Ознакомительная версия.
— Ага! Сейчас! У нас половина фундамента не закрыта, подвал заливает! Так что хочешь — не хочешь, а придется строить веранду! Говоришь, ну и пусть заливает? А если у нас подвал обвалиться? А вместе с ним и фундамент? И вся работа и деньги — коту под хвост?
Да, вот так вот и рушатся все мечты и все фантазии, тщательно выстроенные и взлелеянные долгими зимними вечерами. Ну что ж, я смирила свои амбиции:
— Тогда на оставшиеся деньги мы можем съездить только снова на Алтай. А куда еще? В Читу, что ли, ехать?
А что было поделать? Мы жили среди тайги: одна дорога шла на восток — через Улан—Удэ и Читу до океана. И не было там ничего кроме самой дороги. Вторая дорога шла на запад — через Красноярск и Новосибирск к Уралу и дальше. И не было больше никаких других направлений, разве что штурмовать бездорожье в тайге. То еще удовольствие, особенно вдвоем и без ружья.
— Значит, поедем на Алтай, — строгим тоном сказал Андрей. Он всегда говорил таким тоном, когда хотел, чтобы я с ним согласилась. И я согласилась. А у меня, что, был выбор?
— Прокатимся по Чуйскому тракту, — продолжил Андрей. — Может, на этот раз доедем и до Колыванского озера. Увидим, наконец, что такое эти чилимы.[7]
Не очень—то и хотела я видеть эти самые чилимы, тем более что я их уже видела в Новосибирске. Правда, не в воде, а на книжной полке в комнате, но это уже мелочи. Спорить было бессмысленно. Он всегда был прав. Так что я начала готовиться к путешествию на Алтай. В конце концов, дорога — это всегда дорога. Даже знакомая. Но перед этим надо было расплатиться с кредитом и, следовательно, продать мой «Кавасаки». О том, что невозможно было с Андреем покупать мотоциклы, я уже говорила, теперь я в первый раз увидела, что и продавать мотоцикл с ним тоже было невозможно. Он был честным. Таким честным нормальный человек быть не может — он считал, что будущий даже не владелец, нет, претендент на покупку мотоцикла должен знать о нем абсолютно все: и то, что в паспорте указан 1989 год выпуска, а на ободе стоит истинный — 1988 год, и то, что он плохо заводиться на холодную, и то, что карбюратор ремонтировали… В общем, через месяц я почти увидела над его головой святящийся нимб, а мотоцикл мы продали себе в убыток, потому что Андрей стоически соглашался со всеми претензиями покупателя — толстого парня, приехавшего на «RAF–4». Я дергала Андрея за рукав и шипела, но это никак не повлияло на сделку, потому что парень оказался ушлым, знающим, почем рубль, и воспользовался всеми преимуществами, которые предоставил ему Андрей. Дело в том, что Андрей вдруг ни с того ни с сего решил, что перед ним такой же, как он, сумасшедший мотоциклист. Забегая вперед, скажу, что парень отъездил на мотоцикле два месяца, хлопнулся на нем где—то в Иркутске, вылетев на трамвайную остановку и зацепив кого—то из пешеходов, и продал мотоцикл обратно в Ангарск, налепив на него наклейки и срубив на сделке триста баксов.
Если не считать некоторого убытка, я не жалела, когда моего черненького коника уводили из стоила. Это был не мой мотоцикл. Нет, он был покладист, довольно прыток, ни разу не подвел меня на дорогах Хакасии, и мог обогнать на трассе «Тенере», но не было в нем ни грамма того, что все мотоциклисты гордо именуют «драйвом». Если бы мне было пятнадцать лет, и вес мой был бы килограммов сорок — это было бы по мне. Но мне нужен был мотоцикл побольше. Такой, как «Артесия».
Я увидела «Артесию» в первый раз в сервисе знакомого коммерсанта, который торговал мопедами. Мотоцикл, конечно же, был не этот, такой же. Его продавали. У мотоцикла сильно шумела цепь ГРМ, и была отличная ходовая. Это был тот единственный раз, когда я клещом вцепилась в Андрея и настояла на том, чтобы он успокоился и присмотрел себе другой мотоцикл. Он ходил точно шалый, и ни о чем не мог думать, кроме этого синего «коня», и далеко не сразу пришел в себя. Дело в том, что ему дали прокатиться на «Артесии». Он слез с мотоцикла счастливый. Я поездить не решилась, просто посидела в седле и сразу же поняла, что мне нужен такой мотоцикл — большой и довольно тяжелый. Его нужно было покорять, на нем нужно было научиться ездить. Здесь можно было сражаться не только с дорогой, но и с мотоциклом. Это было то, чего мне так не хватало на «Кавасаки» — ощущение ежесекундной победы над мотоциклом, а, значит, и над собой.
Когда мы получили «Артесию» из Новосибирска и в гараже разобрали брусья упаковки, и мотоцикл, еще грязный, неухоженный, выкатили на бетонный пол, он показался мне большим. Первая же поездка показала, что мои ноги еле касаются асфальта.
«Как я буду ездить?» — ужасалась я, но все оказалось просто. Отличная развесовка, легкость в управлении делали мотоцикл послушным. Он прекрасно маневрировал на малой скорости, и мне вполне хватало того, что я могла дотянуться до земли носками.
К своему разочарованию, я быстро выяснила, что за «Тенере» мне не угнаться: четыреста кубов — не шестьсот. Но этот недостаток мотоцикла немного компенсировался тем, что Андрей, как я уже говорила, любил ездить неторопливо. Так что я вполне успевала. Приходилось кое—где кочегарить мою «сивку—бурку», что есть мочи, особенно на обгонах, но это лишь добавляло остроты в пресные поездки до дачи. В общем—то, мотоцикл представлял из себя давнюю мечту Андрея — мощь ураловского движка была втиснута в неплохую японскую ходовую. Жесткости рамы, правда, не хватало. Но мотоцикл и не был рассчитан ни на шоссейные гонки, ни на гонки по грязи. Это была рабочая лошадка. Надежная, неприхотливая. С ним я снова почувствовала себя в седле.
Утром в день отъезда мы вдруг обнаружили, что у нас не оплачен счет за телефон. Если не оплатим до пятнадцатого — телефон отключат. Нам он вроде бы и не нужен, но вот мама часто им пользовалась, поэтому надо было что—то срочно предпринять, и в десять часов утра вместо того, чтобы выезжать из гаража, мы томились в длиннющей очереди на переговорном пункте. Как назло, на днях кассиру установили новую программу на компьютер, компьютер отчаянно «тормозил», очередь гудела, как осиное гнездо, и я выпала из неё со счастливым квитком об оплате, когда был уже двенадцатый час. Так поздно мы не разу не выезжали.
Пока мы навьючивали вещи, пока выводили наших «лошадей» из «стойла», то есть из гаража, мы все время посматривали на небо. На самом деле поездка на Алтай была под большим вопросом: метеосводка предупреждала о грандиозном циклоне, который должен был накрыть всю Сибирь, от Урала до Бурятии. Температура вот—вот должна была упасть до плюс десяти — плюс тринадцати, а небеса должны были разверзнуться и воды всех океанов должны были упасть и поглотить всю землю от Иркутска до Перми… Не было такого на нашем веку. Не было и быть не могло, чтобы на протяжении четырех тысяч километров одновременно полились дожди, но вот — надо же! — нам такое обещали.
Раздумывали мы недолго. Раз такого не было, значит, такого быть не может! — решили мы. Мы были по—своему правы. Иногда мы мокли по две недели где—то в горах, а рядом, буквально в двухстах километрах земля выгорала от засухи, и в городах от жары плавился асфальт. Мы знали, что погода везде разная. Это первое. А если погода везде одинаковая, и это циклон, то из любого циклона можно выехать за полтора—два дня. Это второе. Так что думать мы долго не стали. Распихали вещи по полиэтиленовым пакетам, дождевую защиту пристегнули сверху, чтобы в случае чего, сразу надеть. И поехали!
К обеду стало жарко, и мы рассовали теплые вещи по карманам дорожных сумок. Светило солнышко, справа и слева от дороги расстилались нагретые пригорки и поля, позади оставались душные города с броуновским движением мечущихся в них автомобилей. Мы то и дело пришпоривали своих иноходцев, потому что впереди была все та же проклятая всеми водителями гравийка, а уже завтра мог пойти дождь. Дорога только казалось песчаной. На самом деле строители навозили сюда глины, которая в сухую погоду вполне могла сойти за песок. Но стоило пройти ливню, как дорога превращалась в кашку—малашку, на которой из стороны в сторону возило фуры и по кустам раскидывало легковые авто. Вполне «невинный» «песочек» превращался вдруг в жирный красный глинозем. Ехать по такому месиву на мотоцикле я не любила. Воспоминания были не из приятных. На «Урале» еще как—то можно было удержаться — мотоцикл был низкий, дорожная резина — зацепистая. Но на «Кавасаки» я как—то здесь упала, сильно ударившись коленкой о камень. До сих пор, как вспомню, начинает ныть чашечка. Ну, конечно же, шоссейная резина японца, на которой протектор был практически «нарисован шариковой ручкой», не могла удержать мотоцикл, а реакции выровнять дорожник не хватило. Это было не последним аргументом при продаже «Кавасаки».
Недавно редактор газеты, в которой я работаю, велел мне освещать приезд в город одного ну очень важного чиновника. Словно кучка служек, мы с блокнотиками и диктофонами весь день бегали за чиновником, который барственно разъезжал по городу в сопровождении сияющего кортежа из городских подлиз и гаишников. К вечеру, когда все уже порядком устали, в здании мэрии прошла пресс—конференция, которая должна была подвести некую черту под поездкой высокого чина. По настоянию пресс—службы администрации я была вынуждена надеть старый, тесный, жаркий пиджак, и в тот момент, когда мне — уже последней! — милостиво разрешили задать вопрос, я была готова упасть от духоты в обморок. Я знала, ради чего терплю мучения. Мой вопрос заключался в том, когда же высокий чин соблаговолит посмотреть в сторону Тайшета, и когда же здесь будет построена дорога.
Ознакомительная версия.
