Пенни Лекутер, Джей Берресон. Пуговицы Наполеона: семнадцать молекул, которые изменили мир. Перевод с английского Т. Мосоловой. М., «Астрель: CORPUS», 2013, 448 cтр.
Книга начинается с объяснения, почему Наполеон потерпел поражение в России. Все просто: пуговицы у солдат великой армии были оловянные, а олово становится на морозе очень хрупким и буквально рассыпается. Ну и солдаты вместо того, чтобы воевать, были вынуждены поддерживать собственные штаны. Впрочем, авторы тут же оговариваются, что это только предположение, и не у всех наполеоновских солдат штаны спадали, но этот зачин вполне убедительно демонстрирует, как ученые-химики будут строить свой рассказ о семнадцати молекулах и как эти молекулы изменили мир.
Это рассказ о том, какую важнейшую роль играет химия в жизни человечества. Авторы берут самые разные сюжеты — Великие географические открытия, история работорговли в XVIII — XIX веках, история вооружений и появление современных наркотических средств, и т. д. и т. д. Коротко пересказав исторический сюжет, ученые показывают, что в центре этого сюжета находится определенное химическое соединение — аскорбиновая кислота, сахароза, пироксилин, морфин и т. д. и т. д.
Авторы совершенно не стесняются приводить иногда довольно сложные химические формулы и описывать реакции, но это почему-то оказывается совершенно нескучно, а, напротив, увлекательно.
Химическое соединение, например целлюлоза (хлопок), объясняет историю работорговли вернее и убедительнее, чем тонны исторических фактов.
Я очень жалею, что подобная книга не попалась мне в руки в юности. Я всегда любил историю и совсем не любил химию. А здесь одно оказалось удивительным образом спаяно с другим. И исторические события получили неожиданное объяснение. Причем авторы приводят читателя в те области, где еще далеко не все понятно. Например, излагают гипотезы, объясняющие, как вкусовые рецепторы ощущают сладкое. Или почему пал Рим: богатые римляне — сенаторы и всадники — хранили воду в свинцовых резервуарах (а бедные не хранили, потому что не было у них резервуаров, ходили по воду с кувшином и тут же эту воду пили). И вода год за годом, столетие за столетием отравлялась свинцом. При отравлении свинцом в малых дозах у человека наступают вялость и апатия. Вот римская аристократия и потравилась свинцом, и впала в апатию, и, когда пришли варвары, противостоять им уже не смогла. Впрочем, на окончательной доказанности этой гипотезы авторы не настаивают.
Джессика Снайдер Сакс. Микробы хорошие и плохие. Перевод с английского Петра Петрова. М., «АCT: CORPUS», 2013, 496 стр.
В организме взрослого человека живет несколько килограммов бактерий. Без них мы не только не прожили бы и недели, но и не родились бы на свет (микробы буквально выстилают путь, по которому двигается рождающийся младенец). Бактерии живут вокруг нас — они в воздухе, в воде, в пище. И не все они помогают нам жить, многие, напротив, могут нас довольно быстро уничтожить.
Современные гигиенические нормы постепенно привели к тому, что мы окружили себя довольно чистой средой, а наш организм за долгую эволюцию приспособился к совершенно другим условиям: мы лишили его естественных врагов. И наша иммунная система сошла с ума: она начала атаковать совершенно безобидные и крайне важные для нас клетки и бактерии. И появились бесчисленные виды аллергии и прочие малоприятные вещи. Мы, конечно, не можем просто взять и прописать себе жить в грязи и пить кишащую болезнетворными бактериями воду. Но нам надо учиться воспитывать собственную иммунную систему, объяснять ей, что хорошо, а что плохо. Это — с одной стороны, а с другой — бактерии и вирусы очень хорошо умеют приспосабливаться к атакующим их лекарствам, и мы вынуждены постоянно изобретать новые, а значит — рисковать.
В общем, трудно мы живем: с одной стороны, нас атакует собственная иммунная система, с другой — устойчивые и непрерывно крепнущие в борьбе с лекарствами бактерии.
Мы всего за одно столетие выбили наш организм из равновесия, в котором он находился сотни тысяч лет. И теперь нам необходимо опять привести в порядок и сам организм, и ту среду, в которой мы живем. Автор книги пишет, что мы должны перестать «мочить» все, что под руку попадется, надо научиться договариваться, попросту надо стать толерантными к бактериям. Тогда у нас есть шанс. А пока мы только наращиваем агрессивность, и дела наши идут в целом довольно скверно.
