– Даже если все это построено на песке,– добавил Палмер.
– И ты только что вонзил тупой кинжал в позвоночник некоего Мака Бернса,– продолжала Вирджиния.
– Я? – Моллетт сдернул салфетку, которую официант попытался ему завязать.– Чтобы я сделал такое с Честным Маком?
– Он следил, как удаляется официант.– Просто я заметил,– сказал он, ловко и уверенно атакуя омара,– что в качестве заслуживающего доверия политического организатора всяких сомнительных мероприятий он прекрасно научился работать на два фронта.– Моллетт поднял длинный кусок омара, обмакнул его в растопленное масло и отправил в рот. Его взгляд быстро метнулся в лицо Палмера.
– Вы что-нибудь сказали? – спросил он.
– Просто я подавился,– ответил Палмер, врезаясь в свой бифштекс. Вместо средне прожаренного мясо было обуглено с внешней стороны, оставаясь внутри сырым.– Полюбуйтесь,– пожаловался он.
– Выглядит несъедобно,– сказала Вирджиния.– Сегодня пятница, и я буду придерживаться рыбного меню.
– Разве кто-нибудь в здравом уме может назвать это средне прожаренным?
– Немного сыровато,– согласился Моллетт,– отправьте его обратно.
Палмер покачал головой и принялся за наиболее приемлемые куски бифштекса.
– Вы нам еще не ответили, достаточно ли интересует вас новость, чтобы над ней работать.
Моллетт продолжал жевать.
– Это трудновато объяснить. В сущности, черт возьми, почти невозможно.
– Не заинтересовались?
– Очень даже заинтересовался.
– Тогда…
Моллетт плотно сжал губы, отрывая очередную клешню омара.
– Я не совсем уверен, что должен это объяснять,– ответил он.
Вирджиния положила вилку.
– О, нет. Не может быть.
Моллетт кивнул:
– Угу.
Вирджиния повернулась к Палмеру.
– Этот тип хочет сказать,– она понизила голос,– что кто-то уже сообщил ему эту новость. Кто-то с другой стороны.
Палмер перестал жевать. Он откинулся на спинку стула, его глаза уставились на репортёра. Спустя мгновение он проглотил кусок мяса, но другого отрезать не стал.
– Тогда почему,– спросил он наконец,– вы были так удивлены, услыхав это от меня?
– Меня уверили, что, во-первых, никто в ЮБТК ничего не подозревает и что, во-вторых, они ничего и не заподозрят… пока не опустится топор.
– Я не слишком польщен чьим-то мнением обо мне.
– Это их мнение о Бэркхардте, ископаемом, которое ходит на двух ногах,– ответил Моллетт.– Видите ли, я получил эти сведения еще до вашего приезда в Нью-Йорк.
Палмер кивнул:
– Я знал, что операция продолжается уже некоторое время. Как вы думаете, сколько акций они собрали?
Моллетт нахмурился и обмакнул омара в масло.
– Вы забываете. Мне сообщили конфиденциально.
– Джордж,– сказала Вирджиния,– ну что ты за друг? – И поскольку репортер молча ел, она продолжала:– Чего я действительно не понимаю, так это почему все настолько секретно? Другие баталии из-за руководства ведутся в открытую. Борьба за полномочия. Сенсационные заголовки в газетах. Эта же до такой степени засекречена, что я до сих пор не уверена в ее реальности.
– Верь,– сказал Моллетт.
– Банк не просто любая корпорация,– объяснил Палмер.– Когда кто-то пытается нанести удар для захвата контроля над банком, он не может позволить себе делать это в открытую. Среднему бизнесу такая гласность может и не повредить. Но общеизвестно, как она мешает началу атаки на банк.
– Гласная борьба,– подтвердил Моллетт,– может привести к такому полному опустошению банка, что новому руководству не достанется ничего, кроме головной боли.
И снова наступило молчание. Палмер оглядел комнату, чтобы убедиться, что никто не подслушивает их разговор. У прилавка кассира он увидел молодого парня в кожаной куртке, разговаривающего с метрдотелем. Потом парень передал тому какой-то конверт.
– Итак,– резко сказал Моллетт,– что вы имеете?
Палмер посмотрел в глаза репортеру:
– Информацию, которую вы не можете помочь мне развить и дополнить.
– Правильно. Если бы вы первый пришли ко мне, я бы еще мог кое-что сделать. А теперь у меня связаны руки.
– Но не язык,– вставила Вирджиния.– Этика, пожалуй, еще подскажет тебе немедленно бежать назад к твоему первоначальному источнику и сообщить ему, что ЮБТК оказался на высоте.
Моллетт выглядел настолько оскорбленным, насколько может выглядеть человек, с удовольствием жующий кусок политого маслом омара.
