Меня, конечно, удивил затесавшийся в компанию диплодок, который, кажется, вовсе даже не змей. Наоборот, некоторым образом ящер. Да и Горыныч-то вроде как дракон. А смертовзорый василиск — с головой петуха? Да, безграмотный список.
Разноцветные клавиши с надписью «кликни здесь» напротив имен химерических пресмыкающихся так и манили потыкать пальцем. Примерещится же! Чтобы развеять наваждение, я ткнула наугад, надавила кнопку Змея Горыныча.
Внезапно набежали тучи, хрустально-чистый окоём затянулся пленкой и потускнел до сумерек, хотя был яркий полдень. Отвратительный скрипучий голос завыл издевательски:
Люблю грозу в тумане моря!
И волны на речке стали толкаться, как стадо синих баранов. В налетевшей буре, мне показалось, кивнул форштевнем маленький кораблик с белым парусом.
— Ну, привет! — заорал кот. — Договорились… до белого каления. Змей летит! Я милого узнаю по походке.
— Он же в коллекции, под научным наблюдением, в клетке, с надлежащим уходом? — не поверил и продолжал кобениться Лукоморьев.
— А их четыре брата было, — ласково сказал Баркаял. — Трех-, двух-, одноголовый и безголовый.
— По сколько голов, бишь, на брата? — Лукоморьев несколько сник, но все еще словоточил. — В среднем по полторы выходит, да? Ну что ж, одна, как говорится, хорошо, а…
Дальнейшие словоизвержения унёс сильный порыв ветра, в завываниях послышался свист перепончатых крыльев.
На небольшую круглую полянку грузно сел двухголовый звероящер. И немедленно принялся вычесывать что-то из-за одного из четырех ушей задней когтистой лапой, производя металлический скрежет. Та голова, которая чесалась, так скулила, что вторая всердцах рявкнула ей:
— Не ной!
— Братцы, — плакала первая голова. — Вытащите из меня занозу.
— Ах ты мой зверек! — Ингигерда кинулась к Змею. — Ну не плачь, не плачь.
— Съест! — крикнул вдогон Лукоморьев.
— Это я-то съем? — голова от обиды аж плакать перестала.
— Как же все-таки бессердечны люди, — раздраженно сказала вторая. — Ты будешь умирать у них на глазах, а они и ухом не поведут.
— Геееее, — раззявила пасть первая, — ну зачем ты мне про ухо постоянно напоминаешь!
Рыдающая голова закатила глаза; на зеленой морде отражалось подлинное героическое страдание. Вероятно, заноза была посажена не вчера и даже не позавчера.
Ингигерда между тем притянула голову к себе и внимательно осматривала пострадавшее ухо.
— Вот, вижу, — сказала она, — только я тут не справлюсь.
Мы подошли все вместе и увидели наконечник огромной стрелы, крепко засевший между чешуями. В нос мне шибанул смрад, смешанный с терпким запахом тройного одеколона.
— Ага, мы потянем, а тебе станет больно, и тогда вы на пару точно всех пожрете, — высказал общее опасение Лукоморьев.
— Я не пожру! Я в сыром виде не употребляю. Честное змеиное. — пуще прежнего взрыдала первая голова.
— А я вообще вегетарианка, — добавила вторая. — Мяса на дух не переношу.
— Ладно, попробуем.
Голова от ужаса крепко зажмурилась.
— А ну, мышка за кошку, кошка за внучку — раз, два, взяли! Еще раз — взяли!
Мы покатились на землю. В руках Баркаяла остался злополучный наконечник. Голова все еще жмурилась.
— Эй, ты… Как тебя, голова! Все ж в порядке, — робко дотронулся до нее Лукоморьев.
— Да? — голова приоткрыла один глаз, — аа… Уй-ю-юй!
— Больно, бедненький? — юная Ингигерда соболезнующе сложила ладошки на груди.
— Было. — пояснила голова.
— Кто это тебя так? — сочувственно спросил Баркаял.
— Витязь какой-то, — злобно ответила вторая. — Ходют тут всякие, честное зверьё пугают. Охотнички! Ну, ко мне царь зверей с просьбой: выручай. А я этих битв с детства не переношу.
Первая снова начала пускать зеленые сопли:
— Да! Я с детства животина смирная. А тут в окрестностях как ни объявись какой герой, — голова заговорила, должно быть, от волнения, по-малороссийски, — дак уси до мене докапуються: вбый да вбый. А шо вбый, кого вбый, якшо я таке смирнехоньке.
— Ну прям херувим, — украдкой шепнул мне Лукоморьев.
— Ладно, к делу, — сказала вторая голова, вегетарианка, которая, по всему, была поумнее. — Давайте биться, что ли. С кем тут?
— Биться? — уточнил Лукоморьев.
— Ну да. Вы ж меня для этого вызывали.