Уэллс Спенсер. Генетическая одиссея человека. Перевод с английского Светланы Ковальчук. М., «Альпина нон-фикшн», 2013, 276 стр.
150 тысяч лет назад в Восточной Африке жила женщина. Она принадлежала к виду homo sapiens. По-видимому, она ничем особенным не отличалась от других своих современниц. Просто жила, готовила еду, кормила мужа и рожала детей. Это была совершенно конкретная женщина, а не какой-то собирательный образ. Мы ничего про нее знаем, кроме одного: все 7 миллиардов людей, живущих сегодня на Земле, — ее прямые потомки. Конечно, она не могла предположить, что так случится. Да и вообще никто не мог предположить. Меня почему-то это впечатляет. Теперь эту женщину называют митохондриальной Евой.
Около 50 тысяч лет назад ее потомки из Восточной Африки разбрелись по Земле. И в книге довольно подробно рассказана история этого разбредания. Автор отслеживает эту «одиссею» не по митохондриальной ДНК, а по генетическим маркерам на Y-хромосоме, то есть по мужской линии. Удивительного много. Например, как показывают эти самые маркеры — сначала была заселена Австралия, а только потом Европа. Несмотря на то что самый короткий путь в Европу из Африки лежит через Балканы, заселение шло через степи Центральной Азии. Предки коренных американцев пришли в Америку через Берингов пролив, который, вероятно, пересох во время последнего ледникового периода — примерно 15 тысяч лет назад. Их было несколько сот человек. Они шли вдоль Скалистых гор, по тонкой полоске земли — справа поднимались неприступные скалы, а слева лежали бесконечные ледяные поля. Они шли, может быть, не один год. Они умирали. И вдруг перед ними открылась необозримая богатейшая прерия. И те сто человек, которые все-таки дошли, расселились по всему континенту — до самой Огненной земли. А поскольку все они были близкие родственники, теперь у всех коренных жителей Америки одна группа крови.
Маркеры на Y-хромосоме не стираются, а только накапливаются, и поэтому по ним, как по информационному дереву, можно проследить, как расходились генетические ветви разных рас и народов, и, более того, можно сказать, когда такое разделение происходило. Время измеряется любопытным способом. Представьте себе, что генетический код — это строка символов, например БОБР (этот код и в самом деле строка, только она подлиннее — примерно 3 миллиарда пар аминокислот, но это технические детали). Мутация — это замена одной буквы на другую. Мутации происходят спонтанно, и время такой мутации есть величина более-менее постоянная. Чтобы оценить время, которое прошло от формирования одного маркера до другого, ученые принимают «принцип экономии»: преобразование одной строки в другую происходит максимально коротким путем. То есть если сначала был БОБР, а потом стал БАБР, была затрачена ровно одна мутация. На самом деле это ведь ниоткуда не следует. Мутации могли происходить, например, так: БОБР — БОКР — БАКР — БАБР. Но мы принимаем принцип экономии, и более длинные пути заранее отметаем.
Но кончается книга довольно пессимистически. Ученый пишет, что мы и сегодня можем проследить родословную любого человека и сказать, куда его предки пошли из Африки и когда пришли в Европу, но это уже мало о чем говорит. Потомственный австралийский абориген (это мы как раз по маркерам можем установить) мог родиться в Нью-Йорке, родным языком у него вполне мог оказаться английский, и вообще он довольно смутно представляет себе, где находится Австралия, и больше всего любит бейсбол.
Человечество превращается (уже практически превратилось) в гигантский плавильный котел. К чему это приводит? Во-первых, к тому, что, по-видимому, очень скоро (в исторических масштабах времени) этнические культурные различия окончательно сотрутся. Во-вторых, пока они не стерлись, надо спасать, что еще можно спасти — языки и культуры. Хотя и нельзя не отдавать себе отчет, что это спасение может в лучшем случае привести к неким заспиртованным музейным формам, что требование стандартного комфорта — это такой каток, перед которым этническое разнообразие вряд ли устоит.
Иэн Стюарт. Истина и красота. Всемирная история симметрии. Перевод с английского Алексея Семихатова. М., «Астрель: CORPUS», 2010, 461 стр.