– Я – возмущен,– наконец произнес он.– Вы говорили со мной конфиденциально.
– Спасибо,– ответил Палмер. Он заметил, что метрдотель направляется к их столику.– Есть ли какой-нибудь способ привлечь вас на сторону ЮБТК?
– Человека из «Стар»? – спросила Вирджиния тоном глубочайшего удивления.
– Посмотрите на это иначе,– сказал Палмер.– Чем больше мы знаем, тем острее будет борьба и интереснее ваша статья.
– Макиавелли,– произнес Моллетт.– У вас, чикагцев, просто инстинкт убийц.
Метрдотель подошел к столу.
– Мистер Палмер, сэр? – спросил он, не уверенный, кто из мужчин был Палмер.– О да, сэр,– когда Палмер кивнул, и подал ему конверт.
Это был длинный белый конверт без каких-либо отметок на нем, заклеенный крест-накрест скотчем. Палмер перевернул его и увидел, что определить, от кого он пришел и кому предназначен, невозможно. Он вскрыл конверт и обнаружил кусочек плотной белой бумаги с прикрепленным к нему плоским ключиком. На бумаге красным карандашом было написано: «В Олбани 10 дней. Будь моим гостем». Палмер поднял глаза и увидел, что Моллетт и Вирджиния наблюдают за ним. К счастью, он так держал бумагу, что ключа не было видно. Он сунул записку и ключ в карман, не думая, благоразумно это или нет, просто чтобы убрать их с глаз долой. Ничто в записке не указывало ни на отправителя, ни на получателя. Палмер поймал себя на мысли: как бы Мак Бернс работал в разведке? Вероятно, очень неплохо.
Он улыбнулся собеседникам.
– Настоящий инстинкт убийцы,– медленно произнес он,– не имеет географических границ.
– То есть? – спросил Моллетт.
– Происхождение ничего не говорит. В конце концов, Джо Лумис, насколько я помню, из Огайо.
Маленький рот Моллетта чуть-чуть дернулся:
– Угу.
– А Арчи Никос, кажется, из Лондона.
– Гм.
– А Мак Бернс, как мне сказали, является продуктом Бейрута и Голливуда.
– Ух.
– Скажи что-нибудь по-английски, Джордж,– попросила Вирджиния.
Моллетт пожевал и проглотил.
– Единственное, что я могу сказать,– провозгласил он,– так это, каково бы ни было их происхождение, теперь, когда я встретил деревенского увальня из Чикаго, мне их жаль.
В квартире Мака Бернса, стоя у окна, выходящего на Ист Ривер, Палмер раздумывал над тем, что Бернсу нельзя доверять, в сущности, ни в чем и особенно нельзя верить ему, когда он говорит, что пробудет десять дней в Олбани.
Долгой тренировкой приученный проверять факты, Палмер сделал все, что мог, чтобы удостовериться в правильности указанного в записке Бернса десятидневного срока. Помог звонок в контору Бернса. Секретарша ждала его не раньше рождества, до которого было одиннадцать дней. Палмер позвонил также Калхэйну по какому-то незначительному поводу и смог выяснить, что политический деятель не ждет Бернса в Нью-Йорке в течение по меньшей мере десяти дней.
Стоя теперь у окна в гостиной Бернса, наблюдая, как лучи автомобильных фар расплываются вдоль Ист Ривер-драйв сплошным желто-белым потоком на фоке черноты невидимой реки. Палмер размышлял, почему он так легко смог отогнать от себя мысль о возможном предательстве Бернса. Не то чтобы он не принимал в расчет эту мысль, а просто Палмер смог едва заметным усилием отодвинуть ее в своем мозгу на задний план.
В самом деле, думал сейчас Палмер, все, что он делал или собирался делать, кажется, не слишком волнует его. И это не потому, признавался он себе, что владевшее им желание лишало все остальное какого-либо значения. Нет. Перспектива предстоящего вечера не заполняла его напряжением, способным задушить все другие чувства. Короче говоря, как выразилась бы Джерри, он, видимо, очень хладнокровно относился к своей новой роли.
Три легких стука в дверь.
Палмер подошел к двери и приоткрыл ее на несколько сантиметров. Из коридора ему улыбалась Вирджиния Клэри. Он открыл дверь, впустил ее, закрыл дверь и запер. Потом повернулся и посмотрел на нее. Она стояла в полутьме, глаза блестели, на ее высоких скулах – слабый румянец, губы все еще в приветственной улыбке. Палмер знал, что у него на лице была такая же широкая, глуповатая, радостная ухмылка.
– Я бежала,– сказала она.
– Не надо было.
– Надо было. Я даже не покрасила губы.
– Помада почти вся съедена.
