Дискотека
Правило первое: «Не думай о последствиях». Если его нарушить, будешь мяться, испортишь все дело и попадешься, как Стив Маккуин, застрявший на колючей проволоке в «Большом побеге». Поэтому сегодня утром в школьной мастерской я разглядывал родимые пятна мистера Мэркота, как будто от них зависела моя жизнь. У него на шее два длинных родимых пятна в форме Новой Зеландии.
— Доброе утро, парни! — он грохнул в медные тарелки. — Боже, храни королеву!
— Доброе утро, мистер Мэркот! — проскандировали мы, повернувшись в сторону Букингемского дворца. — Боже, храни королеву!
Нил Броз у тисков, которыми он пользуется на пару с Гэри Дрейком, уставился на меня. «Эй, Глист, не думай, что я забыл», — безмолвно сигналили его глаза.
— К делу, парни! — половина нашего класса — девочки, но мистер Мэркот всех зовет «парнями», кроме тех случаев, когда ругается. Тогда мы все у него «девки». — Сегодня последний урок 1982 года! Кто сегодня не закончит свой проект, того депортируют в колонии на весь остаток дней!
Проект на эту четверть состоял в изготовлении какого-нибудь скребка. Я делал скребок, которым можно вычищать грязь из промежутков между шипами футбольных бутс.
Я подождал минут десять — пока Нил Броз не начал что-то сверлить.
У меня сильно колотилось сердце, но я был полон решимости.
Из черной сумки «Слазенгер» Нила Броза я достал его математический калькулятор «Касио Колледж» на солнечных батареях. Это самый дорогой калькулятор в магазинах «W.H.Smith». Темное течение несло меня, почти подбадривая — как гребца на каноэ, который плывет прямо к Ниагарскому водопаду, вместо того чтобы выгребать против потока. Я вытащил драгоценный калькулятор из особого чехла, в котором он хранился.
Холли Деблин заметила, что я делаю. Она как раз завязывала волосы в узел, чтобы их не затянуло в станок. (Мистер Мэркот обожает рассказывать про ужасные смерти, свидетелем которых стал за много лет преподавания. Обычно людей затягивает в станок начиная с лица.) «Кажется, мы ей нравимся, — шепнул Нерожденный Близнец. — Пошли ей воздушный поцелуй».
Я сунул калькулятор Нила Броза в тиски. Леон Катлер тоже увидел, но пялился молча, не веря своим глазам. «Не думай о последствиях». Я с силой повернул рычаг тисков. Мелкие жалобные трещинки разбежались по корпусу калькулятора. Я налег на рычаг всем весом. Скелет Гэри Дрейка, череп Нила Броза, хребет Уэйна Нэшенда, их дальнейшие жизни, их души. «Сильнее». Корпус треснул, захрустели микросхемы, шрапнель посыпалась на пол, и калькулятор десяти миллиметров толщиной превратился в калькулятор трех миллиметров толщиной. «Вот». В лепешку. Мастерская уже наполнилась криком.
Правило второе гласит: «Делай, пока не отрежешь все пути к отступлению».
Нужно помнить только эти два правила и больше ничего.
Я ринулся в величественный, головокружительный водопад.
* * *
— Мистер Кемпси информировал меня, что твой отец недавно потерял работу, — мистер Никсон сплел пальцы так, что получилась булава.
«Потерял». Как теряют бумажник по неосторожности. Я ни словом не обмолвился в школе. Но это правда. В 8.55 папа приехал в свой оксфордский офис, а в 9.15 охранник уже выводил его наружу. «Нам придется затянуть пояса, — сказала Маргарет Тэтчер, хотя и не имела в виду себя лично. — Другого выхода нет». «Гринландия» уволила папу, потому что на его счете на представительские расходы обнаружилась недостача в 20 фунтов. После одиннадцати лет работы. Как сказала мама тете Алисе по телефону, они это сделали нарочно, чтобы не платить ни гроша выходного пособия. Она еще сказала, что это Дэнни Лоулор помог Крэйгу Солту подставить папу. Тот Дэнни Лоулор, с которым я познакомился прошлым летом, был чертовски обаятельный. Но обаятельный — не значит хороший человек. Теперь Дэнни Лоулор водит «Ровер-3500», который компания раньше предоставляла папе.
— Джейсон! — рявкнул мистер Кемпси.
— Ох, — я и забыл, что я влип глубоко, как в выгребной колодец. — Да, сэр?
— Мистер Никсон задал тебе вопрос.
— Да. Папу уволили в день Гусиной ярмарки. Э… несколько недель назад.
— Это, безусловно, несчастье, — у мистера Никсона глаза вивисектора. — Но несчастья — весьма распространенное явление, Тейлор, и весьма относительное. Посмотри, например, какое несчастье постигло в этом году Ника Юэна. Или Росса Уилкокса. Каким образом уничтожение имущества твоего одноклассника поможет твоему отцу?
— Никаким, сэр, — специальный стул, на который сажают провинившихся, ужасно низкий. С тем же успехом мистер Никсон мог бы и вовсе отпилить у него ножки. — Уничтожение калькулятора Броза не имеет никакого отношения к тому, что моего папу уволили, сэр.
