Уже темнело. В доме зажгли керосиновую лампу. Чекист и Политрук лежали в сарае.
Они смотрели на стадо коров, которых гнали через деревню. Коров встречали женщины. Анна загнала во двор двух коров и подросшего теленка. Вынесла тазик с водой, промыла вымя и начала доить.
И была она снова в новом креп-жоржетовом ярком платье. Чекист смотрел на нее, и очень она ему нравилась и крепкими проворными руками, и волосами, заплетенными в косу, и тем, как она сидела на корточках.
— Старик сегодня ночью нас убьет, — сказал Чекист.
— Зачем? — спросил Политрук в явной растерянности.
— Мешаем мы ему. Ему надо сына сохранить. Одного он прокормит, в подвале может и несколько месяцев продержать, а когда все утрясется, выправит ему документы. Одного ему даже немцы простят, а троих никогда.
— Мы же уйдем.
— А если нас схватят? Можем выдать. Он не будет рисковать.
— Как нас можно убить?
— Запросто. Напоит самогоном, подмешает туда какого-нибудь дурмана, чтобы крепче спали, и секир-башка. Так что самогон не пить, вилы держать под рукой.
Когда совсем стемнело, Снайпер вынес из дома горшок щей, миски, бутыль самогона и закуску: огурцы, лук, соль.
Снайпер разлил самогон по кружкам. Политрук отметил, что им налил больше, себе же плеснул на донышко. Чекист пригубил самогона и спросил:
— Полицай нас не выдаст?
— Ему что, жить надоело? Он нам хоть и далекий, но родственник.
— Полицай где дежурит? — спросил Чекист.
— Мельницу и мост через реку охраняет, завтра он в ночь нас в надежное место отведет.
— Мы сегодня уходим, — сказал Политрук.
— Завтра уйдем. Ешьте, пейте.
— Сегодня уйдем, — повторил Политрук. — Ты с нами или остаешься?
— Конечно, с вами. Чего не пьете? Выпейте. Когда еще придется выпить? Я сейчас хлебушка еще принесу.
Снайпер шагнул к двери сарая. Чекист поймал его за рукав рубахи, дернул на себя, ловко завел ему руку и приставил к горлу бритву.
— А теперь правду. Ты должен нас зарезать?
— Ты что, ты что! — Снайпер пытался вывернуться.
— Не дергайся, — предупредил его Чекист. — Сам знаешь, что мне зарезать человека как два пальца обоссать. Скажешь правду, жить будешь, или пошли твои последние минуты…
— Никого резать не будут, — сказал Снайпер. — Мишка вас должен завтра стрельнуть в низине у ручья.
Чекист отпустил Снайпера и сказал:
— Пойдешь под трибунал за содействие врагу.
— Я еще не содействовал, — возразил Снайпер.
— Уходим, — сказал Политрук.
— Проводишь нас в безопасное место, — сказал Чекист.
— А что толку, — ответил Снайпер. — Мишка все время талдычил папашке: сдадим да сдадим властям, награду получим. А папашка сказал: нет. Тихо стрельнем.
— Отец у тебя гуманист, — сказал Политрук.
— Какой есть, — ответил Снайпер. — Мишка, если нас не застанет, все равно выдаст. За ночь мы далеко не уйдем. Надо Мишку решать. Он утром с дежурства возвращается. Мы его и завалим в низине у ручья.
— Голыми руками? — спросил Чекист.
— Почему голыми? — спросил Снайпер. Подтянулся и достал из-за стрехи сверток в мешковине. Развернул, и все увидели очень укороченный обрез трехлинейной винтовки.
— И давно он у вас? — спросил Чекист.
— Всегда, — ответил Снайпер.
— Мы это называли «мечта кулака», — сказал Чекист.
— Правильно называли, — согласился Снайпер.
…Утром на рассвете из сарая вышли все трое. Снайпер обрез засунул за пояс, а Политрук и Чекист шли с топорами.
Полицейский катил на велосипеде. За спиною у него был карабин, на поясе — кобура с наганом. Перед кустами в низине он вдруг разогнался, чтобы с ходу подняться на возвышение.
Снайпер нажал на курок, раздался щелчок, но выстрела не было.
— Капсюль отсырел, — шепотом сказал Снайпер.
Чекист и Снайпер смотрели вслед удаляющемуся Полицейскому, и только Политрук бросился за ним.
Услышав шаги и дыхание за спиною, Полицейский оглянулся, спрыгнул с велосипеда, попытался достать из кобуры наган, не успел, и оба упали в дорожную грязь. Мощный Полицейский мгновенно оказался сверху и все пытался достать наган из кобуры, но, как только он отпускал одну руку, Политрук вывертывался, и тогда Полицейский начал душить Политрука.
Чекист и Снайпер опомнились, бросились на помощь.
— Стреляй! — крикнул Чекист.
— А чего шуметь-то, — ответил Снайпер, достал большой узкий нож, примерился и ткнул Полицейскому под левое ребро.
Чекист и Снайпер забрасывали тело Полицейского сухим хворостом. Политрук сидел и пытался отдышаться.
Снайпер вытирал нож пучком травы.
— Для людей такой заготовлен? — спросил Чекист.
— Свиней забивать, — пояснил Снайпер. — Я хорошо забивал, меня многие звали.
Чекист, Снайпер и Политрук расположились на чердаке дома. Старую, снятую с петель дверь приспособили под стол. Ели перловую кашу, как едят после тяжелой работы проголодавшиеся мужики. Старик не смотрел на них. Анна подкладывала еду в миски. И снова она была в новом платье. Возле Снайпера лежал карабин, на поясе у Чекиста была кобура с наганом.
Чекист облизал ложку, собрал хлебные крошки и сказал:
— А ты, старый хрен, пойдешь под трибунал за организацию убийства бойцов Красной Армии.
— Каких бойцов? — спросил Старик. — Я вижу оборванцев, давших деру из плена, а не бойцов. Чего ты несешь-то?
— Не отвертишься. Он мне дал показания, — Чекист показал на Снайпера.
— Если тебе к горлу бритву приставить, ты любые показания дашь.
— Не юлить! — приказал Чекист. — Отвечать откровенно: почему ты пошел служить немцам? Отвечать как на духу!
— Может, как на допросе?
— Может, и как на допросе, — согласился Чекист.
— Кто ты такой? — спросил Старик.
— Считай, что представитель власти.
— Какой власти? Кто тебя уполномочил? Покажи документ!
— Документа временно нет.
— Пошел вон, сейчас же, чтобы ноги твоей у меня не было!
— Ночью уйду.
— Сейчас уходи! Ужом, ползком и в лес, а там, как заяц, прыг-скок, пока не подстрелят. Другого ты не заслуживаешь. Ты все просрал. Автомат, пистолет, командирскую форму вместе с партбилетом. За партбилет с тебя спросят.
Во время всего разговора Снайпер прилаживал к карабину одну половинку от разбитого полевого бинокля, превращая карабин в снайперский.
Старик выговорился, задыхаясь от гнева и злости. Анна погладила его по голове, как гладят маленьких детей, и сказала:
— Не психуй. Они того не стоят.
И наступило молчание.
— Ладно, — сказал наконец Старик. — Бог нам всем судья. Вот какой у меня вопрос. Что милиция, что полиция, что гестапо, что НКВД — все одно сыск. Что они сделают, когда хватятся полицая? Что бы ты сделал, если бы пропал твой охранник? — спросил Старик у Чекиста.
Чекист задумался. Старик терпеливо ждал.
— Я думаю, будут допрашивать всех подозрительных. Снимут воинскую часть и начнут прочесывать всю округу. Главная версия будет против нас. Раз трое сбежали, то больше всего вероятностей, что убили они. Мы там, в низине, натоптали, я хоть и попытался уничтожить явные следы, но улики всегда остаются…
— Митька, — сказал Старик. — Возьми Чекиста и поставьте в подполе бочки с квашеной капустой к загородке с картошкой. Надо делать запасной тайник. Пока будут откатывать бочки, успеете выйти через вход в подвал со двора. Нюр, покажи им, что и как должно быть в подполе.
— Принесите книжку почитать, — снова попросил Политрук.
— Я пришлю, — пообещал Старик.
Первым спустился с чердака Снайпер. Вторым — Чекист. Анна спускалась медленно. Снайпер отвернулся, а Чекист, придерживая лестницу, смотрел, как спускается Анна, и не мог заставить себя не смотреть. Очень уж были привлекательны ее ноги.
То ли Анна сделала неверное движение, то ли Чекист шатнул лестницу, но Анна скользнула вниз, Чекист ее подхватил и никак не мог выпустить.
— Что бабу, что корову за сиськи надо брать нежнее, — шепотом сказала Анна Чекисту.
И он отошел, выдохнул, как выдыхают после бега, восстанавливая дыхание.
Со двора полицейские выводили еще нестарого мужика и его жену. За происходящим наблюдали Полицмейстер и Старик.
Женщина, проходя мимо них, сказала:
— Отольются и вам наши слезы.
А почти рядом с полицейскими стоял деревенский дурачок и самозабвенно играл на гармони и пел:
Если завтра война, если завтра в поход,
Если черные силы нагрянут,
Как один человек,
весь советский народ
За любимую родину встанет.
На земле, в небесах и на море
Наш напев и могуч, и суров.
Если завтра война,
Если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов!
Полицмейстер сказал Полицейскому:
