Пожалуй, пора было ехать дальше. Теперь он не сразу мог вспомнить, зачем он вообще решил сюда заехать. Наверное, ему хотелось, чтобы Том знал, что он все еще жив. И если бы разговор сегодня пошел чуть иначе, он воспользовался бы любой возможностью, чтобы сообщить Тому Нельсону, что сказал о его стихотворении человек из Бостонского университета.
— Ты уверен, что не хочешь переночевать? — спрашивала Пэт. — Места много, и нам бы очень хотелось, чтобы ты остался; потом бы поехал утром на свежую голову. Или мог бы еще остаться до вечера, если появится такое желание; познакомился бы с нашими новыми замечательными друзьями, которые живут здесь рядом. Они типа знаменитости, так что невозможно о них говорить, не создавая впечатления, что соришь именами. Ральф Морин с супругой, знаешь? «Блюз в ночи»?
— Вон оно что! Вообще-то, я их знаю. Его видел только один раз, а с ней был знаком много лет.
— Да что ты говоришь! Ну тогда ты просто должен остаться. Приятные люди, правда? Она совершенно чудесная. Поразительное создание.
— Это точно.
— Прозвучит, конечно, глупо, — сказала Пэт, — но я правда думаю, что красивее лица, чем у нее, я никогда не видела. Да и вся ее манера в целом: то, как она держится, как подает себя, как завораживает всех вокруг, как только появляется в комнате.
— Ага, — сказал Майкл. — Совершенно согласен. И вот что забавно: стоило мне ее увидеть, я тут же понял, что погиб. Я знал, что буду всю жизнь ее любить — каким-то странным, совершенно бессмысленным образом.
— Да, и такая молодая, — сказала она. — Такая свежая и неиспорченная.
— Ну, — благодушно уточнил он, — не такая уж и молодая. Да вообще уже не молодая, Пэт; все мы уже не молоды.
И она посмотрела на него с таким недоумением, что он тоже пришел в замешательство. После чего она сказала:
— Нет-нет. Ты, наверное, имеешь в виду эту ненавистную первую жену. А я имею в виду Эмили Уокер, понимаешь? Актрису.
Секунды две или три Майкл пытался переварить эти сведения. Потом он спросил:
— И откуда взялось, что она «ненавистная»?
— Ну, Ральф не может вспоминать о ней без содрогания — а это само по себе много о чем говорит, — и он пару раз рассказывал, какая она «унылая». Он говорит, что брак, по сути, развалился за много лет до того, как он… ну, до того, как он ее бросил; и теперь она ежемесячно вытягивает у него какие-то гигантские суммы. В общем, подарком ее никак не назовешь.
— Ну хорошо, ладно; а он случайно не говорил вам, что она сестра Пола Мэйтленда?
Ошарашенные, Нельсоны бессмысленно переглянулись и снова обратились к Майклу, и Том риторически воскликнул:
— Вот те раз!
— Мы страшно полюбили Мэйтлендов, — объясняла Пэт, — но ты же знаешь, что мы общались с ними только год или два, а потом они уехали, так что сейчас уже и не вспомнить, говорил ли Пол, что у него вообще есть сестра.
— Нет, он говорил, дорогая, — сказал Том. — Он довольно много о ней говорил. Он даже один раз приглашал нас с ней познакомиться, когда она приезжала к нему с детьми, но мы в тот день не смогли. Только, что самое смешное, у меня всегда было впечатление, что она замужем за каким-то упертым мелкотравчатым режиссером из Филадельфии. — И потом, задумавшись на секунду, пробормотал: — Сукин сын.
— Ну, — сказал Майкл, — иногда требуется некоторое время, чтобы по-настоящему познакомиться.
Пока он собирался, они только что не носили его на руках: достали из стенного шкафа его плащ, включили для него свет на веранде, пошли вместе с ним к машине ради ритуального рукопожатия и скромного ритуального поцелуя. Складывалось впечатление, что Нельсонам хотелось извиниться, только они не знали за что. По выражению их лиц было понятно, что они, скорее всего, так и не придут в себя, пока он не уедет.
Должно быть, через час, уже на бостонской магистрали, большая желтая машина тревожно вильнула на дороге. Орудуя рулем, чтобы выровнять ход, он услышал в пустоте собственный разъяренный голос:
— Да, и вот еще что. Еще одна вещь, Нельсон. Думаю, лучше тебе прямо сейчас снять эту куртку, понял? Потому что, если ты эту летную куртку не снимешь, я с тебя ее сам, бля, сорву. А потом еще съезжу для верности по морде.
Единственным неудобством, которое Майкл обнаружил в своем номере в отеле «Шератон коммандер» в Кембридже[89], оказалось большое, в полный его рост, зеркало. Хмурился он или улыбался, сутулился или держался прямо, изображение пятидесятитрехлетнего мужчины никуда не девалось. Когда он выходил голым из душа, оно все время застигало его врасплох — привет, старикан! — после чего он чувствовал острую необходимость поскорее одеться. Что сказать про ноги, которые не могут уже крутить педали велосипеда? Какая красота в этой развалине, которая когда-то выступала на ринге в среднем весе? Когда он говорил по телефону, то периодически не выдерживал и оборачивался к зеркалу, чтобы взглянуть на старика, который разговаривает по телефону.
Он звонил Саре каждый день, даже когда никаких новостей не было, и ждал этих звонков с таким волнением, как будто ее голос мог спасти ему жизнь.
На четвертый или пятый день он уже начал набирать канзасский номер, как вдруг вспомнил, что не должен звонить до пяти, когда начинают действовать сниженные междугородные тарифы: вчера он уже сделал эту ошибку, и Сара мягко отругала его за лишние фаты. И он стал ждать, сидя у кремового телефонного столика и от нечего делать то и дело оглядываясь через плечо на сгорбленного, томящегося ожиданием старика.
Немного погодя и вроде бы исключительно ради того, чтобы убить время, он снял с полочки местный телефонный справочник, пролистал до буквы «Д» и стал изучать список Дэвенпортов, пока не дошел до Люси.
Она приятно удивилась, услышав, что он в городе («Я думала, это ты из Канзаса»), но, когда он пригласил ее пообедать с ним вечером, она на пару секунд задумалась, потом сказала:
— Хорошо, почему бы нет? Может получиться неплохо. В семь?
И, уже повесив трубку, он порадовался, что поддался порыву и позвонил ей. Это действительно может выйти неплохо. Если у них получится вести себя обходительно и осторожно по отношению друг к другу, быть может, он найдет, как заговорить о том, что ему уже многие годы хотелось о ней узнать.
Тут он посмотрел на часы: уже можно было звонить в Канзас, и через минуту он снова разговаривал с Сарой.
— Боюсь, по поводу квартиры мне по-прежнему нечего тебе сообщить, — сказал он.
— Я, в общем, ничего и не ждала, — ответила она. — Ты ведь пробыл там всего несколько дней.
— Я поговорил уже, наверное, с десятком агентов, и ни один не смог мне толком ничего предложить. Ну и помимо всего этого, у меня пока что много времени уходит на колледж — устраиваюсь на работу.
— Конечно. Все правильно. Никакой спешки нет.
— Я, кстати, познакомился сегодня с начальником. Ну, с тем, который написал это замечательное письмо. Забавно: я думал, он старше — мне всегда кажется, что люди, которые хвалят мои вещи, должны быть старше меня, — но этому не больше тридцати пяти. Впрочем, он очень приятный, очень радушный.
— Что ж, — сказала она, — прекрасно.
— Так что, наверное, большинство моих читателей будут теперь моложе меня самого, а может, они давно уже моложе меня. Если, конечно, у меня вообще остались какие-то читатели.
— Ну конечно остались, — сказала она, и по усталости, с которой прозвучала эта фраза, он понял, что он и раньше слишком часто требовал от нее такого рода заверений.
— Как бы то ни было, остаток этой недели я смогу полностью посвятить поискам квартиры, и следующую неделю тоже, потом, если в городе так ничего и не найдется, начну пробовать пригороды.
— Ладно. Вообще-то, никакой спешки нет. Ищи сколько нужно будет. Мне здесь очень удобно.
— Я знаю, что тебе удобно, — сказал он, и телефонная трубка в его руке стала влажной и скользкой. — Я знаю, что тебе удобно. Зато мне неудобно. Я на самом деле в отчаянии, Сара. Я хочу привезти тебя сюда, пока…
— Пока — что?
— Пока я тебя не потерял. Хотя, может, я тебя уже все равно потерял.
И он не мог поверить, как долго она молчала. Потом она заявила:
— Забавно ты это выразил, тебе не кажется? Разве можно «потерять» другого человека? Разве так бывает?
— Именно так и бывает. Клянусь твоей сладкой попкой, что именно так и бывает.
— Начать с того, что это подразумевало бы право собственности на другого человека, что бред. Я бы, скорее, считала, что каждый человек, по существу, одинок, и поэтому в первую очередь мы ответственны перед самими собой. Мы должны сами устраивать собственную жизнь изо всех сил.
— Ну да, только ты меня послушай: не знаю, что за чушь ты все время читаешь, Сара, но я эту феминистскую дурь терпеть больше не собираюсь. Ясно? Хочешь общаться на этом жаргоне — найди себе парня своего возраста. Я для этого слишком стар. Я слишком много пожил и слишком много знаю. Слишком много знаю. Теперь. Мне хотелось бы поднять еще один вопрос в этом нашем милом разговорчике. Будешь слушать?
