Один раз Яна прибежала к нам поздно вечером: дайте что-то от живота, от поноса, Эдику. Ну что дать – бесалол, конечно, на его вес нужно по одной таблетке или по полторы, бормотали мы.
– Вы что, не маленькому Эдику, а большому!
Так мы узнали, что в доме появился новый мужчина – какой-то Эдик. Вскоре мы его увидели: он курил на лестничной площадке, широко и криво распахивая рот между затяжками. Никита Ошев по сравнению с ним был принц Уэльский да плюс Ален Делон.
Музыка техно между тем становилась все громче и молотила круглые сутки. Яна, говорили мы на следующее утро, скажи своим домашним, чтобы по вечерам убавляли звук. Ну, тут она нам показала, насколько она от нас социально дальше и выше:
– Да вы сами стучите на своей машинке так, что дом сотрясается! Надоели всем! Ясно? Нет?! Если хотите знать, то у меня дед-кузнец ведра с водой на мизинчиках носил, поняли?! Если я захочу, то вы!.. Узнаете, что я могу!..
И дети выглянули из-за спины Яны с таким счастливым видом, словно поняли: есть что-то незыблемое в этой жизни! Это мать с ее твердым характером! Гранит не плавится.
Все имущество, которое Ошевы накопили за эти годы, стало потихоньку шевелиться и определяться. Дача встала на сторону Яны, а машина увязалась за Никитой.
Как-то так получилось, что дня через три вода у нас перелилась через край раковины и просочилась к соседям. Честно, мы не хотели. То есть подсознательно, может, мы чего-то там затаили, психологические вирусы блуждали, может, по нашим нервам. В общем, пришел Никита и – как это бывает между соседями – замогильными интонациями стал звать:
– Ну пойдемте, посмотрите, что вы у нас наделали!
Мы подумали: он наконец-то вернулся в семью! И техно не будет нас мучить ночами напролет! Взяв банку шпакрила в качестве трубки мира, мы зашли отдать ее как компенсацию и проверить, хватит ли ее одной, не нужно ли еще прикупить.
Никита красил белой эмалью уже и без того белейшую стену кухни. Вытравливает феромоны от предыдущего самца, подумали мы. Как человек основательный, Никита вытравливал все враждебно мужские молекулы. Он выкрасил пол, сменил плитку на кухне, потом посадил еще один синяк Яне и внезапно снова пропал.
Один раз, подвыпивши, Яна рассуждала, сидя на скамейке у подъезда:
– В деревне у нас был гвоздь, вбитый криво, и все налетали на него. Мы воспринимали бабу Лизу как гвоздь, который всем мешает. И казалось, что стоит выдернуть этот гвоздь, и тогда будет хорошо всю оставшуюся жизнь. А потом оказалось: неплохой ведь это был гвоздь-то! Мы на него могли сбрасывать все раздражение. Не друг на друга кричать, а на бабу Лизу…
И Никиту мы встретили на рынке, он сказал: за грехи все, за грехи! «За грехи мои» – вот как он выразился! И после этого покаяния без раскаяния (и в церковь не сходили, и бабу Лизу обратно не взяли, конечно) у Ошевых случился какой-то всплеск попытки наладить все. Никита еще раз вернулся, Яна нашла новую работу. Людмила Болотничева, соседка из квартиры на той же площадке, сказала Яне:
– Жизнь-то налаживается у вас! Ты передок на ключ закрой, не бегай! Бабу Лизу навести.
– Ну, Болото, забулькало, – в ответ закричала Яна. – В шестьдесят-то лет все порядочные в инструктора метят. А у самой сыновья по лагерям раскиданы.
С белыми глазами Яна прибежала к нам занять денег: Болотничева сорвала ей жизнь, нельзя ничего наладить – все лезут, учат! Яна напилась и неделю не ходила на работу. Ушла из дому потом. А когда вернулась – Никиты нет давно, а сыновья пекут что-то на сковородке.
– Работы лишилась, муж сволочь, а дети безрукие – сожгли все!
Яна разжала руки и полетела в пропасть. Но что значит – полетела! По пути она много раз цеплялась за вбитые кем-то костыли. Взяла вот квартиранта. Помните, изнемогающий мужик, друг Пети – Петра Семиумных, пропавшего давно? Друг этот продал свою комнату, заплатил Яне за год вперед, а остатки они вместе стали пропивать.
И тут случилось чудо: вернулся Петр! Пришел такой свежий, словно час назад вышел отдохнуть, покурить на воздухе. Он рассказал такую историю: был гололед, он поскользнулся и прямо под машину – головой боднул бампер, ну, понятно, кто победил в этой корриде. А очнулся аж через три месяца в реанимации как неизвестный, без документов.
