– Ну... вроде, о главном я предупредил... Во всей той жизни, знаешь, бездна деталей и тонкостей, которые не поймешь, пока не влезешь в шкуру синдика и не отдубишь ее как следует... Так что, приедешь, оглядишься... Разберешься – что к чему.
Он подозвал официанта, рассчитался, его добротный кожаный бумажник нырнул в нагрудный карман пиджака...
А я, допивая последний глоток апельсинового сока, подумала – а действительно, а что... Уволю, пожалуй, весь отдел, наберу молодых, энергичных, преданных мне ребят...
* * *
...В первый же день, проходя по двору нашего садика, я заметила мальчика в шортах и в синей панамке, сидящего спиной ко мне на бортике пустой песочницы. Что-то он там искал, этот мальчик... Рядом на земле валялся самокат... Чей-то сын или внук, подумала я... И сразу он разогнулся, видно нашел, что потерял, выскочил из песочницы и, ведя самокат за рога, направился вместе со мной к входным дверям...
– Здравствуйте, – сказал он вежливо, открывая передо мной дверь. – С приездом!
– Здравствуй! – удивилась я. – А ты что, знаешь меня, мальчик?
– Я не мальчик, я – Женя, – терпеливо и, по-видимому, привычно проговорила она, снимая панамку. – Из вашего департамента. Сайт и База данных... – поймала мой ошарашенный взгляд на самокат и пояснила: – Я рядом здесь живу, на соседней улице. Очень удобно, знаете...
И пока мы поднимались на второй этаж, я узнала массу необходимых мне сведений: какую температуру надо поддерживать в аквариуме, чтобы гурами не передохли, и сколько раз в году надо менять воду... А люблю ли я собирать камушки на море – вот было бы здорово, если б из Израиля я привезла какие-нибудь красивые камушки...
– Сколько вам лет, Женя? – спросила я осторожно.
– Двадцать пять, – сказала она, глядя на меня круглыми черными глазами, доверчиво прижимая панамку к груди...
Мы поднялись на второй этаж, причем Женя забегала передо мной вперед на две-три ступеньки, привскакивая, пришаркивая, торопливо договаривая какие-то свои, совершенно детские, новости, повернули налево, в узкий боковой коридор, повернули еще раз и оказались в небольшом отсеке, поделенном на три, анфиладой, смежных комнаты, сейчас еще безлюдных: в первой, крошечной, стояли два стола с компьютерами, во второй – три стола, причем на одном пузатился небольшой аквариум, к которому Женя сразу приникла, что-то бормоча, приговаривая, сыпля щепоткой корм огненным меченосцам... Это оказалась приемная. Из нее открывалась дверь в кабинет начальника департамента, с огромным столом, двумя шкафами и действительно роскошным ортопедическим креслом, в которое я с детским восторгом рухнула и сильно крутанулась несколько раз: дело в том, – и это вторая интимная семейная тайна, – что у меня никогда не было своего письменного стола и своего кресла, и я даже не стану здесь рассказывать – где и как были написаны десятка два моих книг...
Затем, вскочив, прикрыла дверь своего (своего!) кабинета и минут двадцать, пока комнаты оживали голосами моих появляющихся подчиненных, в нервном напряжении болталась по комнате, касаясь руками предметов на столе, ручек шкафа, листьев полудохлого фикуса и поглядывая в окно, из которого прочитывался огромный рекламный щит: “Двойная запись – принцип бухучета!” – у “Гастронома” на углу...
...Наконец, снова воссев в ортопедическом кресле, положила перед собой полный список сотрудников департамента и вытащила из сумки пудреницу, в зеркале которой отразилось мое строгое начальственное лицо. Я запудрила тени под глазами, еще раз проглядела список – первой значилась Маша Аничкова, секретарь; против ее фамилии стоял мой приговор “уволить на хрен!!!”, набрала номер соседней комнаты, где сидели трое – Маша, Костян (мужик на хозяйстве) и Женя (сайт и база данных), и сухо, негромко сказала в трубку:
– Маша, будьте любезны, зайдите.
Она вошла и села. Было в ней что-то худосочное, нерешительное, жалкое. Бледная немочь, подумала я брезгливо, бледная немочь, а не секретарь департамента. Найму огонь-девку, чтоб щебетала, хватала намеки на лету, делала три дела зараз и вертела задом на все стороны.
– Если не ошибаюсь, вы, как секретарь, должны ввести меня в курс дел, – сказала я.
Она мгновенно как-то изжелта побледнела, тихо и тупо переспросила:
– Чего эт еще?..
И стала медленно валиться набок, сосредоточенно глядя перед собой. Я вскрикнула, вскочила, обежала стол и успела подхватить ее голову прежде, чем та стукнулась об пол.