— Ошибка вышла, — сказала я, — это я нажала на кнопку. Случайно…
— Случайно? — голова-вегетарианка прищурилась на меня и довольно невежливо спросила. — А нафиг же людей отрывать? Такого переполоха наделали! Я срываюсь, лечу к ним, а они… случайно! Вот и верь им после этого.
Змей Горыныч тяжело снялся было, но первая голова заблажила:
— Нет уж, если я здесь, давайте биться.
— Ты ж миролюбивое создание? — удивился Лукоморьев.
— Я? А, да. Миролюбивое, очень. И толерантное. Чистая правда. Так давайте уже биться! — отрезала левая голова. — А то всех пожру.
— Ну вот, — расстроилась Ингигерда.
— Или это… возьму, уволоку в полон красавиц. Имейте в виду, будете вызволять. Я вас затаскаю по инстанциям! Справки будете до третьих петухов собирать.
— Стой, голова, из другой сказки цитируешь, — сказала вегетарианская.
— Это не сказка, а быль.
— Сказка.
— Не спорь, а то укушу.
— Это я тебя укушу.
— Где же твоя толерантность? — подлил масла в огонь Лукоморьев.
— В том и состоит моя толерантность, что я вас сейчас всех на части порву, — пояснила змеюка.
— Так, брейк. Давайте вести мирные переговоры. — сказала я и на секунду замешкалась: как к сиамским близнецам обращаются, на ты или на вы? — Вы же тоже не хотите, чтоб вам обе головы оттяпали.
Головы переглянулись:
— А как тогда нам порешить?
— Каждый из нас загадает загадку. На все ответишь — так и быть, съешь кого-нибудь. Например, Лукоморьева. («Почему меня?» — вякнул Лукоморьев). Не ответишь — извини, как-нибудь в другой раз.
— А почему это вы все будете загадывать? — возмутилась левая голова. — Достаточно трех загадок, по традиции.
— Но занозу-то твою мы все вместе тащили, — возмутилась я.
— О’кей, — сказала змеюка дуэтом и даже захлопала в ладоши. — Я ведь люблю загадки! Мне их мама загадывала. Давно.
— Где ж сейчас твоя мама? — спросил кот.
— Проглотил.
— Понятно, — кивнул Василий. — Круглый сирота.
— С детства, — подтвердил жалостно Горыныч.
— Я загадаю первую, — выступил Лукоморьев. — Два кольца, два конца, а посередине гвоздик.
Заалел зеленый, закраснелся, старый дурак!
— Чего это ты взоры потупил? — насел Лукоморьев. — Не знаешь? Сдаешься?
— Это ж неприличная загадка, — протянула одна голова. — Мы так не договаривались.
— Чур, я даю два варианта ответов. — сказала вторая, весьма, оказывается, неглупая голова. — А то ведь я могу сам с собой быть в корне несогласный!
— Все могут, — проворчал Лукоморьев, но кивнул.
— Первый вариант — ножницы, — сказала вегетарианка.
— Нет! — развеселился Лукоморьев.
— Второй вариант я ему на ушко скажу, — и левая голова потянулась губами к клону.
Я аж вздрогнула: сейчас слизнет, и нет Лукоморьева! Но она что-то ему нашептала, и Лукоморьев насупился:
— Правильно.
— Скажите хоть, что это? — потребовала Ингигерда.
— Детям до шестнадцати не рекомендуется, — хихикнула глупая голова.
— До шестнадцати чего? Веков? — разозлилась Ингигерда.
— Хорошо, теперь загадка за мной, — выступил кот Василий, и я потерла руки: вот уж кто знаменитый загадчик, сейчас зверюга сядет в калошу!
— Как раз малороссийская, специально для вас, эксклюзив. Четыре симоненки да два федоренки тяглы рахубицу за хвост на вулыцю. Что это?
— Это легко! — сказала левая голова. — Четыре симоненки — колеса, два федоренки — оглобли, рахубица — телега. Ну как?
— Точно, — отступил пораженный Василий. — Давай ты, Баркаял.
— Сколько демонов помещается на острие иглы? — спросил Баркаял. — Можешь округлить до десятков.
— Это старый теологический спор, — ответила правая голова. — Лично я насчитываю тысячу сто тридцать шесть. Седьмому уже не поместиться… А? Я не прав? Докажь!
Баркаял, посрамленный, отошел.
— Ну, давай, царевна, — подзуживали меня со всех сторон.
Но в голову мне ничего не лезло.
— Чем отличается процессор семьдесят шестой от пятьдесят пятого? — Спросила я, не будучи до конца уверена, что пятьдесят пятый существует в природе.
— Нечестно, нечестно, — закричали головы. — Переход хода, тудыть яво в качель. Вы дисквалифицированы за нарушение всего. Вы бы еще спросили, сколько пикселей в джипеге.
