Коля напугался: «Настоящий нож».
Миша спрятал финку.
— Федя, что-то Смех оборзел. Он кнокает Камбалу. А Камбала-то лучше его. Он просто с деревни. Давай, скажи ему, если Смех шустранет, пусть стыкнется. Я уверен, Камбала замочит ему роги.
— Давай. Я балдею, когда дерутся.
— Буди его.
Федя взял с вешалки шапку и бросил в Петрова.
— Камбала, Камбала, проснись.
Коля откинул одеяло.
— Чего?
— Слушай, Камбала, — начал Миша, привстав с кровати. — Что ты боишься Смеха? Не бойся. Можешь стыкнуться с ним. Мы не встрянем.
— Не кони[2], Камбала, мы разрешаем тебе, — поддакнул цыган.
Не подслушай их разговор, Коля не поверил бы.
На следующий день он ждал, когда рыпнет Смех.
После обеда Смех крикнул:
— Камбала, подай газету!
Коля не среагировал.
— Ты что, Камбала, оглох?!
— Возьми сам, — спокойно ответил Коля.
Смех подскочил и взял за грудки.
— Обшустрился?
— Убери руки, — и Коля оттолкнул его.
Смех отлетел, но опять пошел на Петрова, сжав кулаки.
Парни наблюдали. Подойдя вплотную, Смех волю рукам не дал, а вылил на Колю ушат блатных слов и отошел.
Больше Смех к Коле не приставал, и он почувствовал облегчение: с него свалился камень. Но камней еще четыре.
И все не свалишь. Тем не менее решил без согласия Миши и цыгана осадить Васю. Вася спокойный деревенский паренек. Но он на Колю не рыпал. И Коля предложил побороться. Вася отказался.
— Что ты, Василек, не хочешь, — сказал Коля и, смеясь, приподнял его и бросил на кровать.
Миша и цыган загоготали.
— Вот это да! — восхищенно сказал Миша.
— Он скоро и до тебя доберется! — почти выкрикнул цыган, имея в виду Колиного тезку.
— Я ему с ходу роги обломаю, — отозвался тезка.
Он мог и цыгану роги обломать.
За две недели Коля постиг азы тюремной жизни. Ознакомился с жаргоном и выучил десяток лагерных песен.
У малолеток на тюрьме закон: забыл закрыть парашу — получай кырочку. Коля поначалу забывал, но через шею запомнил быстрее.
Миша — по второй ходке. По хулиганке подзалетел. Вася и Колин тезка — за воровство, а цыган — за разбой. Смех с друзьями обокрали столовую: съели несколько тортов и прихватили конфет. На прилавке калом вывели: ФАНТОМАС.
Шла серия фильмов о Фантомасе, и преступность среди малолеток подскочила. Насмотревшись приключений, ребята воровали и хулиганили. Друг Смеха покатался на ментовской машине и оставил записку: ФАНТОМАС.
Петров спросил Мишу.
— Как живут в зоне пацаны, если отец — мент?
— А зачем тебе? — парировал Миша. — У тебя что, отец — мусор?
— Да нет. У меня есть друг, из района, и у него отец — участковый. А парня скоро посадят. Как ему в зоне придется?
— Кто его знает. Был у нас на зоне такой. Чухой жил.
Петров интересовался потому, что его отец — бывший начальник милиции.
У малолеток два раза в месяц отоварка на десять рублей. Коля, его тезка и Вася денег не имели. Деревенские. У городских — Миши, цыгана и Смеха — деньги на квитах были. Подследственные, кто жил в Тюмени, где и находилась тюрьма, через следователей поддерживали связь с родителями. И родители присылали.
Подследственным малолеткам два раза в месяц — передача. Пять килограммов. Продукты принимали нескоропортящиеся. Передачи получали только городские, поскольку родители рядом.
В камерах, бывало, собирались одни городские, и у них — изобилие еды.
Стояла злая зима. Коля только раз сходил на прогулку, сильно замерз, и больше идти не хотелось.
На тюремном дворе десять прогулочных двориков. Малолетки в день гуляли два часа, взрослые — один. В морозные дни ни малолетки, ни взрослые больше двадцати-тридцати минут не выдерживали. Замерзнут — и в камеру.
Прогулочные дворики, как и стены туалетов, обрызганы раствором под шубу. Над некоторыми натянута сетка, чтоб заключенные не перекидывались записками, куревом, да мало ли еще чем.
Сегодня Коля — дневальный. Когда он принимал масло, то самый большой на вид кусочек — а масло формы не имело — сунул в карман. Для себя. А пять положил на стол.
Сели завтракать. Одной порции масла не хватает. Коля забыл, что оно в кармане, и сказал:
— Ребята, одного масла недодали.
— Стучи. Пусть дает, — сказал Миша.
Коля постучал. Пришел работник хозобслуги.
