Затем — вновь студия и ночной клуб.
Лишь через несколько дней, когда до визита в Кремль оставалось всего ничего, Люба урвала минуточку и тайком проехала в дальнюю комнату, заставленную пластиковыми ведрами с краской и затирками. Достала мобильник и, слегка робея, набрала номер телефона, по которому в приглашении просили подтвердить прибытие в Кремль.
— Это Любовь Геннадьевна Зефирова беспокоит, — понизив голос, сказала Люба. — Насчет встречи с президентом 24 июня.
— Добрый день, Любовь Геннадьевна, слушаем вас.
— Я хотела предупредить, чтоб вы шампанское, вино, и аперитив этот не покупали, Мне спиртное нельзя, потому что я, оказывается, ребенка жду. Звоню, чтоб вы зря не тратились.
— Спасибо за звонок, Любовь Геннадьевна. Вы насчет трат не беспокойтесь.
— Ну как же, цены на все такие дорогие.
— У нас по старым ценам все закуплено, давнишние запасы, — серьезно ответили Любе. — Так что ждем вас, ни о чем не беспокойтесь. И поздравляем с материнством!
— До свидания, — прошептала Люба и оглянулась на дверь, за которой весело пробежал Вася.
Вася! Вот еще с кем предстоит поработать!
— Вася-я! — заорала Люба и ринулась в коридор.
— Денег не просить, рахмат не говорить, — весь вечер звонко отзывался Вася, на крик Любы: «Повтори, чего нельзя делать в Кремле?», и вырывался из ее рук.
Укладываясь накануне знаменательного дня, Вася спросил:
— Любка, а там опять стрелять будут?
— Конечно — нет, — испугалась Люба и снова положила руку себе на живот. — Ерунду какую-то говоришь. Кому там стрелять?
— Психам.
— Нет в Кремле психов!
— А ты откуда знаешь?
Вопрос поставил Любу впросак. Она выехала на кухню, где шло полуночное чаепитие и, поразмышляв, набрала номер Каллипигова.
— Извините, что так поздно.
— Землячка дорогая, звони хоть в ночь, хоть в полночь!
— Вопрос, конечно, глупый. Но я очень волнуюсь. А вдруг опять в Кремль какой-нибудь псих проберется? Такого не может быть?
— Волнение в твоем положении понятное. Заверяю твердо: все психи, кто хотел в Кремль пробраться, уже давно это сделали. Ха-ха! — Каллипигов здоровым хохотом оценил свою собственную шутку и откашлялся. — Шучу! А если серьезно: безопасность первого лица, твою, и вашего ребенка гарантирую.
— Я еще хотела спросить. А где тот, который стрелял?
— Будь спокойна, Любовь! Эта гадина в сердце нашей родины больше не проберется!
— Он в тюрьме?
— Ликвидирован при попытке к бегству.
— Ликвидирован? — Люба вздрогнула и вцепилась одной рукой в поручень коляски.
«Чего ты, Любушка?» — забеспокоилась коляска.
— Ликвидирован, — прошептала Люба.
И вспомнила зловещее предположение коляски. Всех свидетелей велено убрать, сказала она в госпитале. Значит, не сочинила, колясочка, не приблазилось ей.
«Но зачем — ликвидировать? И кого — всех?» — бормотала Люба и все сильнее сжимала поручень, когда Каллипигов заверял ее в безопасности визита в Кремль.
«А я что тебе говорила? Убить нас спецслужбы хотят! — переполошилась коляска. — Да ты ведь разве послушаешь когда?»
Люба попрощалась с Каллипиговым, отправилась в свою полупустую комнату, улеглась. Но так и не уснула толком до самого утра.
В девять тридцать прибыла черная правительственная машина. Даже Николай сделался почтительным и сел в машину не вразвалку, а с краешка сиденья. Вася, наряженный в новенький смокинг фабрики «Салют» — особый восторг Васи вызывали атласные отвороты и галстук-бабочка, забрался без шалостей и веселых призывов подать рубль. Последней водитель разместил Любу, сложив ее коляску в багажник.
На Любе был костюм салатного цвета, на руке сияли дареные президентские часы, на плече висела сумочка цвета топленого молока, на тощих ногах переливались колготки, новенькие туфли утюгами сидели на ступнях.
— Красавица ты моя! — утерла слезы Надежда Клавдиевна и тайком перекрестила отъезжающую машину.
Как во сне въехала Люба в Кремль, с помощью крепких молодых мужчин оказалась в Георгиевском зале, на ковровой дорожке.
— Когда на дорожку вступит глава государства, езжайте навстречу ему так, чтобы встретиться посередине, — ласково предупредили Любу.
— А если не на середине? — заволновалась Люба.
