Значит, жизненных хлопот у меня больше чем хватает, и всё же я чувствую потребность отрешаться от этого личного, чтобы войти в гущу самого сокровенного чувства, чувства такого прекрасного высшего порядка — в дружбу. Почему никто из окружающих меня не испытывает ничего похожего на это?..
28/XII.
Работы тьма. Наркомпрос дал задание написать книгу (тема новая, ещё не разработанная нашей методикой) на 2 печатных листа, — а это порядочно. Задача для меня нелёгкая, писать я могу, но пишу всегда лаконично (не судите, детка, по письмам к Вам, — они исключительны, непревзойдённы, неповторимы своим многословием!), а здесь надо дать больше слов, так на страниц 50. Труд оплачивается очень хорошо (тогда будет обеспечена в денежном отношении поездка в Москву), но есть много «но». Негде работать, одна комната, приезд Петра, лишающие трудоспособности боли и состояние безразличия (ко всему, кроме Вас!). Ответ надо дать через 2 дня.
Я так и не поняла, что Вы написали о Петре, разобрала, что Вам он не нравится, и, несмотря на то, что он мне совершенно не нужен, чем-то Ваше мнение меня огорчило…
31/XII.
Целых 3 дня не писала, всё сдерживала себя, а сейчас меня прорвало. Отправляя сегодня на Москву сестру тем же № поезда, которым приехала я сюда, я позавидовала ей, что не я, а она будет завтра там.
Сегодня же вечером впервые вышла на каток. Хорошо было, отряхнула свои заботы, в голове пусто, ни одной мысли, пока не резнули боли, и тогда сразу всё потускнело. В прошлом году выходными днями на катке я проводила до 5 часов… Была у врача, прошла через рентген-кабинет. Останавливаются всё-таки на язве, хотя снимок её не показал.
Жду Вашей фотографии. Присланный снимок помещён около зеркала, т. е. в центре комнаты. Каждый вечер, выключая свет, я бросаю взгляд на Ваше лицо, говоря Вам «спокойной ночи». «Лето» ещё не получила. Книгу свою отослала Вам 23-го, она уже, очевидно, у Вас. Играю теперь больше, разучиваю сонату Гайдна, во многом последователя Баха. Если будет возможность, послушайте Шопеновский 3-й этюд. Письмо это придёт к Вам в 35-м году — примите мои наилучшие пожелания. Берегите себя. Если я Вам не опротивлю, мы с Вами последние годы жизни — давайте проживём вместе — говорю об этом серьёзно. Целую Вас любимую горячо. Мура.
31/XII [другой листок].
День сегодня обременён «сочными» неприятностями. Наркомпрос — за отказ писать (этому придают более серьёзное значение, чем я предполагала, и всё же я снова отказалась) — восстановлен против меня; неожиданная ревизия, к которой я не подготовилась; к вечеру неожиданное решение «не делать» встречу Нового года привело в остервенение, вплоть до ссоры, приятелей! До чего нехороший день, напряжённый, ни одной минуты покоя, нервы натянуты до отказа. Дома застала Вашу посылочку. Она меня немного «примирила» с жизнью. Особенно в такие дни до чего дороги письма от Вас — они отвлекают и нагнетают, как насос, живительным подъёмом.
1/I.
Состояние, вызванное осложнениями в работе, по-прежнему подавленное. Что это точно все сговорились в требовании взять от меня больше, чем могу дать. Такой книги я не могу написать — она слишком серьёзна для меня, а мне не верят, говоря, что я умышленно уклоняюсь.
Благодарю и благодарю за коротенькое поздравительное письмецо… Интересен способ чтения Ваших писем. Как драгоценность, с которой тяжело расстаться, я сначала взвешиваю его в руках, примеряя количество написанного, отсюда длительность прелести воспринимания его. Дальше читаю по нескольку раз одну и ту же фразу, силясь прочитать что-либо между строк. Стараюсь представить обстановку настроения во время Вашего процесса писанья.
Книгу читаю медленно. Совсем нет времени, читаю в кровати. Пока что поражаюсь правильности некоторых психологических суждений Аннет. До чего они местами совпадают с моими переживаниями, как например: «Она его ненавидела за то, что раньше любила». «Она всё принимает всерьёз и если отдаётся, то отдаётся до конца», и т. д.
Итак, Ваша срочная работа близится к концу. Вы устали, родная. Не берите спешных заданий, гонка нервирует и много энергии уходит на подавление волнений, связанных со страхом не закончить ко времени работу. Мы часто переоцениваем свои физические возможности, так же как иногда у некоторых людей наблюдается обратное. Первое — приятней для окружающих. Костик, мой московский знакомый, всегда носился и дрожал над своим здоровьем, а сам ведь крепкий, как дуб. Вся моя ирония, язвительность, отпускаемая по этому поводу в солидном количестве, вызывала только хныканье, что его не понимаю и не дорожу им. Приятный тип, что и говорить, «мужественного» мужчины!
