Полицмейстер сказал Полицейскому:
— Дайте ему шомполами.
И уже полицейские вывинчивали шомпола из винтовок.
— Не надо, — попросил Старик. — Он же не понимает. Его всегда за песни и музыку хвалили. Он и вам поет, чтобы понравиться и чтобы вы его похвалили.
— После шомполов перестанет петь, — сказал Полицейский.
И с дурачка уже сдирали штаны и пороли шомполами. Дурачок кричал от боли и рыдал.
Из дома вывели молодую женщину и старуху.
— С этого двора никто не служит, — сказал Старик.
— Служит, — возразил Полицмейстер и показал на фамилию в списке. — В райвоенкомате остались все списки мобилизованных. В твоей деревне из трех семей призваны в Красную Армию. Две семьи я нынче взял.
— Теперь только я остался, — сказал Старик.
— Ты ведь староста, — ответил Полицмейстер. — Не мною назначен. Объясню в комендатуре, что ты тоже на подозрении, и тебя возьму. Но вначале возьму твоего дурачка, если не объяснишь ему, какие надо песни петь…
На этот раз обыскивали особенно тщательно и дома, и пристройки. Сеновал теперь протыкали длинными железными прутами, внимательно осмотрели и чердак, и подвал.
— Поговорим о моих делах? — предложил Полицмейстер.
— Да пошел бы ты!
— Сегодня я пойду, но завтра ты ко мне придешь, а будет уже поздно…
Чекист, Политрук и Снайпер лежали на возвышении. От деревни их отделяла река. Снайпер наблюдал за происходящим через половинку бинокля, прикрученную проволокой к карабину. Они слышали и песню, и крики. Снайпер несколько раз уже держал на прицеле Полицмейстера, отводил прицел и вытирал потные ладони о брюки. На Чекисте по-прежнему была кобура с наганом, а Политруку достался старый обрез.
Ночью они перешли реку вброд и вышли к сараю. Их уже ждал Старик.
— Две семьи из деревни забрали, — сказал Старик. — Уходить вам надо.
— Завтра уйдем, — пообещал Чекист.
— Чего тянуть, — возразил Старик. — Сейчас и идите. Митька дома останется.
— Ты карабин нам дашь? — спросил Политрук Снайпера.
— А я как? — спросил Снайпер.
— Ты же остаешься, а мы еще повоюем.
— Немного вы навоюете с карабином и наганом.
— Сколько уж получится. Во второй раз в плен не сдадимся.
Снайпер молчал, раздумывая, и наконец принял решение.
— Я с вами тоже пойду.
— Никуда не пойдешь, — сказал Старик.
— Пойду, — подтвердил Снайпер. — Они городские, в лесах пропадут.
— Им надо привыкать в лесах жить, — сказал Старик. — Я слышал от полицейских, что немцы Москву взяли.
— Наполеон тоже взял, а потом бежал, — возразил Чекист.
— Побежит и немец, — согласился Старик. — Только когда? Через десять лет или через сто?
— Не взяли они Москву, — сказал Политрук. — Если бы взяли, всюду бы музыка играла, листовки бы расклеили, флаги вывесили. Они в пропаганде понимают не хуже нас.
— Тоже верно, — согласился Старик.
Все молчали. Политрук кутался в мокрую шинель, его трясло. Старик приложил ладонь к его лбу и сказал:
— Совсем ты плох, парень. Нюрке скажу, принесет меду и малины. Других лекарств в деревне нет. Придется вам отход отложить.
— Я здоров.
Чекист, Политрук и Снайпер сидели на чердаке сарая. Иногда темноту ночи прочерчивали автомобильные фары.
— Оружие надо добывать, — сказал Политрук.
— Сейчас этих гусей дразнить не надо, — ответил Снайпер.
— Их не дразнить, а убивать надо. Их всего-то восемьдесят миллионов.
— У нас столько патронов на всю Красную Армию нет, — заметил Снайпер. — Только и талдычили: беречь патроны, беречь патроны. Пока в школу снайперов не направили, я перед присягой только три патрона из винтовки выстрелил.
Политрук решительно встал и почти приказал:
— Сержант, если вы не идете, дайте мне наган. Я должен добыть оружие для дальнейшей борьбы.
— Дай нам карабин, — попросил Чекист у Снайпера.
— Ладно, — ответил Снайпер. — Я тоже с вами иду.
Дурачок-гармонист лежал животом вниз на лавке, и Старик смазывал ему задницу дегтярной мазью. Катерина и Анна смотрели в сторону.
— Чего отвернулись, поротой задницы, что ли, не видели? — спросил Старик.
— Не видели, — ответила Катерина.
— Привыкайте… Нельзя петь эти песни, — выговаривал Старик.