Дверь распахнулась, влетели Женя и высокий, размашистый, сразу заполнивший весь кабинет, парень, – наверное, Костян. Деловито приговаривая: “спокойненько-спокойненько-спокойненько...” он подхватил Машу под мышки, Женя подняла ее ноги, и мы застряли так в дверях.
– Какого чер-р-рта нет дивана?! – прорычала я.
– Ничего-ничего-ничего... – скороговоркой сказал Костян, – вот, давайте, мы так ее, вот так посадим, а я ей в физиономию плюну... Она сейчас придет в себя, не беспокойтесь... – набрал полный рот воды из пластиковой бутылки на столе и мощно прыснул Маше в лицо. Та вздрогнула и поникла...
– Понимаете... – шепотом сказала Женя, – это вечный недосып...
– Почему – недосып?
– Маша с мамой живет, та очень больна, онкология... химия, то, се... Еще она в университете на вечернем... И последнюю неделю страшно боялась.
– Чего боялась?
– Вас... – сказала Женя, потупившись... – Боялась, что вы ее уволите. А она кормилец семьи.
– Что за глупости! – рявкнула я. – Что за бредовые фантазии?
Маша между тем совсем очнулась и беззвучно заплакала... На этом кончилось мое им “выканье”. Надо было как-то управляться с этими детьми.
Я наклонилась к своему секретарю и сказала строго:
– Маша! Сейчас домой, спать. Завтра научишь меня, к кому здесь обращаться, чтобы купили диван.
В эту минуту позвонили. Я, еще не привыкнув к своему начальственному статусу, сняла трубку сама.
– ...и только попробуй бросить телефон!!! – заорали мне в ухо. – Я те брошу!!
– Что... что за странный тон, простите?
– Я те сейчас покажу “тон”! Издеваешься, сволочь?!
– ...позвольте... на каком основании вы...
– Молчать!! Молчать, падла!! Не хулиганить!!
Я опустила трубку на рычаг. За мной с большим интересом следил весь департамент, сгрудившийся у моего стола. Все, кого я собиралась уволить на хрен.
– Это Кручинер, – наконец проговорил Костян сочувственно, – вероятно, у него опять сезонное обострение.
Телефон звонил, не переставая. Костян сказал, что тот все равно не отстанет, есть только один верный способ. Поднял трубку и кротко спросил: – Ефим Наумыч? Да-да... Это наш новый начальник... Хорошо. Обязательно. Вы правы. Непременно. Я уже уволил ее, на хрен. Вот, пока вы звонили.
– Что это?! – спросила я, когда обрела дар речи. – Что он тебе говорил?!
– Как обычно... Сказал, что Синдикат – сборище жидовских негодяев, что он сотрет нас с лица земли, что вас он раздавит, как мошку, что из-за нас у него протекает кондиционер...
– ...но?!!
– Ну, это же Кручинер...
Microsoft Word, рабочий стол, папка rossia, файл sindikat
“...как я люблю профессионалов, Мастеров любого дела! Причем с равным благоговением отношусь к мастеру-парикмахеру, мастеру-портному, мастеру-сантехнику, мастеру-писателю, мастеру-музыканту. С Мастерами всегда чувствуешь себя защищенным и счастливым. Вот, Костян – нет такой задачи, которую он не смог бы решить, нет такой розетки, в которую не смог бы включить все, что должно в нее включаться. Нет такого прибора, который бы в его присутствии не вытягивался во фрунт и ревностно не исполнял свои функции наилучшим образом. Порой я просто зову его в кабинет и только затяну неопределенное: – А что, Костян, хорошо бы... – как он уже записывает в свой блокнотик план, расставляет приоритеты и – умчался исполнять. Знает бездну вещей, осведомлен о таких деталях и частностях здешнего бытования, о которых я никогда не задумывалась. Он весь длинный, ножищи огромные, лапищи огромные, походка землемера, умен, востер, экономен и хозяйственен, словно синдикатовское добро достанется его малышам в наследство. Малышей у него двое – сыновья-погодки. Словом, при Костяне я чувствую себя, как кенгуренок в сумке у заботливой мамаши.
Величайшим мастером оказалась и Маша, мой секретарь, – та самая, что умудряется грубить, одновременно падая в обморок. Она умеет считать!!! В уме! Не доставая калькулятора! Я с огромным облегчением немедленно отдала ей на откуп всё столь устрашавшее меня делопроизводство департамента, и теперь, когда она появляется в кабинете – строгая и нелицеприятная, с пачкой каких-то бумаг для бухгалтерии на подпись, – и я говорю с досадой: – Маша, у меня такая легкая роспись, ее так легко подделать, неужели надо морочить мне голову с каждой бумажкой! – она отвечает без улыбки: – Как вам не стыдно, Дина, ведь это подлог! – и я покорно подписываю бесчисленные и загадочные для меня акты, договора и накладные...