– Я вам не какой-нибудь религиозный махер рассказываю – воскрес, мол, неожиданно. На самом деле так случилось! А санитарка, что за нами мыла, все говорила: «Как похож на Васю! На Васю!» А я ни бе ни ме три месяца. Потом встал, быстро поправился и уехал с ней в деревню, потому что им зарплату платить перестали! Ну а там Вася из тюрьмы вернулся: привет! Я понял, что снова реанимация дышит мне в затылок. И вот я здесь…
Вдруг мы поняли, что Яна – просто несчастный человек. И Петю никто не обижал…
Здесь нужно честно сказать о нас самих. Вместо того чтобы помочь Яне или хотя бы не мешать, мы подозревали ее. Она-то нас ни в чем не подозревала, а мы… чуть ли не в убийстве мысленно обвинили! А если наши мысли как-то просачивались в мир? Почему и осуждается в Евангелии помышление злое, что мысли суть та же сила, энергия, и если б Шерлок Холмс расследовал астральный детективный сюжет… столкновение тьмы и света, то нас бы он и обвинил, передал бы в руки правосудия.
Все с нее слетело.
Когда-то Аня восклицала:
– Попросите меня выбрать двадцать книг на необитаемый остров, я в эту двадцатку обязательно включу Олейникова!
Наш друг Якимчук (после олигарх и уже на днях умер) делал на это отвлеченное лицо и резал:
Тут бросается букашка
С необъятной высоты!
Расшибает лоб бедняжка,
Расшибешь его и ты.
А через несколько лет Аня была на новоселье у нас, и ни о каком Олейникове или других кубистах слова мы от нее уже ничего не слышали. Она пришла тогда с женихом бородато-боярского вида. Вскоре они поженились и переехали в Кунгур.
Снова мы встретились уже через много лет. Аня оказалась с другой стрижкой, почти наголо бритая красавица, после развода – совмещение подростка и взрослой женщины. Такой тип часто встречается среди западных киноактрис. И стройна, так стройна, вроде бы дальше и некуда…
Про своего бородача, с которым развелась, она сказала: он из тех, которые пучок – пятачок. Впрочем, в подробности не особенно вдавалась, а только процитировала одно его высказывание, вылетевшее после свадьбы. И мы приводим слова его дословно. Он ей сказал:
– У тебя ресницы как у поросенка.
Да, ресницы очень светлые. Но эти ресницы окружали бескрайние ореховые глаза. Все же после этого комплимента она прожила с мужем еще какое-то время и даже не прореживала ему бороду за такие перлы. Причина их разбега, значит, была в другом. Похоже, в том, что муж не захотел, чтоб Аня перевезла в Кунгур своего отца.
– Папе моему-то девяносто грянуло, – после первой рюмки сокрушалась Аня. – Недавно вхожу в подъезд, а там дым, черно. Не помню, как взлетела на пятый этаж. А папа уже плохо понимает, я ничего ему не говорю – хватаю чуть не под мышку его, бегом вниз. А соседям по пути позвонить не догадалась.
– Чем все закончилось – никто не угорел?
– Все живы. Но я-то, я-то! Не догадалась предупредить людей!
И тут унесла ее от нас жизнь – сокрушенно горюющую, но с моментом поиска во взгляде и походке.
Потом снова прибило Аню к нам – через год-полтора. За это время возле почты воздвигся дом с легким намеком тут и там на грибы и на раковины – знаете, бывает такой прозрачный светло-зеленый цвет. Стоим мы в очереди за посылкой, обсуждаем в первом чтении новогоднее меню. Аня впархивает. Пальто в дышащих складках до полу, дымчатая шляпка и та же консервированная глазастая красота.
– Привет, а я вышла снова замуж, а мы живем вот в этом фисташковом доме, а мой муж коммерсант.
– Папа как?
– Папы уже нет с нами. Нин, видела твои новые картины по «Ветте», там у тебя ангел парит над уставшей балериной, что ли…
– Заходи, я подарю.
Она зашла. И ангела ей со стены сняли, и льва, исполненного очей. И позвала она нас в свой фисташковый дом на Новый год:
– Охраннику я позвоню, вас пропустят.
И новый дом, и новый муж Иван Константинович (ему под семьдесят) – все было на высоте! Правда, Иван Константинович слегка уродлив, но глаза его властно утверждали: «Я красавец».
И верилось. К тому же иероглифы бровей у него – как у Вертинского.
С ним гармонировала выцветшая красота Ани – ее бы сделать ведущей телеканала «Культура», а то там все яркие слишком лица – отвлекают от репортажей.
В момент московского Нового года заехал сын Ивана Константиновича со своей женой – Иван-младший. Он был в фиолетовом шарфе – видимо, времен своей разрушительной юности. А у кого она другая?
Этот сын – от первого брака Ивана Константиновича – похож, кажется, на покойную мать: в лице ни одной отцовской черты. Ведь у отца все лицо состояло как бы из милых луковиц, а у сына наоборот: тонко обточенное диетой. Про диету выяснилось тут же, когда он выпил рюмку и сказал после неизбежного кряка:
