— Но ведь у тебя сын на фронте! Зачем ты себя упрекаешь?
— Не так уж часто и упрекаю! За всякими заботами да хлопотами подумать об этом хорошенько — и то времени нет.
Хусни решил, что и сам он в таком же положении: будничные мелочи заслоняют главное и важное…
От этих мыслей его отвлек Абду:
— Как ты думаешь, устаз, чем все это кончится?
— Святой вопрос! — засмеялся Хусни, — Подождем — увидим!
— Но смерть-то не ждет!
— Тут уж кто кого опередит! Не одни мы умираем.
— Разве дети богатых тоже гибнут? — вмешался Ашмави.
— Смерть не выбирает! Ей все равно — что бедный, что богатый.
— А я вот сердцем чую, что богатых на фронт не посылают!
— Не верь сердцу, Ашмави!
Хусни глубоко вдохнул в себя дым. Он был расстроен: вместо желанного отдыха эта ночь принесла только разговоры о горьком поражении и его последствиях. И вот теперь его гнетет печаль. И избавиться от нее невозможно. Гора спокойствия рассыпалась, рассеялся мираж убаюкивающих иллюзий. Одно только утешение: не ему, а стоящим у власти принимать решения и ломать голову над тем, как добиться их выполнения. А ему бы только отыскать место, где бы не говорили о войне!
В небольшой комнате с окном, выходящим на Нил, сидели три подружки — Алият Абду, Сания Анвар и Мона Захран. В воздухе веяло осенней свежестью, в небе плыли белые облака. Мона пригласила Алият с Санией к себе, в квартал Маньял, и они с удовольствием пришли, надеясь узнать приятные новости. Все трое крепко подружились еще в школе. Мона была очень красива — почти белая кожа, лучистые черные глаза, стройная высокая фигура. Семья ее ни в чем не нуждалась. Отец был директором нотариальной конторы. Мать, в прошлом учительница, выйдя на пенсию, устроилась работать в управление по туризму. У Моны было два брата. Один, инженер, стажировался в Советском Союзе, другой, врач, работал в провинции Мануфия. Он надеялся поехать за границу для усовершенствования знаний. Мона всегда о чем-то мечтала, из-за чего-то бурно волновалась.
Комната Моны напомнила Алият и Сании квартиру Хусни Хигази, хотя, конечно, обставлена она была совсем по-другому. Но они искренне любили подругу и не завидовали ей. Им не терпелось услышать ее новости. Но Мона ошеломила их.
— Помолвка не состоялась! — объявила она.
— Не может быть!
Месяц назад все трое случайно встретились в «Чайном домике» и Мона познакомила их с молодым человеком. Салем Али был юристом и служил в государственном совете. Она представила его как своего друга, а возможно, и жениха. Вот почему теперь девушки ждали услышать от Моны совсем другое — ее настойчивое приглашение, казалось им, могло быть продиктовано только желанием поскорее поделиться с ними радостью.
— Уж наверное, порвала с ним ты! — заметила Сания.
— Ты, как всегда, права, — хмуро ответила Мона.
— Но ведь он очень приятный человек. И с положением!
— Нам казалось, что он тебя любит, да и ты к нему неравнодушна! — добавила Алият.
Эти слова вывели Мону из грустной задумчивости. Подруг она позвала, чтобы они ее пожалели, посочувствовали ей. С тяжелым вздохом она сказала:
— Я узнала, что он относится ко мне несерьезно.
Наступило неловкое молчание, которое прервала Сания:
— Только и всего?
— Разве этого мало?
Алият сказала решительно:
— Держу пари, он ухаживал за тобой с самыми честными намерениями!
— Ах, при чем тут это! Просто я убедилась, что мы, девушки, для него существа низшего класса.
Мона помолчала, а потом снова заговорила, горячо и нервно:
— Я, не задумываясь, бросила это ему в лицо. Он смешался, забормотал что-то невнятное, попытался оправдываться, но я с негодованием отвергла его лицемерные объяснения. Я потребовала, чтобы он хотя бы к себе отнесся с уважением. Он извинялся. Не помню, да и не хочу вспоминать этих притворных извинений! Я не приняла их и никогда не приму. Я спросила его: «Может быть, ты решил узнать обо мне больше того, что знаешь? Вот для того-то ты и добиваешься меня? Вот какова подоплека твоей так называемой любви?» Он пытался защищаться, утверждал, что любит меня, верит, что я чиста, как белая роза. Я зло рассмеялась и сказала, что ненавижу ухаживания с оглядкой, что мое прошлое принадлежит только мне и никому больше. Ведь я же не интересуюсь его прошлым — это его личное дело. Я прямо сказала ему, что решительно отвергаю любые формы зависимости и рабства!
Лицо Моны пылало от гнева, губы нервно подергивались, глаза сверкали. Ей было больно, что подруги явно ее не одобряют, что она напрасно ждала от них сочувствия.
— А ты не преувеличиваешь, Мона? — спросила Алият.
— Ведь таковы обычаи и традиции нашей страны! — добавила Сания.
— Для меня они неприемлемы! — отрезала Мона.
— Мужчины — народ не простой. Их приходится долго муштровать, воспитывать, — заметила Сания.
— Я лучше останусь старой девой, чем выйду замуж ценой лицемерия и лжи!
— Ты ведь знаешь наше трудное положение, — возразила Алият.
— Но не могу же я отказаться от своих принципов, от своих представлений, от самой порядочности, наконец! — воскликнула Мона.
Да, Алият знала ее взгляды. Она знала, что Мона осуждает легкомысленное поведение. В отличие от них с Санией у Моны всегда было достаточно собственных денег, чтобы хорошо одеваться, покупать книги. Но Мона, порицая подруг, любила их искренне. Она с большим интересом выслушивала все новости об их помолвках. Однако лицемерие и заведомый обман ей претили. И все это прикрывается высоким именем любви!
Подруги пробовали отговорить Мону от ее решения, но она была непреклонна. Им было ее жалко, но настаивать они не решались. Пусть поступает, как хочет.
— Такая девушка, как ты, Мона — красивая, образованная, хорошо воспитанная — заслуживает самого прочного семейного счастья, — сказала Алият.
— А в своем будущем, которое опирается на обман, вы уверены? — спросила Мона.
— Оно опирается на любовь! — возразила Сания.
Растерявшись, Алият пробормотала, что Хусни Хигази — человек надежный и умеет хранить тайны. Но Мона сказала только:
— Дело ведь не в том, каков Хусни Хигази.
Алият взволновалась еще больше:
— Знаешь, как бывает в кино: любая случайность может все испортить.
Сании это надоело, и она заявила не терпящим возражений тоном:
— У нас не было выбора. И теперь нам остается лишь мужественно встретить свою судьбу.
От разговора с Моной на душе у Алият и Сании остался неприятный осадок. В них пробудилась неясная тревога. Но в конце концов будь что будет — от судьбы ведь не уйдешь!
Мону совсем не радовала победа ее принципов и порядочности. Ее все чаще одолевали сомнения — а правильно ли она поступила? Значит, и она способна делать глупости, совершать необдуманные поступки? И она не могла не признаться себе, что по-прежнему любит Салема Али. Однако Мона отдавала себе отчет в том, что никто, кроме нее самой, не может вывести ее из тупика, в котором она очутилась.
Неожиданно в отпуск приехал брат, доктор Али Захран. Мона очень обрадовалась. Она рассказала Али о своем неудачном романе. Али огорчился. Но у него были собственные неприятности.
— Знаешь, я решил эмигрировать, — сказал он.
— Как так? — удивилась Мона.
— Честно говоря, я все давно обдумал и твердо решил уехать из Египта.
— Но ведь ты собирался поехать в научную командировку?
— А, это долгая история! Одна волокита! Мне надоело ждать, и я решил уехать.
— Но как? Куда? На что ты будешь жить?
— Я завершаю исследования по паразитологии. Пошлю свою статью приятелю, который уехал в США. Пусть покажет ее в каком-нибудь университете или научном центре. И буду ждать приглашения на работу. Мой приятель именно так и попал туда.
— Я поеду с тобой! — заявила Мона. — Я специализировалась по статистике, да и английский знаю неплохо.
— Вдвоем уезжать веселей, — засмеялся брат.
Мона и Али сообщили родителям о своем намерении. Те начали их отговаривать. Зачем куда-то уезжать, когда обоим легко сделать карьеру у себя дома, в Египте.
— Но положение в нашей стране совсем не такое, как вы думаете, — заявил брат.
— И оно не изменится в лучшую сторону, — добавила сестра.
Отец попытался воззвать к патриотизму сына, но Али грубо перебил его:
— Родина — это ведь не географическое понятие, часть земли, очерченная государственными границами. Родина — это система мышления, духовные ценности!
Отец был страшно расстроен. Сам он принадлежал к поколению 1919 года, для которого патриотизм был живой силой. Решение детей его возмущало и обескураживало. Он не находил ему никакого разумного объяснения. И страдал оттого, что и сын и дочь равно остаются глухи к его увещеваниям. С глубокой горечью он упрекал детей за то, что они хотят бросить его и мать, не желают жить с ними в родной стране.
