Попусту мотаться за сорок километров в Пряевское РУВД не было у Лобачева никакой охоты, и он поначалу хотел на повестку махнуть рукой — тем более что работы на объекте было, что называется, по нижнюю губу, а он и так из-за этого пожара один день пропустил, и перед ребятами было неудобно.
Однако Викентьич, повертев в руках серую бумажку, похмыкав, пожевав губами, напоследок ткнул, как обычно, пальцем в переносицу, поправляя очки, и сказал:
— Ты, Сережа, съезди, пожалуй… Съезди, съезди, ничего, один день погоды не делает… Лучше съездить, а то, знаешь, прицепятся — вызывали, не приехал… Ну их! — и расстроенно махнул рукой.
…Он сошел с автобуса возле райсовета.
Пряевское РУВД располагалось в крепком двухэтажном доме с широким кирпичным крыльцом и черепичной крышей.
Лобачев показал повестку дежурному, тот хмуро ее изучил.
— Не знаю, здесь ли, нет ли… — сказал дежурный. — Он обычно-то по делам…
— Так ведь назначено, — сказал Лобачев.
— Мало ли чего назначено, — ответил дежурный со вздохом. — Направо по коридору.
Лобачев постучал в дверь, потянул ручку.
— Можно? — спросил он у плотного русоволосого лейтенанта лет тридцати пяти, сидевшего за столом над листом бумаги.
— Можно… — отозвался лейтенант, выводя ручкой какие-то вавилоны. — Отчего ж нельзя… пожалуйста…
— Меня вот вызвали… — сухо сказал Лобачев, приближаясь к столу и протягивая повестку. — К вам, что ли?
Лейтенант поднял голову, взглянул на Лобачева и неторопливо отложил ручку.
— Ко мне, — сказал он, серьезно кивнув. — Вот ведь тут, мнять, написано — к Червякову. Я и есть Червяков, не ошиблись… Присаживайтесь, гражданин Лобачев… — он взял повестку и прочел: — Сергей Александрович.
Лобачев сел, а лейтенант, наоборот, поднялся со стула, одернул китель и портупею, повернулся к окну и несколько секунд смотрел сквозь стекло, где были видны деревья на пустой улице да крыша какого-то сарая, крытого рваным рубероидом. Тело у лейтенанта Червякова было литое; широкая и гладкая, как у буйвола, спина туго обтянута кителем. Он обошел стол, сделал несколько шагов по кабинету. Сапоги поскрипывали.
— Ой, вот уж, мнять, не знаю даже, что с вами делать, гражданин Лобачев… — протянул Червяков в конце концов. — Так посмотреть — вроде приличные все люди, с высшим образованием, а ближе к делу, так, мнять… — и вздохнул, беспомощно разведя руками.
— Это вы к чему? — несколько оторопело спросил Лобачев. — К какому делу? Вы меня зачем вызвали?
Он отчетливо чувствовал, что лейтенант валяет дурака, но валяет дурака не от веселости, не от беззаботности. «А ведь оторва этот Червяков! — подумал Лобачев. — Ох, оторва!..»
— Жалуются на вас деревенские… — горько сказал лейтенант и покачал головой. — Жалуются! Говорят — другие вы люди, непривычные! И, мнять, если что плохо лежит, так, говорят, глазом не успеешь моргнуть, а хуррамабадцы уже слизнули! — он повысил голос и уперся Лобачеву в глаза взглядом своих — карих, сощуренных и жестких. — А? Нет, нет, вы не возмущайтесь! — он протестующим жестом выставил ладони перед собой. — Далеко за примерами ходить не будем! Вот скажите, гражданин Лобачев, где вы, мнять, взяли кирпич? возле домика-то у вас сложен — а?..
Лобачев открыл рот, чтобы ответить, — и не смог: задохнулся от возмущения.
Кирпич этот он, когда было время, выбирал из фундамента старого коровника, что возле оврага. Самого коровника давно не было — его забросили еще в пятидесятых, когда выстроили новую большую ферму в Сашкине. Стены его давно похилились, обрушились, что-то колхоз забрал, что-то завражцы растащили… а до фундамента с тех пор ни у кого руки не дошли — кто станет ковыряться из-за нескольких сотен кирпичей! — и он, заросший бурьяном, торчал в чистом поле, словно вставная челюсть.
А ему, Лобачеву, этот старый фундамент был подарком судьбы — хороший кирпич, старый, каленый… его только от раствора отбить — и готово: бесплатный! Конечно, времени жалко, время — те же деньги (ах, время! время! не денег бы — времени бы побольше!); но все равно: когда каждая копейка на счету, когда нужно работать, чтобы кормить семью, да из тех же денег откладывать на материал для строительства, да еще и работу пойди-ка поищи! — тут за каждый лишний кирпичик будешь благодарен!..
— Кирпичи? — переспросил Лобачев. — Ах, значит, кирпичи? Вы меня из-за кирпичей вызвали?!
