Они вступились за нас, но их вмешательство вызвало еще больший прилив злобы у этой бабы. На глазах моих бедных соискателей показались слезы. «Сколько надо заплатить?» – прошептал Дуглас. И тут озверела я.
– Проходите, пожалуйста, – пропустила я вперед фей. – Мы не летим, но я иду к начальнику аэропорта, и вы заплатите из своего кармана за наши билеты, вы ответите за то, что не пропустили гуманитарный груз, я ведь показала вам документы.
– Мы будем ждать вас тоже, – вдруг с сильным прибалтийским акцентом сказала одна из фей. И добавила, обращаясь к «стражнице порядка»: «За это вас ненавидит весь мир».
Та вдруг сдулась и, что-то бормоча, приняла багаж.
В Энске нас ждал КР, с которым я созвонилась заранее. Сказал, чтобы я ни о чем не беспокоилась, он будет помогать, и, кроме того, губернатор лично окажет помощь в таком благородном деле, но так как он, конечно, очень занят, курировать процесс будет его супруга.
Я тотчас мысленно окинула взглядом набор подарков, который мне вручила Лина, в поисках достойного губернаторши. Вроде бы один годился.
Но как я ошиблась! Американские цацки не вызывали восторга. Жители Восточного склона Южного Урала жаждали твердой валюты – это я поняла сразу, как только КР назвал плату за убогую однокомнатную квартиру, в которой поселил Дойлов.
– А что, остановиться в хорошей гостинице будет не лучше? – спросила я. – Цена тянет на номер в приличном отеле.
– Это будет неудобно, – отрезал КР.
Неудобно оказалось моим подопечным. Джулия с хохотом сказала мужу, чтобы он был осторожен, потому что унитаз сильно качается.
Меня КР завез в какую-то унылую ведомственную гостиничку.
К нам прикрепили угрюмого водителя, но КР предупредил, что расплатиться за услуги надо будет не с водителем, а с ним – естественно, в последний день.
На вопрос «сколько?» ответил уклончиво, и я сразу начала нервничать, ведь платить за все должны были мои милые новые друзья.
Не зря нервничала!
Мороз стоял сильный, и улицы были пустынны. Честно говоря, я надеялась, что на правах хозяина КР пригласит нас вечером хотя бы на чай. Какую-то еду я взяла из Москвы, но хотелось по-московски посидеть, обсудить завтрашний день, но КР попрощался, сказав, что завтра утром нас отвезут в Дом ребенка, и исчез.
Много раз крашенная дверь убогого жилища была не заперта, и я с порога увидела их стоящими на коленях и молящимися. Я замерла. Они молились о том, чтобы Господь послал им завтра ребенка. Они волновались. Из моего разговора с КР в машине они по интонациям поняли, что все не очень просто. Я спрашивала, точно ли есть ребенок, которого можно усыновлять, КР отвечал уклончиво, ссылаясь на губернаторшу.
В общем, я поняла, что губернаторша в доле, и КР в доле, и директриса Детдома в доле, и кто-то из здравоохранения, и нотариус, но во что это выливается, не имела представления.
Они молились так пылко, так истово, что у меня сжалось сердце.
Я тихонько прошла на кухню, приготовила чай и бутерброды.
После скромного ужина Дуглас притащил устройство, похожее на большой велосипедный насос, и заявил, что сегодня же пропустит через него воду из крана. Он был экспериментатором. Я все же посоветовала пить только кипяченую воду, но мистер Дойл гордо заявил, что доверяет продукции военного комплекса.
Например, когда оборудовали площадку для вертолетов на крыше госпиталя, он, как главный инженер, вызвал для консультации военных, и они посоветовали много дельного.
Рано утром мы были в Доме ребенка.
И первое, что услышали, был детский крик. Кричала девочка лет пяти, кричала и рвалась из рук нянек – грязная, одетая в рванье. Милиционер, стоявший в двух шагах, пытался ее успокоить, но как только он делал шаг к ней, она издавала такой душераздирающий вопль, что он отступал назад.
И тут появилась заведующая. Мельком глянув на нас, она приказала нянечкам:
– Быстро уводите ее, и сразу к врачу, вы что, не видите, в чем дело?! – Потом милиционеру: – Через пять минут освобожусь и все оформим, присядьте пока. Чаю хотите? – И нам: – Идемте!
Мы пошли за ней, она явно спешила, мы пришли не вовремя, и в этом была наша главная удача и удача Степана.
Нетерпеливо выслушав меня и мельком посмотрев на верительные грамоты, она поручила нас улыбчивой тетеньке, велев показать детей.
И тогда я спросила директоршу:
– Почему девочка так страшно кричала?
– Боится мужчин, – коротко ответила она и поспешила в вестибюль к милиционеру.
