— Тут ему не город! Возвращался с работы чуть живой. Ноги руками переставлял. Падал замертво. Ни то об автоматах вспомнить, про жратву забывал. А с утра опять впрягался, в любую погоду. И так пол года! Ну, конечно заработал кучеряво. Когда сплав закончился, потому как река замерзла, этот отморозок домой вернулся. Жена боялась, что опять играть пойдет. Но, шалишь, эти «бабки» ему слишком дорого дались. И от самого придурка половины не осталось. Так он купил все, что когда-то проиграл, и еще машину в придачу. Теперь про автоматы и не вспоминает. Себя жалеть научился. А жене и теперь спасибо говорит. А твоя мать сколько раз вытаскивала меня из беды! Ты о том ничего не знаешь. А ведь было много раз! Я Кларе обязан и жизнью и именем. И не только мне помогла жена. Многих мужиков бабы из бед за уши вытаскивали. Мы не то доброе слово, спасибо забывали им сказать. Как будто они обязаны нас спасать и беречь, как сокровище. Ценить их по-настоящему начинаем, когда теряем навсегда. Вон наш экономист, всю жизнь свою жену гонял. Пил, бил. И вдруг жена умерла. Она все терпела молча. Ушла вмиг от сердечного приступа. Так он не просто ревел хуже бабы, землю на могиле грыз. Ночевал на кладбище. Но почему не ценил живую? Вместо того, чтоб носить на руках, таскал на кулаках. Зато потом на могиле чуть не свихнулся, просил прощенье у мертвой. Слишком поздно пришло к нему прозренье. А и только ли к нему? Именно бабы — наша опора в этой жизни. Мы сильны, пока беда в жопу жареным петухом не клюнет. Чуть прижмет, и бежим к бабам, посоветуй, подскажи, помоги! И выручают! Потому что любят нас. Но ведь чуть отлегло, мы становимся прежними. Уж какая там благодарность! Снова к бабьим носам примеряем кулаки! А большинство молчат. Не хотят сор из избы выносить, знают, у других не лучше. Вот так и живем! Кто кого сильнее обидит, круче облает. Нет бы о другом вспомнить, что держит нас вместе? И ты не познав любви, не имея семьи, туда же полез, в судьи! А кто ты, Алешка? Зеленый пацан! Всегда помни, судей много, а защитник на всех один. Он высоко, но видит каждого. Ни перед тобою, перед Ним единственным ответ держать будем. И кто знает, кто станет виноватее, осужденные или ты, судящий их.
— По-твоему, убивающие детей правы? — мрачно заметил Алешка.
— Я этого не сказал. И так не считаю. Но бабы, получившие сроки, уже наказаны перед людьми на земле. Как ответят перед Богом, это другой вопрос. Нам лучше не лезть. Я о другом, пойми меня верно: не бей лежачего. Не смей судить судимого. Это не по-человечески и не по-мужски. Не добавляй боль хворому, потому что ему и без тебя тяжко. Ведь и тебя видит Бог, помни о том, не греши больше тех, кто отбывает здесь наказание.
— Я никого не убивал, о чем это ты? — не понял Алешка.
— Случается, слово бьет больнее пули и убивает быстрее. Но нет ничего тяжелее презренья, ненависти. Я видел, как ты сегодня отнесся к тем несчастным бабам, беглянкам, каких поймали твои солдаты. Мне было стыдно за тебя, сынок!
— А что плохого я сделал? Не ударил, не толкнул.
— Ты обозвал. Обидел обоих баб. Ты не считаешь их за людей. Откуда знаешь, что ждет самого? Не обольют ли тебя грязью и презреньем из той же лужи? Не попадешь ли в положение худшее, чем они? Берегись такого виража судьбы, а она коварна!
— Вот уж не ожидал услышать от тебя такую отповедь. Но ты сам должен понять, я в зоне для того, чтоб везде и всюду соблюдались дисциплина и порядок. А ты чего хочешь?
— Я свое сказал. И ты понял. Выполняя обязанности, не перегибай палку, не переусердствуй там, где твои усилия излишни. И главное, не обижай невольниц больше, чем они получили. Не пытайся подменить собою Бога, чтоб не получить проклятье сверху. Живи человеком, как тебе дано. И знай, у всех от Господа есть своя мера наказания и прощения. А для тебя твоя служба — испытание. Неси ее не со злом, а по совести, как человек…
— Отец! Я очень уважаю тебя. Но, что касается моей работы, давай обойдись без поучений и навязываний своей морали. В угоду твоим принципам и взглядам ничего менять не стану. Ты мыслишь своими категориями и ко всем подходишь со своею меркой, не учитывая особенностей моей работы. Я с тобой не могу согласиться во всем безоговорочно. У меня здесь свои правила и они достаточно четкие. Требования, какие выполняю, жесткие и отступать от них не могу, потому что не имею права. На зоне невинных нет. А если есть, пусть этим занимается прокуратура. Это их обязанность, но не моя. Я выполняю распоряжения руководства. Сочувствовать, жалеть и миловать — не моя стихия. Я лишь исполнитель. И не грузи меня! У каждого из нас своя работа! — ответил Алешка жестко.