— Не может быть, — сказал он, — я хорошо помню, что дал шесть порций.
И Коля вспомнил: масло — в кармане. Как быть? Сказать? Что тогда будет? Скажут — проглот. И присудят морковок, кырочек, банок.
Так думал Коля, доказывая работнику хозобслуги, что одну порцию он недодал. А работник молчал, что-то соображая, и масла давать не хотел. Масло жгло Коле ногу. Он думал, что работник хозобслуги скажет: «А ну-ка выверни карманы».
Ребята зашумели.
— Ты, в натуре, говорят тебе: одного не хватает, давай, — рявкнул Миша, вставая из-за стола.
Работник хозобслуги сходил за маслом.
Парни завтракали. Коля поглядывал на карман — не топырится ли?
Все обошлось. Масло после завтрака Коля спрятал в матрац, чтоб в кармане не растаяло, и решил вечером выбросить в туалете.
Открылась кормушка, и надзиратель крикнул:
— Петров, приготовься с вещами!
Колю забирали на этап. «Слава Богу. Наконец-то»,— подумал он и стал сворачивать постель.
— Ну, Камбала, на двести первую тебя[3]. Когда вернешься — к нам просись. С тобой веселей, — сказал цыган.
«Вот пес, — подумал Коля. — Чтоб ты сдох, хер цыганский». Но сказал:
— Конечно, буду проситься.
Коля сдал постель и переоделся в вольную одежду.
Этапников сводили в баню и закрыли на первом этаже в этапную камеру. До ночи на нарах, потом — на этап.
В полночь этапников принял конвой из солдат.
И снова — «Столыпин». Вроде такой же с виду вагон, а внутри перегородка от пола до потолка сплетена, как паутина, из толстой проволоки. Если б Коле раньше показали такой вагон, он подумал бы: для перевозки зверей.
Вагон не был забит до отказа, и Коле нашлось место. Два часа — и Петров в Заводоуковске. В родной КПЗ.
Новое здание милиции построили недавно. Здание — двухэтажное, полуподвальное помещение занимает КПЗ. В ней пять камер. Заключенных закрыли, и Коля, разостлав одежду на нарах, бухнулся на нее.
В этот день к Бородину — начальнику уголовного розыска — Колю не вызывали.
Коля жил в селе Падун. Падун — в пяти километрах от районного центра города Заводоуковска. В село приехал из маленькой деревеньки. Колю воспитывала улица, и к пятому классу его два раза исключали из школы, но по ходатайству отца принимали вновь. А из восьмого выгнали окончательно.
Восьмой класс он окончил в вечерней школе, но экзамены сдать не сумел — завалили на геометрии. Он понимал: учительница Серова сделала это по указанию директора школы Ивана Евгеньевича Хрунова.
Хрунов ненавидел Колю и желал ему только одного: тюрьмы.
Всем восьмиклассникам Серова ставила по геометрии тройки, хотя многие не знали таблицы умножения. Только ему поставила двойку.
Когда пацаны пригласили его угнать мотоцикл у Серовых и покататься, зная, что Серовы в отпуске, он согласился. Мотоцикла в амбаре не оказалось, и Коля предложил обворовать дом ненавистной учителки. Подобрав ключ, открыл замок, и пацаны зашли в дом. Коля взял пиджак мужа учительницы, черные кожаные перчатки и грампластинки. И еще вытащили из радиолы лампы и предохранители для своих друзей Танеева и Павленко.
Уходя, чиркнул последнюю спичку, и она высветила в сенках накрытый брезентом «ижак». Но угонять его ребята не стали, и Коля, попрощавшись с пацанами, — они ничего себе не взяли, — с добычей пошел к цыганам. Пластинки и перчатки цыганам не нужны, зато понравился пиджак, и он сменял его на светло-серый свитер.
От цыган Коля пошел — краденое домой нельзя нести — к другу Петьке Клычкову. Петьке шел двадцать первый год, но в армии он еще не служил. Работал в совхозе трактористом и с Колей иногда ходил воровать.
С десяток пластинок, самых лучших, Петька отобрал для себя, свитер взял и перчатки тоже, пообещав завтра бутылку поставить. Коля согласился — дороже никто не купит.
Оставшиеся пластинки Коля отнес знакомым и подарил. Там его часто угощали водкой.
Лампы и предохранитель от радиолы он отдал друзьям, Саньке Танееву и Мишке Павленко. Мишке рассказал, что обтяпал дом Серовых.
У Коли кличка — Ян. Кличку дали в третьем классе. Как-то Колю с его дружком старшеклассники пригласили в свой класс. Когда начался урок, пацаны спрятались под парты. Как только учительница истории объявила, что сегодня расскажет о чешском национальном герое полководце Яне Жижке, в бою потерявшем глаз, парень достал Колю из-под парты за шиворот и сказал:
