Ознакомительная версия.
Каштановые волосы до плеч. Тонкий прямой нос, губы, слегка подведенные помадой. Зеленая блузка с воротом, голубые джинсы. На плече — белая сумочка. Аня стояла, улыбаясь, чуть склонив голову набок — как потом я понял, это был ее любимый жест.
И глаза. Наконец я смог разглядеть их ближе, вживую. Они оказались мягкого зеленого цвета, но с неуловимой грустью где-то в глубине. И даже не грустью — а какой-то легкой болью, прячущейся, тайной, смутной. Когда Аня улыбалась, глаза тоже улыбались — но будто через силу. На фотографиях все это не было заметно.
Летом в Москве я рассказал Ане про свое впечатление от ее глаз. Она долго молчала. Потом сказала: «У меня есть знакомый, художник. Зимой он попытался нарисовать мой портрет. Не получилось. Он долго мучился, рисуя мои глаза. Потом сказал, что с ним такое случается впервые. „Твои глаза, словно на замке, их не поймать“ — объяснил он». «Но почему так? У тебя всегда были такие глаза?» — спросил я. Аня не ответила.
* * *
Аня долго извинялась за опоздание. Она чуть запыхалась — видно, очень спешила. Голос у нее был негромким, но четким. В жизни Аня вообще была скромней, спокойней, чем в письмах. А может, это было следствием первоначального стеснения, которое я и сам в себе ощущал.
— Прости, пожалуйста, меня. Трассу, по которой я ехала, перекрыли. Мы стояли час, из автобуса не выпускали. Ты пришел в двенадцать?
Я кивнул. Аня повторила:
— Прости. Я хотела тебя предупредить, но мобильник отключился. Как всегда, забыла утром зарядить. Ты мне звонил?
Я снова кивнул. Потом, улыбнувшись, сказал:
— Ничего. Бывает.
Мы повернулись в сторону арки.
— Пойдем к Невскому? — спросила Аня.
— Пойдем.
* * *
Мы прошли сквозь арку к Большой Морской улице, и оттуда дошли до Невского проспекта. Затем Аня предложила мне перейти на нечетную сторону проспекта и двинуться в сторону Казанского собора. «Солнце жарит. А на этой стороне всегда тенек», — объяснила она. Больше говорила Аня. Я по своему обыкновению слушал. Удивительно, но общение наше стало продолжением наших писем, а не отдельной частью отношений, — словно мы и вправду были знакомы давным-давно.
— Сегодня проснулась в девять часов утра. Сама, без будильника. Странно даже. Я ведь «сова» — в выходные раньше двенадцати меня не добудиться. Наверно, из-за погоды. Вчера же вечером дождь прошел, ветер сильный поднялся. А сегодня… Ты из Москвы, наверно, солнышко привез.
— А завтра опять увезу с собой, — сказал я.
Она улыбнулась. Я смотрел на нее в профиль. Прядь каштановых волос закрывала щеку.
— Жадина. Хотя я все равно завтра уезжаю. К родителям. Два месяца дома не была.
— Соскучилась? — спросил я.
— Да. Особенно по папе. Последний раз виделись на Новый Год.
Мы прошли мимо «Екатерины Великой» — дамы лет сорока в парике, пышном платье и позолоченных туфлях. Императрица скучающе глядела сквозь людской поток.
— У нас такие персонажи — на каждом углу. Это как самовары в Туле, — сказала Аня. — Кстати, я обещала тебе экскурсию?
Мы направлялись к Мойке. Аня показала на большое красивое здание справа.
— Вот это дом Чичерина. Построен в екатерининское время. Во время гражданской войны в этом доме жили Николай Гумилев, Грин, Мандельштам. Теперь в нем расположен очень дорогой клуб для бизнесменов и кинотеатр. А раньше здесь было Благородное собрание: собирались купцы и чиновники, танцевали, играли в бильярд.
— Можно сказать, ничего не изменилось?
— Да. Можно так сказать.
Мы перешли через Полицейский мост. Аня показала Строгановский дворец и рассказала историю его создания. Затем повернулась лицом к другой стороне проспекта и поведала о расположенных там инославных церквях. Рассказывала она прекрасно.
— Мне не верится, что ты некоренная жительница Питера, — сказал я, когда мы вышли на Казанскую площадь. — Ты отлично знаешь город.
— Просто я его очень люблю.
Мы сели на одной из лавочек на площади. Перед нами высился Казанский собор, у фонтана и памятников Кутузову и Барклаю-де-Толли толпилась молодежь. Здесь вообще было много народу. Поток людей стекался с четырех сторон — с двух концов Невского проспекта и с канала Грибоедова. Часть гуляющих присаживалась на лавочки, а другая часть — устраивалась прямо на зеленых лужайках. Некоторые разворачивали газетки и с аппетитом ели жареную рыбу. «Это корюшка. Сейчас сезон» — заметила Аня. Мы сидели, наблюдая за праздником жизни.