— Жаль, что ты так и не понял ничего! — разочаровано развел руками Степан.
— Ребятки, не спорьте! Вы так давно не виделись! Отвыкли друг от друга. Оно понятно, столько лет прошло! Приходится заново привыкать. Будьте терпимее друг к другу. Не ссорьтесь. Вы же родные люди, — забеспокоилась Клара.
— Да не волнуйся, мать! Мы не ссоримся. и даже не спорим. Я посоветовал сыну, высказал свою «кочку зрения». А как воспримет он, это его дело. И спросил:
— Алешка, скажи, у вас тут дают отпуска? Или как пришли на службу, так и до конца здесь паритесь? — спросил Степан.
— Конечно, дают отпуск. Вот только не всегда удается им воспользоваться. Знаешь, как было в первые годы? Только подписали приказ о моем отпуске, я уже мамке позвонил, пообещал приехать на целый месяц, а тут тайга загорелась. Огонь такой заполыхал, что всех нас по тревоге подняли и на тушение пожара кинули. Пламя тушили все, кроме зэчек. Даже начальник зоны с нами был. Если бы днем раньше, я успел бы уехать. А тут и говорить не о чем. Как раз лето, самая жара. Как назло ни одного дождя. Три недели бились с огнем. Вымотались, устали как черти. Обидно было, что этот пожар мой отпуск сожрал. Так и отложили его, а там текучка заела. То заготовкой харчей на зиму занялись. А их еще доставить надо. Сами видели, какие у нас дороги!
— Чего ж не сделаете? Ведь для себя! — перебил Степан сына.
— Каждый год отсыпаем гравием. Но это же пятьдесят километров! Пока одну половину приведем в порядок, вторую заканчиваем, а первая уже разбита. Ведь лесовозы ходят по ней целыми днями. Машины тяжелые. Какая дорога под ними, гружеными, удержится? Хоть монолит положи, больше недели не выдержит, — ответил Алешка.
— Да, большегрузы — гибель для дорог, — согласился Степан и спросил:
— Так ты ни разу не был в отпуске?
— Почему? Дали мне зимой. И путевку предложили в Испанию, чтоб продлить лето. Я согласился. В Смоленске зимой холодно. Город знаю насквозь. А за рубежом никогда не был. Вот и поехал на весь месяц. Отдохнул классно! Искупался в море. А загорел, как шоколадка стал. Все завидовали! — вспоминал человек с восторгом:
— Потом на Канарах отдыхал. Тоже здорово! Даже в Африке побывал. Короче, свет посмотрел. Теперь мне предлагают путевку на Кавказ. Туда не поеду. Не хочется. Лучше в Смоленск, к вам прилечу, прямо на Новый год. В прошлом году тоже пожар в лесу гасили. Так и придется мне зимой отдыхать. На лыжах погоняю, на охоту сходим с тобой! — глянул на отца и спросил:
— Секачи еще есть?
— О-о! Сколько их развелось!
— Давно мечтаю завалить кабана. Это самая мужская охота.
— А на лося?
— Нет! Этих жаль. Рука не поднимется застрелить. Зато свинья, она и есть свинья. Но сильны черти! Уже и забыл, когда в последний раз охотился на кабана, кажется после школы, перед самым училищем, но неудачно сходили. Одного старого секача ранили, а и он от нас сумел уйти.
— Значит, на Новый год ждать тебя будем! — переспросила мать, сверкая улыбкой.
— Постараюсь. Все силы приложу! — пообещал парень.
Степан рассказал сыну о друзьях. Алешка порадовался за Ивана и Николая, от души посмеялся над примирением Димки с Шуркой. Удивился, что Анжелка уже собирается замуж. Ее он помнил совсем небольшою.
— Да ты и Вику в подростках держишь. Даже не знаешь, какою стала она! — вмешалась Клара в разговор мужчин.
— Мам, женщины меняются внешне, а изнутри остаются прежними. Я не отрицаю, что Вика хорошая девчонка. Но ни по мне, — ответил категорично, как отрубил. Клара, услышав такой жесткий отпор, сразу поскучнела, потускнела. Алешка даже слышать не хотел о Вике. Она была моложе сына. Он не воспринимал ее всерьез еще тогда! Тут же мать с отцом навязывают. И Алешка предупредил заранее:
— Если и дома станете вот так прессовать девчонками, тут же от вас уеду. Слышите?
— Мне это вообще до фени! Хоть женишься, или будешь холостым, дело твое! Лишь бы сам был доволен своей жизнью, — ответил отец.
— Я тебе добра желаю. И нечего быковать. Таких, как Вика, поискать надо. Да и глянет ли она на тебя, это тоже вопрос. Она себе цену знает. У нее вздыхателей море!
— Я не в их числе! Успокойся, в очередь не встану и милости искать не буду. Хватит о ней! — оборвал разговор.
