Итак, он проснулся — позже обычного и ничего дурного не заподозрив. Ему и в голову не пришло, что он стал жертвой медицинского явления, называемого атриовентрикулярная блокада — А.В.Б. Покажись он специалистам, те сперва решили бы, что речь идет об А.В.Б. типа Мобиц-II, а затем, поразмыслив немного и посовещавшись, в конце концов склонились бы к варианту блокады второй степени типа Лючиани-Венкенбаха.
Но как бы там ни было, а Виктории, по его пробуждении, в спальне не оказалось. Похоже, она и вовсе не ночевала дома. В этом не было ничего удивительного: иногда девушка проводила ночь у какой-нибудь подружки, как правило, у некой Луизы — по крайней мере так она утверждала в своей обычной уклончиво-скрытной манере, а Феррер был не так уж сильно к ней привязан, чтобы стараться выяснить правду. Однако, встав с постели, он прежде всего решил проверить, не спит ли Виктория в другой комнате, куда часто уходила под тем предлогом, что он храпит, да он и вправду храпел, с этим не поспоришь. Словом, он заглянул в комнатку в глубине квартиры. Нет, никого. Ладно! Однако довольно скоро он констатировал отсутствие ее туалетных принадлежностей в ванной, затем одежды в платяном шкафу, а затем и ее самой во все последующие дни, из чего ему волей-неволей пришлось заключить, что она исчезла навсегда.
Феррер всюду разыскивал ее, насколько позволяло ему время. Но если у Виктории и имелись какие-нибудь родственники (или претендующие на звание таковых), у которых можно было бы навести справки, Феррера она с ними так и не познакомила. Что же касается ее привычных мест развлечений, то их было всего три — бар «Циклон», бар «Солнце» и, особенно, бар «Центральный», куда частенько наведывался и Делаэ; впрочем, теперь его трудно было там застать: он якобы с головой ушел в проект «Нешилик». Когда-то давно Феррер пару раз встретил Викторию в компании молодой женщины, ее ровесницы, пресловутой Луизы, которая, кажется, служила в Национальном обществе железных дорог (НОЖД) по временному контракту. Он зашел в упомянутые бары, он повидался с Луизой, он ровно ничего не узнал.
Итак, ему вновь пришлось жить одному. Но это нехорошо для него. Особенно утром, когда его будит эрекция, то есть, почти каждое утро, как почти каждого мужчину, прежде чем он начнет слоняться между спальней, кухней и ванной. К счастью, в результате подобных блужданий эрекция наполовину слабеет, однако угнетенный, почти обескураженный энергией этого отростка, перпендикулярного небезупречной вертикали его спинного хребта, он в конце концов садится и начинает изучать почту. Эта операция не приносит ему особой радости и, как правило, кончается очередным быстрым заполнением мусорной корзинки, зато mutatis mutandis, а то и volens nolens[2], возвращает его сексуальный аппарат к обычным размерам.
Да, это очень нехорошо для него, так дальше жить нельзя. Но что прикажете делать, когда пустота образуется столь внезапно?! Хотя присутствие Виктории было недолгим, оно все же оказалось вполне достаточным, чтобы отдалить от Феррера других женщин. Сам-то он простодушно полагал, что они терпеливо ждут, когда он освободится. А их, оказывается, как ветром сдуло; они и не подумали ждать, страдать по нему и стали жить своей жизнью. Итак, не в силах терпеть одиночество, он принимается за поиски партнерши. Но всем известно, что тот, кто ищет, не найдет; лучше сделать вид, будто тебе никто не нужен, и вести себя так, словно ничего не случилось.
Можно также ждать случайной встречи, — главное, не показывать, что ждешь. Ибо, говорят, именно так рождаются великие открытия: взять хоть неожиданную реакцию двух веществ, совершенно случайно положенных рядом на лабораторный стол. Конечно, нужно еще, чтобы кто-то положил туда эти самые вещества, даже без всякого намерения соединить их. И еще нужно, чтобы они оба оказались там одновременно и чтобы им нашлось, говоря человеческим языком, что сказать друг другу, притом, что положивший их рядом знать ничего не знает. Это химия, это вам не шутки. Тщетно ученые изощряются, придумывая тысячи комбинаций разных молекул и пытаясь их соединить, — получается полный пшик. Тщетно они выписывают со всего света самые экзотические реактивы — получается все тот же пшик. И вдруг в один прекрасный день, кто-то сделал неловкое движение, столкнул два вещества, долгие месяцы лежавшие на столе врозь, нечаянно брызнул на них третьим веществом или опрокинул пробирку в кристаллизатор и — нате пожалуйста! — происходит реакция, которой люди безуспешно добивались многие годы. Или же, к примеру, кто-то забыл посеянные культуры в ящике, а потом открыл его и — нате пожалуйста! — там пенициллин.