— Уж постарайтесь. Не волнуйтесь! При встрече вы можете приветствовать главу государства легким поклоном головы.
— А вопрос можно задать? Только я хочу острый, злободневный, то, что простых людей волнует!
— Конечно, острота в Кремле только приветствуется! Спросите про амурского тигра, про белух. Про народный фронт можно. Про нанотехнологии. Что еще народ волнует? Про счетчики на горячую воду.
— Не могу сообразить чего-то, — расстроилась Люба, вспотевшая от страха. — Все из головы вылетело.
Но после того, как президент прошел навстречу Любе со своей обычной улыбкой, она вдруг перестала дрожать и обрела, наконец-то некоторую ясность мыслей.
— Здравствуйте, Любовь Геннадьевна, очень рад вас видеть.
— Здравствуйте! — нервно хихикнув, ответила Люба.
— Как вы себя чувствуете?
— Просто отлично!
— Тогда сперва запланирована небольшая экскурсия по Кремлевскому дворцу. Думаю, вам будет интересно.
— А Васе и Николаю тоже можно?
— Конечно.
Люба обернулась и принялась махать рукой, призывая Васю и Николая подойти ближе.
— Любовь Геннадьевна, вы ни о чем не волнуйтесь, о ваших друзьях есть кому побеспокоиться. Им обо всем скажут. А вы сегодня отдыхайте.
— Президент, дай денежку! — весело сказал Вася, выставив двупалую руку. — Рахмат!
Люба сделала зверские глаза.
— Я так понимаю, это тот самый Василий, способный к пению? — сказал президент и пожал протянутую клешню. — А тебя, Василий, уже в музыкальную школу-интернат записали, ты об этом знаешь?
— Не пойду я в интернат, там бить будут.
— Кто тебя там бить будет?
— Воспитатели.
— Это ты брось! В наших интернатах педагоги детей не бьют.
— А ты откуда знаешь? — упорствовал Вася.
— Вася! — шипела Люба. — Ты что говоришь?
— Я тебе обещаю, бить не будут, — заверил президент. — А если кто тронет, мне сообщи, я лично приду, разберусь.
— Врежешь им? — обрадовался Вася.
— Так навешаю, что близко к тебе никто не подойдет.
— Ну ладно, может, и пойду в ваш интернат. А велосипед купишь?
— Да ты что, Вася? — вскрикнула Люба, а Николай незаметно дал ему тычка в бок.
— Купишь велосипед — честное слово пойду в школу, — принялся шантажировать Вася.
— Придется купить, — пообещал президент. — Но если обманешь, велосипед назад заберу, сам кататься буду.
— Не обману, — весело пообещал Вася.
— Заметано! — предупредил президент. — Тогда на экскурсию?
— Георгиевский зал — самый большой зал Кремля, — принялась рассказывать экскурсовод, — назван так в честь святого Георгия Победоносца, покровителя русского войска.
Люба, затаив дыхание, глядела на огромные золотые люстры, сияющие канделябры, высокие торжественные своды, узорчатый паркет. В Грановитой палате внимательно выслушала подробности подвигов каждого из святых, глядевших с росписей потолка и стен. Радостно засмеялась, увидев в Зеленой гостиной камин. Но экскурсовод сказала, что фуршетов в Зеленой гостиной не проводится.
— Пора, пожалуй, вас угощать, Любовь Геннадьевна, — сказал президент, услышав про фуршет.
— Я просто так сказала! — принялась уверять Люба. — Честное слово, я не голодная.
— Вы теперь должны за двоих есть, сил набираться, — ответил Путин.
Николай ревниво раздул ноздри.
Люба испуганно посмотрела на Николая. Он стоял с каменным лицом.
— Конечно, после ранения нужно хорошо питаться, — деланным голосом ответила Люба, надеясь увести разговор в сторону и не вызвать удивления Николая неожиданным известием о скором отцовстве.
«Не хватало только, чтобы он узнал об этом от президента», — пробормотала Люба коляске.
«Да уж, — задохнулась коляска. — Представляю разговорчик! Поздравляю вас, вы скоро станете папашей. — Я? Ну не я же!»
После «бокала шампанского», во время которого Любе таки пришлось отпить глоток во избежание Колиных подозрений, она и президент направились в Представительский кабинет. Васю же и Николая попросили подождать за столом с винами, соками и закусками.
Когда Люба с президентом вошли туда, оказалось, что помещение на добрую треть заполнено телекамерами и фотокорреспондентами.
— На награждении вас орденом Мужества будет присутствовать пресса, — сообщил Любе кто-то из сотрудников.
«Я совсем забыла про орден», — судорожно прошептала Люба коляске.
«Кому все — часы, ордена, букеты, а кому — шиш да ничего. Хоть бы медаль какую завалящую дали», — плаксиво посетовала коляска.