Дом ребенка был чистым, игровая, куда нас привели, светлой. Детки ползали по ковру, складывали кубики, но на нас прореагировали живо: стали подходить и подползать ближе.
– Посидите, присмотритесь, – показала нянечка на кресла.
Она, как и я, видела, что супруги пришли в невменяемое состояние.
Они сели, сложив руки на коленях.
– Вер ю? – спросила нянечка на чудовищном английском, но они ее поняли.
– Юнайтед Стейтс, – ответили подобострастно.
– Америка, – пояснила, на всякий случай, я.
– Надо же! – уважительно произнесла другая нянечка. – Ну, смотрите, у нас детки хорошие. Есть и другая группа.
Но ни Джудит, ни Дуглас не были готовы «смотреть», они были потрясены: вот так, прямо сейчас, надо сделать главный выбор в своей жизни!
И тут наступил «момент истины»: я вдруг почувствовала, что выбор надо сделать здесь и сейчас, и сделать этот выбор должна я.
– Мы можем здесь быть до вечера, – сказала я, но они не услышали меня.
Я ушла в другой конец игровой комнаты и села на стул.
Малышня, как металлические крупинки к магниту, тихонько приближалась к ним и ко мне.
Ко мне меньше.
«Надо же, крохи, а соображают, что папа с мамой лучше, чем одна мама».
Центр комнаты освободился, и стал виден малыш с огромной головой, сидящий на маленьких качелях. Он кривил слюнявый рот в беззвучном плаче, видно, не умел раскачать качели или хотел слезть. Но на него никто не обращал внимания. И когда я уже решила окликнуть нянечку, к качелям подошел мальчик, совсем маленький, и начал тихонько раскачивать. Гидроцефал тут же заулыбался, а маленький, лет трех, мальчик изо всех своих силенок тянул тоненькую штангу.
Я подошла к малышу, стала помогать, вглядываясь в курносое личико. Обычное детское личико с черными глазками.
– Как тебя зовут?
Он оставил качели, отошел к окну и спрятался за тюлевой занавеской. Занавеска была убежищем, защищавшем от волнения и смущения. Так и стоял там неподвижно, наверное, справляясь со страхом, уверенный в том, что не виден никому.
Но как только я отошла от качелей, он вышел из укрытия и снова принялся раскачивать уродца.
– Кто вон тот мальчик? – спросила я няньку.
– А это Степочка Марджанов, хороший мальчик, нашли на улице грудным… в луже.
– Этот мальчик наш, – сказала я громко и повторила по-английски: – Этот мальчик наш.
Дуглас и Джудит посмотрели на меня ошарашенно.
– Иди к нему, Дуглас, он похож на тебя, и он замечательный. Иди к нему.
И мистер Дойл встал и побрел к качелям как сомнамбула, следом за ним Джудит. Няньки молчали потрясенно.
Потом одна пролепетала: «Как-то вы быстро. Посмотрели бы еще».
Потом дети ели, потом у них был «тихий час», и Дуглас Дойл сидел возле кроватки Степана Марджанова и пухлым пальцем нежно гладил его по щеке и головке.
Мальчик замер, как пойманная птичка, но только счастливая птичка, потому что глазки его светились светом тихого счастья.
А рядом не спали тоже – завидовали, и так сильно, так безнадежно, что я не выдержала, сделала шаг, но мудрая нянечка показала: «Не надо!» И я ушла к директорше.
Директорша сказала, что у нее тоже усыновленный дома сидит уроки делает («надеюсь»), что проблем с бумагами не будет, у Степочки никого из близких нет, что, кажется, он здоров, что редкость в здешних местах, претерпевших радиационную катастрофу, что Дому ребенка очень нужен телевизор («Будет. И вообще все будет в порядке, вы меня поняли?»).
Вечером пили чай, я кипятила воду дважды, а Дойлы использовали фильтр. Их доверие к американскому военно-промышленному комплексу чуть не обернулось катастрофой.
Утром безотчетная тревога погнала меня к кирпичной пятиэтажке.
Дверь была не заперта. Джудит с бело-зеленым лицом сидела, согнувшись на диване. Из сортира доносились стоны Дугласа.
– Мы умираем, – сказала Джудит. – Но мы должны идти к Дагги…
С этими словами она бросилась на кухню. Ее стошнило в раковину.
«Господи, он уже Дагги», – только и успела подумать я.
– Надо вызвать «Амбуланс», Дагу очень плохо.
Вот как раз «Амбуланс» вызывать не следовало, я понимала, что их упекут в какую-нибудь жуткую инфекционную больницу или, не дай бог, в холерный барак. На всякий случай.
И тут я вспомнила, что Джудит – главная медсестра госпиталя в одном из восточных штатов.
