алчущий легкой любви
Отвечайте своим знаменитым, торжественным, мудрым
«ТАК НАДО»
Тем кто в миг самомненья пустого пытается ставить
Вам это на вид
Мастер Краев
Достававший нам запах с возвышенных гор Гималаев
Мастер Краев
Подаривший нам право на пост
В нашем пьяном приходе
Постарайтесь догрызть свою кость никого не облаяв
Добродушно примите прощальный парад
Тех кто так безвозвратно уходит
Воистину
Мастер Краев
Весь мир — повторение творения старых мелодий
Их хриплый крик — укоризна скрижалям вранья
Интенсивность красного в почве — признак бесплодия
На посевах разумного, доброго, вечного
Черным ковром спорынья — собирай ее
Мастер Краев
Чтоб отчетливей стали на лицах следы вырождения
Мастер Краев
Это круче, чем в полночь уйти по траве
Мы уйдем, мы устали, мы просим у Вас снисхождения
Если каждому нечем уже дорожить,
То пожалуйста Вы покажите как жить
Ожидая по-прежнему тех, кто пока что не верит.
* * *
— Вахтанг, тормозни здесь.
— Здесь, Владимир Владимирович?
Вавилов промолчал. Сказано — «здесь», значит — «здесь».
— За остановкой? — все-таки уточнил Вахтанг.
— Да, — сквозь зубы прошипел Вавилов. — За остановкой. И троллейбус обгони
— Во, машины ездят, да, по городу, — дежурно заговорил Вахтанг. — Это же надо…
Вавилов молчал. Троллейбус. Сколько же лет он не ездил на троллейбусе? На вертолете в офис летал — это было. И обратно. Дорогое удовольствие. А что делать? Жизнь — она дороже любых денег. Эх, было времечко… Москва — не Москва, милиция — не милиция, а знал Вавилов, что стоит его «БМВ» выехать из гаража — разметут в куски. Хоть там и охрана и менты — один черт. Против лома нет приема. А уж против гранатомета «Муха» и пары — тройки автоматчиков — снайперов на крышах — и подавно. Так что приходилось разоряться на вертолет. Благо, власти разрешили. Хм… Еще бы не разрешили. Сколько для них сделал тогда Вавилов, именно в этот, вертолетный период. Конечно разрешили. Вот и летал над Первопрестольной — утром на работу, вечером — с работы….
— Вот здесь, — бросил Вавилов.
— Вы, Владимир Владимирович, сами, что ли… — начал было Вахтанг, но Вавилов оборвал его:
— Свободен.
— Понял, — ответил понятливый водитель и нажал на педаль газа не глядя в правое зеркало. Если шеф не поручил приглядывать — лучше не приглядывать. Себе дороже. Шеф — он такой. Приедешь завтра за ним, а он и спросит — чего, мол, ты, Вахтанг, в зеркало не меня смотрел? А? И глаза прищурит. Нехорошо так прищурит. Он умеет, шеф, глаза делать правильные. Ушлый он, шеф, ох, ушлый. И как только замечает все? Потому, видно, и крутой. Потому и крутой, что все замечает. Но, на всякий случай, лучше пока хотя бы троллейбус в поле зрения держать. Мало ли что с шефом случится? Где потом такую работу найдешь?
Шеф постоял перед негостеприимно раздвинувшейся гармошкой дверцы. Троллейбус не двигался с места. Шеф, зная, что стоит только притронуться к поручню, то его наверняка ударит током, легко вспрыгнул на ступеньки короткой лесенки не касаясь внутренностей железного чудовища.
Вот салон. В салоне трое. Обычные московские уроды. Бомж, вокзальная шлюха и мужик, явно из клуба какого-то бредущий и, к гадалке ходить не надо, эти двое его сейчас раскручивают. А у мужика, явно, бабки есть. Ну, то есть, эти, ИХ бабки. Мелочуга. Обнимаются. Знаем, знаем, сейчас из карманов все вытянут у мужика и отвалят. Обнимаются. Ха-ха.
— Ни чего себе, пассажир пошел, — сказала шлюха.
— Во, точно! — бомж повернул голову и Вавилов увидел его удивительно молодые глаза. Бомж. Куртка. Штаны. Вонь. А глаза — нарисованные. Не может быть у бомжа таких глаз. Не бывает. Слишком много наглости. Слишком много…
Вавилов сам не мог сформулировать — чего же там такого много. Уверенности? Нет. Уверенности хватает у любого ларечного продавца. Здесь что-то другое. Наглости? Да, наглость… Но какая-то не такая наглость, непривычная. Или…
Господи! Почему же с таким взглядом этот мудак не пошел до конца. С такими глазами нужно деньги зарабатывать. С такими глазами политику делают. Все имиджмейкеры умерли бы от таких глаз. А вот — Россия. Таланты пропадают. Жаль. Печально.
— Чего уставился? — спросил Вавилов нарочито нелюбезно.
— Я? — переспросил бомж. — Это я на тебя уставился? Да на кой ты мне сдался, козел старый! Подумаешь, тоже — в троллейбус сел и понты кидать. Вавилов… Да я таких Вавиловых… Клал я на вас. Понял?
Шлюха как-то странно засуетилась.
— Погоди, погоди, это же мой…
И что-то яростно зашептала на ухо бомжу.
Вавилов, однако, услышал слово «работодатель».
— Газеты читаешь? — спросил Вавилов, пытаясь скрыть неожиданное беспокойство. Обернулся. За лобовым стеклом троллейбуса маячил черный джип. Молодец, Вахтанг. Дело туго знает.
— Ну, Вавилов я. И дальше что?
— А чего же ты, Вавилов, на троллейбусе рассекаешь, — встряла шлюха. ты не обижайся, мы просто понять хотим. Интересно нам.
— Да нам не интересно, — оборвал ее бомж. — Пошли с нами, Вавилов, пивка попьем. А? Слабо?
Впереди Вахтанг на джипе. Он не бросит. Это точно. Хотя и выговор ему обеспечен. Но — таковы правила. Зарплата его обязывает. Так. Вахтанг. А сам-то что? В носорога стрелял, кто может пулей носорога завалить? У любого охотника спросите? Невозможно. А, ведь, завалил, черт его знает, как. Завалил. И вообще… Не последний человек на Москве.