Он много бы мог рассказать лейтенанту, объясняя, почему на них жалуются деревенские! Конечно — пришлые! Вроде — русские, а живут — как чучмеки! Все у них не как у людей! Да они ж даже водки не жрут! Выпьют маленько — и все, руки кверху! Нет, чтоб по-нашенски — до усёру! И гуси почему-то крупные, гладкие, не чета деревенским! И в огороде все гуще растет! И козы, черт бы их побрал, доятся! Нам, деревенским, молоко продают! — это ж какую наглость надо иметь! И ведь, чего доброго, еще и коров заведут! И дома построят! И в домах-то у них все будет не по-человечески — да хоть бы даже и горячая вода! И дети-то у них вишь как: в институт! Паша, ты же хотел на программиста! — нет, папа, я теперь в Тимирязевку — нам ведь тут жить! да еще оттуда: не надо денег, я на стипендию… а если что — так заработаю! и два раза в месяц — сюда, в Завражье, к отцу — помогать на стройке! а спросишь — да как же ты, Павел, а занятия? — а я все сдал, я свободен… Вот такие! будто в них какие-то моторчики без конца жужжат, жужжат, жужжат, толкают, не дают остановиться!..
— Нет, нет, дело не в кирпичах! — сказал лейтенант. — Из-за кирпичей я бы вас, Сергей Александрович, не приглашал… Дело у нас с вами другое…
Лобачеву показалось, что Червяков уже сделал для себя какие-то выводы — поговорил о том о сем… кирпичи вот приплел… и теперь, значит, Лобачев у него уже как на ладони… исследовал!
Лейтенант сел, положил на стол кулаки и сказал, твердо глядя на Лобачева:
— Разговор у нас пока мирный… предварительное дознание… Если б думал, что сбежите, засадил бы в СИЗО. Да вам бежать-то некуда… уж, наверное, набегались… — он неодобрительно хмыкнул. — Не надоело туда-сюда ездить?.. — вздохнул и сказал почти утвердительно: — Вы отрицаете, что ночью двенадцатого ноября были в доме Дугина Сергея Никифоровича и Дугиной Варвары Степановны?
— Был ли я в доме Дугина Сергея Никифоровича и… ах, вот чего! Да, отрицаю, — неожиданно обнаружив себя на краю пропасти, а потому осторожно подбирая слова, ответил Лобачев. — Я у Дугиных не был.
— Вот и запишем, что врете, — скучно сказал Червяков. — Видели вас, Сергей Александрович, когда вы выходили из дома… и время известно — во втором часу ночи, за несколько минут до пожара.
Лобачев почувствовал, что у него вспотели ладони.
— Да нет же! — сказал он, лихорадочно размышляя, кто ж мог такое сказать? Фомич? Фомич! точно — Фомич! ах, мерзавец!.. да главное-то — зачем?!
Он невольно присунулся к столу.
— Ерунда какая! Я подходил к дому — да, это было… но не заходил! Мне не открыли! И не во втором часу это было, а в одиннадцать… в двенадцатом! Мы с Аристовым приехали с работы… Он сразу домой пошел, а я к Сереге — Серега мне инструмент обещал… но они не открыли!
— То, что вы с Аристовым приехали, — это, мнять, дело другое, — еще скучнее сказал Червяков. — Это пожалуйста! Приехали и приехали… Потом-то могли еще раз сходить, верно?.. — он помолчал, словно дожидаясь подтверждения, не дождался и протянул: — Значит, отрицаете…
— Отрицаю, — сказал Лобачев. — Отрицаю. Я там не был.
— А как объяснить, что в процессе обследования места преступления был найден ваш нож? — спросил Червяков.
Лобачев похолодел. Нож?
Бог ты мой, а ведь точно — нож-то был у Сереги! Хороший уратюбинский нож, с которым Лобачев не расставался — в деревне всегда нужен, да и на работе, на стройке, тоже… А Сереге он нравился, и Серега выклянчил его на время в качестве образца — мол, он из волговской рессоры себе такой же сделает, и насечку такую же… и ручку… мол, у него ребята в автомастерских — они блоху подкуют, черта сварганят, не то что такой нож… мол, копия будет — не отличишь! И Лобачев дал ему свой, а Серега взамен всучил Лобачеву свой щербатый складень… Уже недели две прошло… нет, больше!
— Ну, молчите, молчите… — сказал Червяков холодно.
Он встал и снова подошел к окну.
— Дело в том, что я… — начал Лобачев, с ужасом понимая, что он ничего уже не сможет доказать.
Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул молодой краснощекий парень в зеленом пиджаке.
— Василь Петрович! — с улыбкой сказал он, опираясь о косяк. — День добрый!
— Здравствуй, коли не шутишь, — ответил Червяков.
Парень посмотрел на Лобачева, хмыкнул и подмигнул Червякову:
— Разговариваете, что ли, Василь Петрович?
— А… — Червяков махнул рукой, взял со стола пачку папирос, вынул одну и задержался сунуть ее в рот, искоса разглядывая Лобачева. — Что тут разговаривать… переливаем из пустого в порожнее.