Иду в школе отпустили на каникулы. Отметки отвратительные, только убогенькие «уды»! А ведь может, негодное существо, взять иные оценки! Стала невероятно плаксивой. Боюсь, что и на её воспитании самым негативным образом сказываются мои «рывки»…
2/I.
Опьянена фокстротом, танцевала в «кружке плясунов», куда иногда заглядываю. В каком бы отвратительном состоянии я ни пребывала, но звуки в соединении с ритмом тела — дают успокоение. Так понравилось, что и завтра постараюсь быть в этом милом, но легкомысленном, для моего возраста, кружке.
Ида сейчас над ухом поёт и до того детонирует, так комично неверно тянет мелодию, что я не могу удержаться от смеха…
3/I.
Как я вывожу из Ваших коротеньких писем, Вы меня прикрашиваете лучшими качествами, чем есть в наличии. Такое оформление меня иногда смущает, можете представить, как я приму Ваше «разочарование». Временами я грубое животное, характерным примером чего является моё отношение к заболевшей матери (не внешне, нет! что может быть ещё хуже). Она у меня вызывает сожаление, связанное с досадой. Пожалуй, с примесью брезгливости. Эту ночь она страдала припадком боли печени, и я, в силу обстоятельств, проявляла себя, стиснувши зубы, в роли сестры милосердия. Как могу я к больному человеку, да ещё к матери, испытывать такие чувства? Я знаю многих людей (моя мать, сестра, братья), у которых связь родства, крови имеет главенствующее значение — это меня всегда возмущало; я никогда не чувствовала такой силы, в чём есть известная свобода, широта выбора людей, но что для родных не так приятно…
4/I.
Моя дорогая, по-прежнему Вы прибегаете к помощи «люминала», вот я спрошу у своего врача, что это за лекарство, как будто бы очень сильное наркотическое средство?!
Вместе с Вашим письмом лежит письмо от Петра. Ну что мне делать с ним?.. Мне так хорошо, когда он ничем не даёт знать о себе, а конец письма: «до скорого свидания, моя любимая девочка!» — подводит меня вплотную к приближению его приезда. Как мне сказать ему, что он тягостен, не нужен? Лучше сообщить об этом в письме. Он сейчас после болезни — была болезнь сердца, чуть ли не с параличём ног. Бесчеловечно при таком состоянии наносить прямо предательский удар человеку. Но при чём тут я, что я могу с собой сделать, ведь не от меня зависит (чёрт бы его взял!) такое охлаждение; мне самой во многих отношениях было бы покойней, удобней в жизни иметь около себя мужа. Сверх моих сил не только быть близкой ему, но и видеть его и чувствовать его маленькие, незаметные для окружающих нежности. И всё-таки, всё-таки этот его приезд, ради жалости, человечности, быть может, я должна поспокойней перенести… А что будет, если ему удастся остаться в Киеве? Как тогда с квартирой, куда ему переселяться? Вот разыграются трагедии, скандалы, мольбы и слёзы, последнее меня всегда ужасает, я теряюсь от них.
Деточка, сегодня же днём, в моё отсутствие, неожиданно, совершенно неожиданно зашёл Проценко; об этом человеке я Вам говорила в Мисхоре, это моя прежняя пылкая любовь, от которой я с мучением отказалась ради подруги, так обманувшей меня позже (одна из многих серий жизненных опытов дружбы!). Через известный промежуток времени он мне также стал безразличен, К тому же он мне лгал (ах, как все они лживы!). И всё же его приход, маленькая остроумная записка (он умён) взволновали меня. Как я любила 3 года назад этого человека!.. Его приход заставил меня бегло просмотреть все, на сегодня, тени некогда милых сердцу людей, и так грустно от своего неуменья удержать подольше людей около себя… Вам не скучно, детонька, читать всё это? Ваше обращение «доченька» вызвало у меня улыбку нежности, я и сама очень часто хочу Вам сказать то же.
Ида всё тянется вверх, но дурнеет, к большому (очень большому) огорчению, волосы совсем темнеют, а я так люблю людей «светлой масти». Вот как Вы, моя рыжая!.. Да, ещё чтоб не забыть, исполните мою прихоть — купите одеколон «Цветы мои» — их трудно достать, но в большом универмаге на Театральной они всегда были. Запах этот особенно мил и всегда он со мной, правда, смешанный с запахом табака.