— Место красивое, но затасканное, — сказала Аня. — Когда я только поселилась в Питере, я любила гулять по каналу Грибоедова и его мостикам, отдыхать в теньке колоннады собора. Но здесь в последнее время стало слишком людно и шумно.
— Ты любишь тишину.
— Да. Я люблю тишину.
У собора старушки продавали платки. Какой-то ребенок лет трех подошел к нам и бросил резиновый мячик. Аня поймала мяч и тихонько катнула его обратно. Мальчик схватил мячик и засмеялся. Аня улыбнулась ему.
— А собор работает? — спросил я.
— Да. Хочешь зайти?
— Я два раза был в Питере, но туда не заходил, — сказал я.
Внутри было прохладно и тихо. Рядом с нами женщина в красном пиджачке и очках, показывая на икону, пыталась что-то объяснить иностранцу на ломаном английском. Ее громкий шепот заставлял присутствующих озираться. Мы пробыли с Аней в храме десять минут и вышли.
На другой стороне проспекта я увидел кофейню.
— Ты не проголодалась? Съедим по пирожному? — спросил я.
— Давай, — сказала Аня.
* * *
В кофейне мы, взяв по торту и кофе, заняли место у окна. Столик выбрала Аня. Я сделал глоток — кофе был горячим, терпким и горьким. Потом сказал:
— Я выбрал бы точно такой же столик.
Аня улыбнулась:
— Именно поэтому я сюда и направилась. Я все помню. Тебе нравится сидеть у окна. Ты мне об этом писал.
Она отделила ложечкой кусочек торта. Украшавшие торт ягоды вишни Аня перед этим отложила на край блюдца.
— Не любишь вишню? — спросил я.
— Наоборот — обожаю. Просто привычка с детства. Тогда, кушая что-либо, я любила откладывать самое вкусненькое под конец. Если это была картошка с курицей, я сначала съедала картошку, а затем лакомилась курочкой. Если плов — съедала рис, оставляя мясо.
Аня отправила кусочек торта в рот. Потом сказала:
— Брат всегда подсмеивался надо мной. Тянулся к моей тарелке ложкой, делая вид, что съест оставленное мной сам. А я, нервничая, плакала и звала маму. Мы вообще с братом в детстве «воевали» страшно. Но это так, любя.
Она посмотрела в окно. Потом продолжила:
— Если бы не он, я бы до Питера, наверно, так и не добралась. Хотя тягу к городу я ощущала с самого детства. Знаешь, какая книжка была у меня любимой в детстве? «Медный всадник» Пушкина. Из-за иллюстраций. Там были шикарные картинки: Зимний дворец, Петропавловская крепость, Исаакиевский собор… С этого, наверно, все и началось.
Аня взяла чашку с кофе и перед тем, как сделать глоток, спросила:
— Ты давно в Москве живешь?
— С семи лет, — сказал я.
— И как она тебе?
— Скорее, у меня к Москве не любовь, а привычка. Но привычка сильная. В другом городе я жить не смог бы.
— А я в Москве еще ни разу не была. Я вообще мало где была. Не люблю поездок. Насквозь домашний человек.
В кофейне, где звуковым фоном был нестройный гул голосов, вдруг включили музыку. Я прислушался. Это был Брюс Спрингстин «Streets of Filadelfia». Аня задумчиво, глядя в окно, трогала колечко на своем пальце. Потом сказала:
— Когда брат поступил в Питерский университет и поселился в общежитии, мы с мамой приехали к нему в гости. Это было в начале октября, «золотая осень». Мама не подгадывала, просто так вышло. И бывает же такое — ты приезжаешь в первый раз куда-то и сразу чувствуешь: «это твое!» Питер сразу стал мне родным.
Я доел торт и, отставив блюдце, взял чашку кофе. Он был уже теплым, но все еще пахучим. Аня продолжала рассказывать:
— Каждый день я, мама и брат выходили в город. За неделю побывали во всех значимых местах. Обошли Эрмитаж, в Мариинке посмотрели балет, прокатились по Неве на «Метеоре», съездили в Петергоф. А мне все было мало. В конце концов, я утомила и брата, и маму. Мама сказала, что больше со мной в Питер не поедет. «У меня не три сердца, а одно, да и то не казенное», — сказала она. Брат же обещал показать меня своим питерским сокурсникам — «поучить, как надо город свой любить».
Аня улыбнулась. Съела еще один кусочек торта.
— Тогда я и решила поступать в университет, перебраться к брату.
— А где сейчас твой брат? — спросил я.
— Все еще здесь. Два года назад женился. Недавно у меня появился племянник. Иногда созваниваемся, встречаемся. В праздники собираемся в Архангельске, у родителей.
Ознакомительная версия.
