Умар хотел возразить, но понял, что это бесполезно. Он вспомнил, что именно такой же разговор состоялся у него когда-то с сыном Асланом. Перед ним стоял представитель нового непримиримого поколения чеченцев, готовых в любую минуту на самопожертвование во имя своей новой родины — Ичкерии. И, чтобы избежать дальнейшей бесполезной полемики, он спросил:
— Вы моего сына знаете?
— Знаю, товарищ генерал. Он возглавляет президентскую охрану. Перед отъездом я был у него.
— Как он?
— В зените славы. На днях Дудаев ему присвоил звание майора.
По лицу Умара пробежала горькая улыбка.
— Он знал, что вы едете ко мне?
— Да. Я ему об этом сказал.
— Как он среагировал на это?
— Он передал вам большой привет, а мне сказал, что зря еду к вам.
— Надо было прислушаться к его голосу.
— Я выполнил приказ генерала Дудаева. Товарищ генерал, простите за бестактность, но не кажется ли вам, что своим отказом вы закрываете себе дорогу на свою родину?
— Нет, капитан, мне так не кажется. Дудаев своими действиями толкает чеченский народ на войну с Россией, а война без человеческих жертв не бывает. В этой войне в основном пострадает ни в чем не повинное гражданское население. В Афганистане я видел разрушенные кишлаки,* слезы женщин и стариков. Не хочу, чтобы и с Чечней это повторилось… Прощайте, капитан. Не держите на меня зла, но я не хочу строить баррикады между русским и чеченским народами.
Капитан ушел. Умар с тоской посмотрел ему вслед, сел за стол. Рука непроизвольно потянулась к телефону, хотел позвонить Наташе, успокоить ее, но в последний момент передумал, «Дома скажу». Взял папку с документами и стал их изучать. Надо было подготовиться к встрече с пакистанцами. Зазвонил телефон,
— Умарчик, это я. Как у тебя дела?
— Дела, как у прокурора, — смеясь, ответил он. — А как твои дела?
— У меня все нормально.
— Я рад. Звонила Мария Петровна, она полчаса меня отчитывала, как нерадивого ученика, за мою нечувствительность к тебе в твоем положении.
— Прости, это я виновата.
— Наоборот, просить прощения должен я.
— Умарчик, вчера я была не права. Ты поступай так, как велит твоя совесть.
— Если моя совесть скажет, что надо ехать в Чечню, как ты на это ответишь?
— Ответ простой. Я поеду следом за тобой.
— Ты шутишь?
— Нет. Я хочу быть рядом с тобой.
Некоторое время он молчал. Молчала и Наташа. В трубке было тихо.
— Я уже дал отрицательный ответ.
Она все равно молчала.
— Наташа… — он услышал, как она заплакала.
Умар понимал ее состояние и терпеливо ждал, когда она успокоится.
— Я люблю тебя, — сквозь слезы сказала Наташа и положила трубку.
Умар задумчиво смотрел перед собой и не заметил, как в кабинет вошел полковник Максимов, а вслед за ним пакистанцы.
— Товарищ генерал! — подал голос полковник.
Умар вздрогнул, быстро встал, подошел к пакистанцам и, радушно улыбаясь, стал пожимать им руки. Пакистанцы, глядя снизу вверх на гренадерского роста генерала, отвечали ему крепким рукопожатием и широкими улыбками.
Однажды за обеденным столом Наташа завела разговор про будущего ребенка.
— Умарчик, как ты думаешь, где мне его рожать?
— Как где? — машинально ответил он. — Здесь.
— А, может, я поеду к маме в Волгоград? Первое время она мне поможет
— А не лучше, если она приедет к нам?
— Нет, она старенькая, не сможет приехать.
— Тебе виднее. Как считаешь нужным, так и поступай.
— Я передумала. Рожать буду в Москве.
— А почему в Москве, а не здесь?
— Во-первых, я прописана в Москве, а во-вторых, местом рождения ребенка будет столица России. И родится он гражданином России… Умарчик, а как у тебя с гражданством?
Тот неопределенно пожал плечами.
— Не знаю. На днях замминистра тоже такой же вопрос мне задал. Мол, пора вам определиться с гражданством.
— А что он этим хотел сказать?
— Напрямую не сказал, но его намек я понял: первый замминистра обороны Узбекистана не может быть гражданином другой республики.
— И что ты ему ответил?
— Ничего. Хотя рано или поздно надо определяться с гражданством.
— И ты согласишься принять гражданство Узбекистана?
В ответ он отрицательно покачал головой. Наташа некоторое время пристально смотрела на него и неожиданно спросила:
— А ты бы согласился вернуться в российскую армию?
Умар грустно улыбнулся.
— Пока Президент России Ельцин и министр обороны Грачев, мне России не видать, как своих собственных ушей.
— Что касается твоих ушей, то подойди к зеркалу и любуйся ими. Они у тебя красивые… А Ельцин и Грачев не вечны на своих постах. Но ты не ответил на мой вопрос: ты бы согласился вновь вернуться в российскую армию?
— Думаю, это пустой разговор.
Наташа улыбнулась, хотела ему сказать, что поживем — увидим, но передумала. Идея помочь Умару вновь вернуться в российскую армию пришла ей в голову неожиданно, и она решила пока не раскрывать ее. Чтобы отвлечь его от этой гемы, вернулась к прежнему разговору о месте рождения ребенка.
— Умарчик, а ты согласен, чтобы я его родила в Москве?
— Не возражаю, но тебе одной там будет трудно.
— Одна я там не буду. Я уже говорила с Марией Петровной и она согласна в это время пожить со мной в Москве.
— Я уже тебе ответил: поступай так, как считаешь нужным.
— Спасибо, милый. Еще один вопрос надо решить. У нас две квартиры в Москве. Может, одну продадим?
— А какая необходимость в этом?
— Но две большие квартиры ни к чему. Хочу одну из них продать и на эти деньги открыть салон красоты.
От удивления Умар чуть не подавился косточкой от рыбы.
— Ты что, решила бизнесом заняться?
— При чем здесь бизнес? Я не ради этого. Просто давно мечтала открыть свой собственный салон красоты.
Некоторое время он молчал, потом встал и нервно заходил по комнате. Наташа знала, что его беспокоит, и не ошиблась.
— А обо мне ты подумала? Что буду делать я? — он хмуро посмотрел на ее улыбающееся лицо.
— Я знала, что ты задашь этот вопрос.
— И что ответишь?
— Поживем, увидим, — уклонилась она от прямого ответа.
— Ты хочешь, чтобы я уволился из армии и стал сторожить твой салон красоты?
— Почему мой салон? Наш салон.
— Я так не думаю, — буркнул он.
Она недоуменно посмотрела на него. Хотела высказать свое недовольство, но, немного поразмыслив, поняла, почему так болезненно он отреагировал на ее слова, и спокойным тоном произнесла;
— Давай уясним наши имущественные дела и раз и навсегда поставим точку. То, что принадлежит мне, но праву принадлежит и тебе. Если я отдала тебе себя, то всякое барахло, которым владею, по сравнению со мной и ломаного гроша не стоит. Ты с этим согласен?
Он молчал. Она взяла его руку, положила себе на живот.
— Здесь твой сын. Скоро ты услышишь его позывные и мне не безразлична ждущая его судьба. Все, что я имею, принадлежит вам двоим. Надо радоваться, что мы с тобой живем в достатке и во взаимной любви. Я знаю твою кавказскую гордость и честолюбие. Только ответь мне, что здесь плохого, если жена богата и безумно любит своего мужа? Молчишь? А молчишь потому, что я права!
Наташа прильнула к его губам, но ответной реакции не почувствовала. Она отодвинулась от него и, глядя ему в глаза, сказала:
— Ты любишь меня сердцем, полюби и разумом. И тогда мы заживем с тобой прекрасной жизнью. По существу настоящую жизнь я еще так и не видела. Переезды из гарнизона в гарнизон, тревожное ожидание и постоянное нервное напряжение. Я хочу, чтобы мы с тобой поехали в круиз, хочу и мечтаю увидеть Париж, Рим. Позагорать на золотистых пляжах Карибского моря.
— Ты много хочешь. — Умар наконец оттаял.
— Разве это много? Это совсем мало. А что ты видел, кроме солдатской казармы? Ты даже ни разу за границей не был.
— Как не был? Был.
— Если имеешь в виду Афганистан, то и врагу не пожелаешь такой заграницы… Как только ты уйдешь на пенсию, мы сразу же поедем по туристической путевке в Париж.
— Почему именно в Париж?
— Не знаю, я с детства мечтала увидеть Париж. А тебе куда хочется?
— В Египет.
— А что там хорошего?
— Просто хочется посмотреть на пирамиды и прикоснуться к древней цивилизации.
— Я не возражаю. Поедем в Египет.
— А еще куда?
Наташа увидела в его глазах смешок.
— Ты что, сомневаешься?
— Все твои мечты в необозримом будущем. Как же ты собираешься по белому свету путешествовать с грудным ребенком?
Довод был убийственный, но Наташа не растерялась:
— Ему будет два года и мы его возьмем с собой.
— К этому времени много воды утечет. Неизвестно, что будет через месяц, а ты уже загадываешь на годы вперед. Поживем — увидим.
