Помедлив, Джек поднимает голову. И в его глазах – жутковатый холодок, от которого становится не по себе.
– Я много думал и в конечном итоге понял, как разрушить выросшую между нами стену.
– Отпустить меня? Пойти и сдаться полиции? – невозмутимо интересуюсь я.
– Ты совершенно не заботишься о собственном благополучии. – Джек пропускает мои слова мимо ушей. – Тогда, на дороге, ты выскочила прямо под колеса и чуть не погибла. Ты не ценишь собственную жизнь. А когда те незнакомцы остановились нам помочь, ты послушалась меня лишь после того, как я предупредил, что поубиваю их, если ты что‐нибудь выкинешь.
– К чему ты клонишь, Джек? – раздраженно спрашиваю я, теряя терпение.
– Мотивация. Тебе ее не хватает. Если у тебя будет мотивация попробовать наладить со мной отношения, все получится. Ты просто не прилагаешь достаточно усилий. Поэтому я навестил твою сестру.
Он запускает видео на телефоне. Камера дергается, картинка скверного качества. На экране – темнота, лишь удается различить пол и ботинки, осторожно ступающие по лестнице. Открывается дверь. В кадре возникает кровать. Я узнаю ее, а потом замечаю спящую в постели сестру. Камера показывает ее лицо поближе: Ада хмурится, словно ей снится что‐то плохое. А потом объектив неторопливо движется вдоль ее тела, ненадолго задерживается на сползшей с плеча лямке шелковой комбинации, затем спускается ниже, к голым ногам и покрывалу, смятому между ними. Дальше камера смещается вправо, и рука Джека, скрытая перчаткой, оставляет на прикроватной тумбочке пару колец, после чего в кадре снова появляется Ада. Она по-прежнему спит, закинув одну руку за голову. Пальцы в перчатке осторожно гладят мою сестру по щеке.
Джек выключает видео. Дыхание у меня становится резче: раздражение уступает место страху.
– Если ты не начнешь стараться, – предупреждает Джек, – причем стараться как следует, то, возможно, не тебя, а твою сестру однажды найдут на обочине.
– Но Ада‐то тут при чем. Она же не…
– Она что‐то вынюхивает. В мой рабочий кабинет заглядывала, сука тупая…
Не такая уж и тупая, раз оказалась единственной, кто заподозрил причастность Джека к моему исчезновению.
– Ты только не думай, что она старается ради твоего спасения, – добавляет он. – Просто хочет прослыть героиней, пользуясь ситуацией. Эта курица обожает повыпендриваться.
Мне становится стыдно. Я сама сто раз говорила, что моя сестра любит повыпендриваться. Но кто из нас первым начал ее такой считать – Джек с моей подачи или наоборот?
– Ну и как же я должна «стараться», Джек? Чего ты от меня хочешь?
Он смотрит на меня в упор.
– В ночь шторма все было идеально. Мы слились в одно целое. Тогда наши отношения в последний раз были такими, какими им полагается быть.
Кровь шумит у меня в ушах, пол под ногами плывет. Секс. Джек хочет секса. Хочет, чтобы я позволила ему войти в меня. Вот как он собирается заставить меня передумать. Шантажом. Либо я отдамся ему во имя спасения сестры, либо откажусь – и она умрет.
Глава сорок восьмая
Сто шестидесятый день после исчезновения
Адалин Арчер
Он побывал у меня в доме, Элоди. Джек приходил ко мне домой. Вчера я проснулась – а на тумбочке лежат мои кольца, и обручальное, и помолвочное. Видимо, он пробрался сюда ночью. Я чувствую себя так, словно меня во сне изнасиловали. Та цитата в рамочке, висевшая у него в кабинете, про средства на войне и в любви, была предупреждением, а вот это уже настоящая угроза. Он четко дал мне понять, что может проникнуть ко мне в дом в любой момент.
В ужасе вскочив с кровати, я бросилась вниз. Запасной ключ от входной двери пропал. Я позвонила Кристоферу и сбивчиво объяснила, что произошло.
– В доме ничего не пропало, к тому же Джек воспользовался ключом, так что я, наверное, не смогу обвинить его в незаконном проникновении? – осторожно предположила я.
– Это будет сложно. Но замки тебе в любом случае нужно сменить. Когда Итан вернется?