И вот именно таким методом, после долгих поисков, которые Феррер вел концентрическими кругами, все более удаляясь от Амстердамской улицы, он наконец обрел предмет своих вожделений в лице соседки по лестничной площадке. Ее звали Беранжера Эйсенман. Самое удивительное и неожиданное было именно то, что она жила рядом. Разумеется, не следует забывать, что такое соседство имеет не только преимущества, в нем есть и хорошие стороны и не очень, и мы охотно углубились бы в исследование сути этой проблемы, если бы нам позволяло время. Но, увы, оно не позволяет, ибо нас призывают другие, более насущные события, а именно: внезапное сообщение о трагическом уходе Делаэ.
Неприятные инциденты с собаками все учащались. Так, например, в один из дней экспедиция наткнулась на мертвого мамонта, с незапамятных времен покоившегося в прозрачной призме из двух ледяных глыб, где он законсервировался лучше, чем фараон в своей пирамиде: холод так же надежно бальзамирует, как и убивает. Невзирая на крики, ругательства и хлысты обоих проводников, собаки жадно набросились на мастодонта, и воздух огласился свирепым урчанием и треском костей. Наконец псы сожрали дотла, прямо неразмороженной, часть туши животного, которую смогли вырвать из ледяного саркофага, и залегли на отдых, вынудив людей ждать, когда они соизволят вновь отправиться в путь. Да, с собаками им явно не повезло. Жаль, что нельзя было отказаться от их услуг. Итак, экспедиция продолжала идти вперед в негаснущем свете полярного лета, который затмевали тучи комаров.
Напоминаем, что в это время года здесь стоит вечный день, а солнце никогда не заходит. Нужно посмотреть на часы, чтобы узнать, не пришло ли время отдыха, а для того чтобы заснуть, приходится завязывать себе глаза после того, как выметешь крылом чайки мусор из палатки. Что касается комаров, их личинки бурно созревали в бесчисленных лужах, и эта комариная молодь атаковала путников с удвоенной энергией. Теперь кровососы шли на приступ не десятками, но сотнями на кубометр воздуха, налетая плотными эскадрильями, проникая в нос, рот, уши и глаза, пока вы шагали по плотному насту. Ферреру пришлось последовать совету Ангутретока, прямо противоположному рекомендациям представителя врачебного корпуса Фельдмана, и вновь закурить, хотя подзабытый запах табака в этом холодном воздухе вызывал у него тошноту. Но это было единственным средством отделаться от комариного воинства, и люди дымили в разгар нападений, как паровозы, держа во рту по три сигареты разом.
Итак, они продвигались вперед по едва заметной дороге, размеченной через каждые два-три километра каменными пирамидками-кернами; эти груды камней, сложенные первопроходцами здешних мест, дабы отметить их маршрут, служили путевыми знаками, но могли также содержать внутри разные предметы, свидетельствующие о былой деятельности людей — старые инструменты, или документы, или даже захоронения. Однажды они наткнулись там на череп, из орбит которого торчали хилые стебельки полярного мха.
Так они и шли от керна к керну, при весьма посредственной видимости, которую портили не одни только комары, — туманы также вносили в это дело свою лепту. Мало того, что они затмевали прозрачный воздух и скрывали от глаз предметы, они еще и грубо искажали их размеры. В противоположность зеркальцу заднего вида, где все вещи кажутся дальше, чем на самом деле, здесь, в этой белой необъятности, чудилось, будто какая-нибудь темная каменная пирамидка торчит прямо у вас под носом, тогда как до нее оставался еще целый час санного пути.
Происшествие с мамонтом положило конец терпению проводников. На первой же остановке после Порта Радиум они сменили всех собак на три взятых напрокат снегохода, к которым прицепили легкие нарты. И теперь члены экспедиции катили вперед на этих машинах, то и дело нарушавших густое полярное безмолвие странными трескучими взрывами, напоминавшими о Велосолексе. Оставляя позади себя на грязном льду масляные пятна и мазутные колеи, снегоходы шныряли между льдинами, проделывая иногда самые затейливые петли, чтобы обогнуть ледяные торосы, где не встречалось ни единого деревца, ни единой травинки, ровно ничего. Да, за последние пятьдесят миллионов лет здесь произошло немало изменений. Раньше в этих краях росли тополя, буки и даже виноград и секвойи, но теперь с этим покончено раз и навсегда. Спасибо, еще позавчера, ближе к югу, они приметили по пути какие-то лишайники, затем кустик, похожий на вереск, и нечто вроде белого гриба, но с тех пор им больше не встретилось ничего, никакой растительности; только снег и лед до самого горизонта, сколько хватало взгляда.
