Пройдя квартала три, Казимир подустал, и котик подустал, но держался молодцом… Путешествие от кладбищенского парка только казалось получасовым приключением, на самом же деле со временем и впрямь что-то стряслось, и день незаметно склонился к вечеру, незаметно для Казимира… Похоже, его вычеркнули из пользователей земного календаря и черно-белой суточной пропорции сна и бодрствования… Из ближайшей подворотни выплыла черная фигурка потусторонней бабушки… Вот наверняка родственная душа по недоумению, улыбнулся Казимир. Эту бабулю тоже не предупредили о сегодняшнем конце света. Бабуля проводила его взглядом и вдруг визгливо заголосила: «Мучитель, антихрист окаянный… зачем животное заводишь, если все равно на улице бросишь…» Казимир, немного привыкший за последние часы к непрошеным чудесам, тут не выдержал и изрыгнул в сторону старухи такое проклятье, какое и повторить бы никогда не смог… Старуха замолчала, но на лице ее застыла каменная злоба. А кот невозмутимо ждал, пока Казимир остынет и они продолжат свой бесцельный удивленный путь нигде и никуда…
Казимир отыскал в кармане вонючий «бычок», затянулся, вытер рукавом испарину с верхней губы и залез на спинку мокрой грязной скамеечки в сквере… Глядя на свои замызганные ботинки, он мирно согласился с давним подозрением. Он — господь бог, пожалуй что без заглавной буквы, и в ответе за весь безбожный карикатурный мир… Если даже это нечаянное создание — а он никогда не любил полосатых — причастно к его жизни и, не исключено, к смерти. Тут Казимир усмехнулся — в этот дурацкий день, похоже, ничего другого и не оставалось.
Больше, казалось, ждать было нечего, и Казимир уже спокойно побрел к какому-то мрачноватому скверику, и там ходили все те же улыбчивые и кивающие ему личности. Казимир, как ни силился, улыбки выдавить не мог. Пусть себе гуляют, летают, как воздушные шарики, раскрывают объятия — Казимир не будет против, он просто пока не привык к фантастической толпе будущих родственников и друзей. Единственное, что его огорчало, — что с ним нет никого из «прошлого», как он обозвал жизнь до сегодняшнего пробуждения, и он не может увидеть рядом еще одну озадаченную и пухнущую от любопытства физиономию.
* * *
В честь будущего родства он обсчитался в пользу бойкой тетеньки с белой тряпкой на животе, торгующей пирожками с яблоками. Она понимающе крякнула, а провидческих откровений Казимир не дослушал. Помахал ей перчаткой и побрел дальше.
Странная игра: в ней я — главный магнит, притягивающий неизвестные предметы, правитель с завязанными глазами… Загадка начала надоедать, Казимиру захотелось в привычную свободу непричастности и равнодушия к спящим на обочине. Хотелось раскрыть немудреный секрет фокуса…
Навстречу истошно быстрым шагом шел отец. Как это мило с его стороны — появиться в такой день. Судя по его агрессивно бодрому виду, Казимир понял, что па в настроении и — никаких проблем. Он воплощал собой горделивого «homo sapiens», который наконец уверился, что понимает происходящее. Казимир тоже был не лыком шит, хотя лишь подозревал себя в абсолютном знании. Они с отцом походили друг на друга легким налетом идиотизма. Впрочем, об этом Казимир думал не более полминуты, они столкнулись лбами, и Казимир прогикал обычное приветствие. Отец грустно поморщился и прошел мимо. Он не узнал и, похоже, не знал никогда. И легко пошел дальше, и вскоре его походка обрела прежний отрывистый ритм. Казимир ничего не кричал ему вслед, он окаменел и признал себя побежденным, то бишь догадавшимся. Точнее, это было лишь смутное приближение догадки, как у ребенка, распутывавшего узлы мудреной задачки и дернущего наконец за нужный кончик веревки, — еще полная неразбериха в мыслях, но носом чуешь развязку.
Все-таки полминуты Казимир глупо обижался на отца. Где-то в другом отсчете координат на Казимира обижалась кудрявая особа в парке и иже с ней, но уловить это Казимиру не хватало душевных струн или ловкости пальцев, фокусникам он никогда не завидовал и о машине времени не мечтал. Однако теперь исчез повод глумиться над приветливыми дурачками — ему выпал тот же жребий и он точно такая же галлюцинация… Впрочем, если все на свете потеряли рассудок, значит, сумасшедших нет вовсе, и впору возликовать от единения со всем миром. Казимир не ликовал, он хотел быстрее расставить все на прежние места, найти лазейку в прежний порядок, но в какую сторону бежать — не знал. Забиться в домашний угол было бы скучно и не в его вкусе. Да и что может твориться дома, если родной отец его не узнает. Нет, невидимую рукоятку нужно повернуть именно сейчас, искать ответы лучше вблизи вопросов, а уж что получится — там видно будет.
