В прокате ему выдали большую желтую машину, которая шла по дороге с такой легкостью, что казалось, сама собой управляет, и по ходу этого неземного путешествия он быстро обнаружил себя в округе Патнем.
— Нет, мы одни дома, — сказала по телефону Пэт Нельсон, — и мы будем очень рады тебя видеть.
— Классная тачка, папаша, — сказал Том Нельсон, когда Майкл подкатил на желтой машине к дому и вылез. — Шикарные колеса. — И только после этого подошел, чтобы пожать руку.
Он постарел, глаза сузились, на лице проступили морщины, но, наверное, именно так он всегда и хотел выглядеть. Давно, когда ему еще не было тридцати, какой-то поклонник снял его на улице в хмурую погоду — на этой фотографии в его молодом лице странным образом проявились черты зрелого возраста, и Том увеличил ее и повесил на стене у себя в студии.
— Что это? — спросил его тогда Майкл. — Зачем выставлять напоказ собственные изображения?
И Том сказал только, что она ему нравится; нравится, что она там висит.
Пока они шли к дому, Майкл заметил, что Том приобрел еще один маскарадный костюм: настоящую армейскую летную куртку, какие делали только в начале сороковых. Теперь он, должно быть, прошелся уже по всем родам войск.
Когда Пэт вошла, улыбаясь, в гостиную и направилась к нему с распростертыми руками («Ах, Майкл!»), он подумал, что она поразительно хорошо выглядит — лучше даже, чем выглядела в молодости. Немного везения, денег и в первую очередь хороший скелет — и женщина вообще не стареет.
С первым виски в руках они удобно расселись по диванам и креслам, и разговор завязался сам собой. Дела у сыновей Нельсонов шли «прекрасно», хотя все четверо уже выросли и уехали из дому. Отец особенно гордился старшим; тот стал профессиональным джазовым барабанщиком («У этого проблем с профессией вообще не было»), двое других тоже занимались чем-то достойным; когда Майкл спросил, как поживает ровесник Лауры Тед, родители опустили глаза и, казалось, не знали, что сказать.
— У Теда, — начала Пэт, — были проблемы. Не мог найти себя. Но сейчас все вроде бы устаканилось.
— Ну да, у Лауры тоже был трудный период, — сказал Майкл. — Уоррингтон ей не понравился, на какое-то время ее совсем далеко занесло, но потом довольно быстро все пошло на лад, и в Биллингсе дела у нее идут прекрасно.
Том уставился на него с добродушным недоумением:
— Где у нее дела идут прекрасно? В Биллингсе?
По его интонации можно было догадаться, что он решил, будто Биллингс, наряду с «расчетами с поставщиками», «обработкой данных» или «отделом кадров», был одним из отделов в чистеньком, хорошо отлаженном офисе какой-нибудь фирмы, которая дала заблудшей девочке тихую гавань торговой работы[88].
— В Государственном университете Биллингса, штат Канзас, — объяснил ему Майкл. — Высшее учебное заведение, между прочим. Можно даже сказать, что это нечто вроде Гарварда или Йеля, только с прериями и странным запахом, который каждый день приносит со скотоводческой фермы. В этих ебенях я зарабатываю себе на жизнь.
— Ага, теперь понятно. А Лаура там учится, так я понимаю?
— Так, — сказал Майкл, и ему стало стыдно.
В этом доме ему совершенно не хотелось разыгрывать из себя изгнанного к черту соседа-неудачника.
— Мы теперь совсем не встречаемся с Люси, — сказала Пэт. — Даже известий никаких от нее не получаем. Ты не знаешь, как она? И что она делает в этом своем Кембридже?
— Ну, не думаю, что она обязательно должна что-то «делать», — ответил он. — Ей никогда не нужно было зарабатывать, сама понимаешь. И никогда не нужно будет.
— Нет, это я знаю, конечно, — сказала Пэт с нетерпением, как будто его замечание показалось ей хамским. — Но здесь она все время чем-то занималась. Годами. Я никогда не видела такой энергии и целеустремленности или такого упорства. В любом случае обещай, что передашь ей от нас огромный привет, если ее увидишь.
И Майкл обещал. Потом Пэт ушла на кухню «приглядеть за ужином», и они с Томом пошли в студию — побродить и пообщаться.
— Люси едва ли не все перепробовала, — сказал Том и поднял облаченные в летную куртку плечи, чтобы на ходу засунуть руки в карманы брюк, как сделал бы, вероятно, настоящий летчик, обсуждая не слишком удачный боевой вылет. — Я имею в виду все, что касается искусства. Кроме музыки и танцев, но там, как я понимаю, надо начинать, когда ты совсем молодой. Пыталась играть на сцене, пыталась писать, пыталась заниматься живописью. Отдавала этому всю себя, жутко старалась — только из-за этой ее живописи я оказался в несколько неловком положении.