— Почему нельзя? — спрашивал Дурачок. — Песни хорошие.
— Власть переменилась. Надо петь другие песни, — убеждала Катерина брата.
— А какие петь? — спросил Дурачок.
Катерина подумала и запела:
Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка темная была,
Одна возлюбленная пара
Всю ночь гуляла до утра.
— Нет, — сказал Дурачок. — Эта грустная. Моя веселее, — и запел:
Броня крепка, и танки наши быстры,
И наши люди мужеством полны,
В строю стоят советские танкисты.
Своей великой родины сыны.
— Будешь петь эти песни, тебя опять будут лупить по заднице, — сказал Старик.
— Драться нехорошо, — ответил Дурачок.
Катерина горестно вздохнула.
Старик сидел, курил, смотрел на сестер и брата, которые играли в самодельные шашки, проигравшему били щелбаны по лбу и смеялись. Наверное, они были уверены, что Старик все решит и все устроит.
Снайпер и Чекист отодрали доску от пола и стали в нее вбивать ржавые зубья от старой прицепной сенокосилки.
Чекист и Политрук выбрали место, выскочили на грунтовую дорогу, уложили доску, присыпали землей, разровняли и стали ждать. Чекист с карабином отслеживал дорогу.
Приближался огромный дизельный грузовик. Он проехал доску с зубьями. Им показалось, что баллоны не прокололись. Но через несколько метров грузовик остановился.
Из кузова выпрыгнули четверо солдат. Двое залегли у передних баллонов, двое контролировали заднюю полусферу, и только после этого из кабины вышел шофер со своим, по-видимому, напарником.
Профессионально быстро они заменили два баллона, так же продуманно заняли свои места вначале шоферы, потом охрана.
— У них все продумано, — сказал Снайпер.
И снова они лежали возле дороги. Послышался гул мотора.
— Мотоцикл, — сказал Чекист. — В канаве я видел провод.
Они быстро вытянули провод, зацепили его за придорожное дерево, присыпали пылью, другой конец провода держал Чекист. Мотоцикл с коляской приблизился, Чекист резко натянул провод. Мотоциклиста выбросило из седла мотоцикла, но и Чекист вылетел на дорогу и затих от удара. Второй немец, сидевший в коляске у пулемета, тоже оглушенный, лежал на дороге.
Наступила полная тишина. Один из мотоциклистов зашевелился. Политрук бросился к нему, ударил камнем, потом ударил второго мотоциклиста и автоматически занес камень над Чекистом.
— Ты что, охренел? — спросил Чекист и сел.
Чекист осмотрел пулемет на коляске. Политрук снял автомат с другого мотоциклиста. Снайпер прицепил к ремню кобуру с парабеллумом, на руку часы. Вынули из коляски две бутылки французского коньяка, консервы, шоколад.
— Надо поспешать, — сказал Снайпер. — Скоро начнет светать.
Чекист надел немецкую каску, плащ, протянул вторую каску Политруку. Завел мотоцикл, жестом пригласил Политрука в коляску, показал Снайперу на заднее седло мотоцикла.
Мотоцикл набирал скорость. Они неслись по еще ночному шоссе. Политрук вцепился в скобу коляски, каска наползала ему на глаза.
Чекист притормозил, развернулся и понесся в противоположную сторону.
— Ты чего? — крикнул Снайпер. — Тормози!
— Какая машина! — крикнул в ответ Чекист. — Зверь! Смотри, уже сто километров в час!
— Поворачивай, мать твою! Не успеем вернуться.
— Успеем! — кричал Чекист. — У нас пулемет. С пулеметом все успеем!
Чекист перемахнул через небольшую речку, развернулся. Политрук снял с коляски пулемет. Чекист закрепил ремнем рукоятку газа, мотоцикл скатился в речку и исчез в глубине.
Анна уложила в мешок вареной картошки, подсоленного сала, лука, чеснока, миску квашеной капусты.
Старик положил в мешок Библию и пошел к сараю.
Старик вошел в сарай и тихо сказал:
— Митька…
Поднялся на чердак и увидел пулемет, возле которого спал Чекист. Прижимая к себе автомат, спал и Политрук. У изголовья Чекиста стояла ополовиненная бутылка французского коньяка, открытая коробка голландских рыбных консервов.
Старик выхватил из кобуры Чекиста наган, ударил носком сапога и крикнул:
— Хенде хох!
Политрук тянулся к автомату.
— Вы уже убиты. И не стыдно? — спросил Старик. — Считай, что второй раз в плен попали за неделю.
— Стыдно, — согласился Политрук.
— А где Митька? — спросил Старик.
— В избу пошел, разминулись вы, наверное.
— Понятно, куда пошел… Откуда пулемет, французский коньяк, консервы?