Угол наклона головы мистера Никсона несколько изменился.
— А к чему же оно имеет отношение?
«Делай, пока не отрежешь все пути к отступлению».
— К «урокам популярности», которые дает Броз, сэр.
Мистер Никсон взглянул на мистера Кемпси, ожидая разъяснений.
— Нил Броз? — мистер Кемпси растерянно откашлялся. — «Уроки популярности»?
— Броз, — Висельник перехватил «Нил», но это ничего, — приказал мне, Флойду Чейсли, Бесту Руссо и Клайву Пайку платить ему по фунту в неделю за уроки популярности. Я отказался. Тогда он велел Уэйну Нэшенду и Энту Литтлу показать мне, что будет, если я не смогу повысить свою «популярность».
— И какие же методы убеждения, по твоей версии, использовали эти ученики? — в голосе мистера Никсона послышался кремень. Это добрый знак.
Преувеличивать было незачем.
— В понедельник они вытрясли содержимое моей школьной сумки с лестницы возле кабинета химии. Во вторник меня закидали комьями земли на уроке физкультуры у мистера Карвера. Сегодня утром в гардеробе Броз, Литтл и Уэйн Нэшенд сообщили мне, что после школы меня будут бить ногами в лицо.
— Ты утверждаешь, — мистер Кемпси явно распалялся, это очень мило, — что Нил Броз занимается рэкетом? Прямо у меня под носом?
— Означает ли слово «рэкет», что человеку угрожают избиением, если он не заплатит?
Я прекрасно знал ответ на этот вопрос.
Мистер Кемпси просто обожает Нила Броза.
— Да, это одно из возможных определений.
Все учителя просто обожают Нила Броза.
— Ты можешь представить какие-либо доказательства?
«Хитрость должна быть твоим союзником».
— Какие именно доказательства я мог бы представить, сэр? — Ситуация в достаточной степени повернулась в мою пользу, и я рискнул с совершенно серьезным лицом добавить: — Потайные микрофоны?
— Ну…
— Если мы допросим Чейсли, Пайка и Руссо, они подтвердят твою историю? — перехватил нить разговора мистер Никсон.
— Смотря кого они больше боятся, сэр. Вас или Броза.
— Я тебе гарантирую, Тейлор, что меня они боятся больше всего на свете.
— Бросить тень на моральный облик ученика — это очень серьезно, Тейлор, — мистер Кемпси еще не решил, верить мне или нет.
— Я рад, что вы придерживаетесь такого мнения, сэр.
— Зато я не рад, — мистер Никсон не собирался снижать накал беседы, — тому, что ты довел эту историю до моего сведения не постучав в мою дверь и сообщив мне, а уничтожив имущество своего предполагаемого преследователя.
Слово «предполагаемый» должно было напомнить мне, что вердикт еще не вынесен.
— Вмешивают в дело учителей только стукачи, сэр.
— А не вмешивают — только дураки, Тейлор.
Глиста просто расплющило бы от такой несправедливости.
— Я не заглядывал настолько вперед, — найди истину, держись за нее и прими последствия, не жалуясь. — Я должен был показать Брозу, что не боюсь его. Это все, о чем я мог думать.
* * *
Если у скуки есть запах, то это запах кладовки для канцтоваров. Пыль, бумага, теплые трубы — весь день и всю зиму напролет. Чистые тетради на железных стеллажах. Стопки «Убить пересмешника», «Ромео и Джульетты», «Мунфлита». Кладовка служит также камерой предварительного заключения в делах, когда виновность удается установить не сразу. Как в моем случае. Если не считать прямоугольника матового стекла в двери, единственный свет исходит от побуревшей лампочки под потолком. Мистер Кемпси строго велел мне делать уроки, пока меня не позовут, но в кои-то веки все уроки у меня были сделаны. Вдруг в животе забрыкалось стихотворение. Семь бед — один ответ, и я стащил с полки красивую тетрадь в твердом переплете и принялся в ней писать. Но после первой строчки понял, что это не стихи. А что же? Наверно, что-то вроде признания. Начиналось оно так:
Слова бежали на бумагу, и когда прозвонил звонок на утреннюю перемену, я обнаружил, что исписал три страницы. Когда прилаживаешь слова одно к другому, время течет через более узкие трубы, но при этом быстрее. По матовому стеклу скользили тени — это учителя спешили в учительскую покурить и выпить кофе. Шутящие или стонущие тени. За мной в кладовку никто не пришел. Я знал — к этому времени уже все третьи классы обсуждают то, что я сделал утром в мастерской. Вся школа. Говорят, когда человека обсуждают за глаза, у него горят уши. А у меня — раздается гул в подвалах живота. Джейсон Тейлор, не может быть, Джейсон Тейлор, точно-точно, кого он заложил? Когда пишешь, этот гул утихает. Зазвонил звонок, отмечая конец перемены, и тени прошли по стеклу в противоположную сторону. За мной по-прежнему никто не шел. Во внешнем мире мистер Никсон сейчас пытается связаться с моими родителями. До вечера ему ничего не светит. Папа уехал в Оксфорд искать работу через старые «контакты». Даже его машину-автоответчик отослали обратно в «Гринландию». За стеной безостановочно зудел школьный ксерокс.