— То есть как «в неловком положении»?
— Ну, потому что она попросила меня оценить ее работы и я ничего не смог о них сказать. По ходу дела я придумал, за что ее можно похвалить, но она на это не купилась. Было видно, как она разочарована, я чувствовал себя полным говном, но чем ей можно было помочь?.. И тогда я стал припоминать: если она не художник, то, может, и писательницы из нее не вышло? И актрисы тоже не получилось? И знаешь, Майк, может, это прозвучит жестко, но кругом дикое количество женщин, которые бросаются от одного к другому и пробуют, пробуют, пробуют. Мужики тоже такие попадаются, но у мужиков, похоже, больше возможностей в жизни, или они хотя бы не так серьезно к этому относятся. А женщин жаль до невозможности. И ведь они все в основном хорошие, живые, замечательные — вовсе не идиотки, — и они пытаются и пытаются, пока в голове у них все не перемешается или пока не устанут до такой степени, что готовы вообще все бросить. Иногда хочется обнять такую женщину и сказать: «Слушай, дорогая, да не усердствуй ты так! Зачем тебе это надо? Никто же не говорит, что ты обязана всем этим заниматься». Ладно, ну его на фиг; не совсем то, что я имел в виду, но что-то вроде.
— По-моему, ты отлично сказал.
Все трое, как на вечеринке, старались как можно быстрее расправиться с легким ужином: им хотелось вернуться обратно в гостиную, где у них будет бренди и кофе и еще полтора-два часа разговоров, — а Пэг Нельсон, очевидно, хотелось говорить только о Люси.
— Чего я никогда не могла в ней понять, — сказала Пэт, снова усевшись на диване, — так это ее веры в психиатрию — то, как она ей доверяла, как на нее полагалась. Было такое впечатление, что психиатрия для нее почти как религия, было понятно, что любое пренебрежительное замечание или шутка будет воспринята как богохульство. Иногда мне страшно хотелось схватить ее за плечи, встряхнуть и сказать: «Но ты же слишком умная для таких вещей, Люси. Ты же слишком живая и веселая, чтобы возиться со всей этой унылой фрейдистской канителью».
— Ага, — сказал Майкл.
— Нет, постой; постой. — Пэт повернулась к мужу. — Как звали этого халтурщика, поп-психолога, — спросила она, — который разбогател на этом еще в пятидесятые?
— «Как любить» ты имеешь в виду? — спросил Том, пытаясь помочь, но подсказывать фамилию автора пришлось в итоге Майклу:
— Дерек Фар.
— Точно, Дерек Фар.
И Пэт еще глубже зарылась в диванные подушки. Казалось, то, что она собиралась сообщить о Люси, доставляет ей едва ли не чувственное наслаждение, и Майкл смотрел на нее с опаской. Но в то же время он ощутил уже приятную, отдающую привкусом бренди отчужденность — абсолютную невосприимчивость по отношению к этим двум старым друзьям, которые, быть может, никогда друзьями и не были, — так что он был готов.
— В общем, — начала Пэт, — приходит как-то вечером Люси, вся запыхавшаяся, вся сияющая, и сообщает, что она только что полчаса проговорила по телефону с Дереком Фаром. Она сказала, что долго, очень долго пыталась узнать его телефон и что, когда она позвонила, ей было так неловко, что поначалу она могла только извиняться, но он помог ей, сказав что-то очень приятное и обнадеживающее этим своим милым голосом. Как она сказала, какой у него был голос, а, Том?
— Сочный, мне кажется.
— Точно. Очень сочным голосом. И потом он спросил, что у нее за проблема.
— Ну, ты знаешь Люси, — сказала Пэт с лукавой улыбкой старой подруги. — В это она нас посвящать не стала; это она пропустила. Она всегда была очень сдержанным, закрытым человеком. Но она сказала, что не может понять, каким образом ему удавалось реагировать на все, что она говорила, с таким «редким, интуитивным пониманием», — так и сказала. Ну, может, в моих устах все это звучит не слишком доброжелательно, — признала Пэт, — и ты должен понимать, что она, наверное, выпила пару виски, прежде чем прийти к нам, но все равно я никогда не забуду, к какому выводу она тогда пришла. Она сказала: «Дерек Фар за полчаса объяснил мне про меня саму больше, чем мой собственный психотерапевт за одиннадцать лет».
Майкл не мог понять, должен он на это улыбнуться, или нахмуриться, или печально покачать головой; впрочем, ни одна из этих реакций не была ему по душе, поэтому он слегка подался вперед в своем кресле и сосредоточенно приложился к стакану.