К Казимиру вдруг быстро-быстро подошла юркая студентка и попросила огонька. Пока Казимир поджигал ее сигаретку, а ветер упрямо гасил пламя, нельзя было не обрадоваться «обычной» девушке, обычно прикуривающей и ничего больше не говорящей. Казимир испугался, что это единственное понятное ему видение моментально исчезнет, и, не теряя времени, засыпал девушку сумбурными вопросами, но по существу это был лишь один, заданный на разные лады вопрос. Девушка издевательски улыбнулась, хмыкнула и протараторила:
— Конечно же, молодой человек, случилось. Мастер Межинский во всем виноват… вкрутил по рассеянности не ту шестеренку, а часики-то не простые, старые и хитрые, хоть Межинский и кричит, что золоченый ширпотреб трехвековой давности…
— Кто такой Межинский… ничего не понимаю… — пробурчал Казимир, пожалевший уже о том, что он вообще родился.
— Не понимаете? Разумеется. И я не понимаю. И никто не понимает, даже сам Межинский, но это он за все в ответе, его рассеяность… а я, выходит, претензии принимай… Нет уж, сейчас он за все ответит сам. Идемте! — девушка требовательно зыркнула на Казимира. Ей не пришлось долго ждать…
Они пересекли два дворика, глухую улицу без светофоров, завернули куда-то влево и попали в тесную часовую мастерскую. На звук колокольчика из-за серой шторы выскочил бодрый бородатый старик и раздраженно протараторил:
— Милостивый государь, только живее, скоро закрываемся… Лиля! На кого же ты меня оставила, я потерял третьи очки…
— Профессор, забудьте о своих очках, лучше подумайте, что вы натворили. Видели бы вы, что творится на улицах…
— Ты опять об этом, черт тебя дери, — старичок злобно вскрикнул и легонько ударил ладонью по столу. Задрожали неизвестные механизмы и кофейная чашечка на блюдце.
— Осторожней, а то будет четвертая за день, — сердито буркнула Лиля. — Может, вы все-таки объясните м…м… человеку свои легкомысленные манипуляции, в результате которых…
— Да вовсе не «в результате которых…»! — трубным гласом возопил «профессор», отдышался, отхлебнул из чашечки кофейной гущи и дрожащими пальцами доверительно взял Казимира за локоть, словно умоляя о помощи. — Видите ли, любезнейший, люди склонны сваливать вину за происходящее на кого угодно, только не на себя. Как, скажите мне, я, скромный часовой мастер, могу нарушить иерархию времени, то, что не зависит даже от Создателя, ибо каждый сам себе придумывает время и потом сам переставляет в нем фигуры. А я всего лишь часовщик, я подкрепляю и подчищаю часы, эти игрушечные символы, навожу лоск, придаю им товарный вид и возвращаю заказчику. Грубейшая ошибка думать, что я их чиню! Любые часы идут всегда, а их остановка — опять же условность, выдуманная человечеством. Даже эти неуклюжие развалюхи — идут, ибо в них заключена правда чьей-то жизни, давно истлевшей в могиле, что, впрочем, не имеет значения. Какая разница — пятая зарубка или пятьсот шестьдесят седьмая… О, Господи, ведь об этом так много болтают, а людям все невдомек… И старичок величественно умолк, стоя между столами, заполненными шестеренками, винтиками и ободранными часовыми корпусами…
— Ну-ну, не скромничайте, во-первых, вы не просто часовой мастер, а Мастер из мастеров… А во-вторых, на эту золоченую финтифлюшку, как вы изволили выразиться, вы имели кое-какие виды… «подшутить над дурачками»… помните? — Лиля прищурилась, и Казимир удивился, как она может столь молниеносно меняться — то прыткая студентка, то занудная барышня, то и вовсе неведомый зверек.
— Ты, как всегда, мало что поняла, — профессор победоносно обернулся к Казимиру, — Лиля имеет в виду часы работы позапрошлого века, очень интересный барочный экземпляр, но по мне — слишком уж слащавый, для спальни какой-нибудь провинциальной пожилой кокетки. Часы назывались «случайное сердце», немудреное устройство — каждый час в одном из окошечек, прорезанных напротив цифр, появлялось пошлое сердечко, но никогда нельзя было предсказать, где оно появится в следующий раз. Хоть гадай на этих часах. Мне принесли их добрые знакомые, ну я и взялся с ними повозиться… И ни-ка-кой мистики, как думает Лиля. Когда они ко мне попали, я неосторожно пошутил, что вот, мол, во плоти забава человеческой жизни — никогда не знаешь, кто и где тебе повстречается и что с вами будет, и кто сломается первым, а кто окажется более цепким… А ведь никто и не думает ценить случайность, все хором поют о закономерностях. А мир суть не более чем случайная встреча и — NIHIL… — и Межинский плавно опустил руку на грустную рваную книжку, творение какого-то допотопного издательства Вдовы и братьев Ромм…