Я не сразу нашлась что ответить: боль от осознания, что наш брак разваливается, накатила снова, на мгновение заставив меня забыть о страхе и о том, что Джек побывал у меня в спальне. С тех пор, как Итан меня оставил, не прошло и недели. Первые два дня он ночевал в отеле, а затем улетел в командировку в Словению. Он все еще там, и я понятия не имею, когда он вернется сюда, в наш дом, и вернется ли вообще. Может ведь просто прислать кого‐то за вещами и этим ограничиться.
– Точно не знаю, – пробормотала я.
– Тебе нельзя оставаться одной. Можешь позвонить ему и выяснить?
Я вздохнула.
– Итан теперь долго сюда не вернется. Мы… – Я умолкла, собираясь с духом. – Мы расстаемся.
В трубке повисло молчание.
– Понятно.
– Мои родители еще не знают.
– Я бы спросил, как ты там, но…
– Да все нормально. – Если бы мы с Итаном развелись до того, как ты пропала, мне было бы плохо. Но сейчас, когда тебя нет рядом, все изменилось. Теперь у меня есть цель. Я должна найти тебя. – Тут не о чем жалеть.
Лица Кристофера я в тот момент не видела, но могла представить исходящее от него тепло и встревоженную морщинку между бровей. Он по-настоящему переживал за меня. И даже простил за то, что сам едва не попался, когда мы влезли в дом Джека.
– Хочешь, я приеду к тебе? – спросил он.
– Было бы здорово, но вообще‐то я собиралась навестить Кэтрин и посмотреть, не получится ли выяснить что‐нибудь.
– О Джеке?
– Да.
Полюбовавшись на Джека с девицей, похожей на тебя, Кристофер тоже начал подумывать о том, что Джек может быть причастен к твоему похищению. Хотя официальный запрос в администрацию городской сборной по регби он отправить не смог, зато удалось попросить о помощи какого‐то знакомого его знакомых. Правда, в итоге выяснилось, что настолько старых записей не сохранилось, поскольку много лет назад в здании произошел пожар, уничтоживший все документы.
– Если Джек похитил Элоди и до сих пор не убил, то где, по-твоему, он может ее держать? Мы были у него дома, и я уверен, что твоей сестры там нет.
– Понятия не имею, – призналась я. – Мы раньше каждое лето ездили в гости к Вествудам в их коттедж, но Кэтрин продала его в прошлом году. Однако Джек ведь архитектор – вдруг он прячет ее в каком‐то из зданий, над которым сейчас работает?
– Дай знать, если что‐то найдешь. А я пока тебе слесаря по замкам вызову.
– Не волнуйся, сама справлюсь, – заверила я, потому что стоило потихоньку привыкать к самостоятельности. И все же было очень приятно знать, что, даже лишившись мужа, я не осталась совсем одна.
К Кэтрин я приехала около десяти утра – якобы для того, чтобы отобрать фотографии и сделать коллаж для грядущей вечеринки в честь дня рождения Джека. Когда я вошла в дом, Кэтрин сообщила, что фотографии и всякие памятные вещи хранятся в кабинете Джеффри.
– Я пока заварю нам свежего чая, – сказала она и ушла на кухню.
В кабинете ее покойного мужа все осталось по-прежнему: панели из вишневого дерева, закрывающие стены от пола до потолка, огромный стол, кожаное кресло, роскошный камин и высокие сводчатые окна. Доски возле стола были чуть светлее, поскольку с них слез лак. Я помню, как спустя всего пару дней после обнаружения тела мужа Кэтрин позвонила к нам в дверь глубоко за полночь: руки, красные от хлорки, покрылись волдырями, после того как она долго оттирала кровь Джеффри с пола.
Заранее подготовившись к моему визиту, Кэтрин вытащила несколько коробок с фотографиями из огромного шкафа, стоящего позади стола. Но я прошла мимо и принялась доставать другие коробки, полные бумаг, тетрадей и фотоальбомов. Почти сразу же стало ясно, что тетради принадлежали Джеффри: страницы были исписаны его торопливым почерком. Я пролистнула одну и, зацепившись глазами за имя «Джек», вчиталась повнимательнее.
Я смотрю Джеку в глаза – и вижу там одну сплошную гниль. Он жестокий, эгоистичный социопат. Если он заполучит ту бедную девочку, то выжрет ее изнутри, высосет досуха, оставив одну оболочку. Джек не мой сын. Совершенно точно не мой, хотя Кэтрин считает, что я…
