Софья Андреевна посмотрела презрительно и высокомерно. Она чувствовала, что сейчас она сильнее Ива и что он ее боится. Злая радость шевельнулась в ней.
— Сделаю ли я еще что-нибудь? — переспросила она. — Не знаю!.. Но за завтрашний день я не ручаюсь. А если вы хотите знать правду, то я скажу… Я не знаю, сделаю ли я еще «что-нибудь», но меня так и подмывает на одну… на одну неожиданность!
— На какую? Можете сказать?
— Да, могу! Даже хочу! Я вас так ненавижу, что скажу!.. Мне хочется… Или не хочется? Нет, кажется, хочется… Сказать? А? Сказать, чего мне хочется? Прямо без пряток!
— Говорите или нет… Как хотите!
— Я вижу, что вам не терпится узнать… А мне не терпится сказать!.. Да, это будет большая неожиданность!
Она сделала движение, как будто пододвинулась к нему поближе, и дрожащими глазами посмотрела на него.
— Мне этого уже давно хочется, уже месяц, как хочется, но я не позволяла себе хотеть. А теперь я вижу, что я потеряла все, и терять мне больше нечего! Чего я хочу? Я скажу вам… Я хочу пойти к следователю и рассказать ему все, чего он не знает, а я знаю! Все, чего он не знает, а я знаю! Ведь это будет самая большая неожиданность, не правда ли?
Ив сумел сдержать себя. Даже пальцы не дрогнули. И он ответил веско и спокойно.
— Это будет не самая большая неожиданность, а самая большая глупость. Привязать себе камень на шею и — в воду! Но почему, — вдруг вспыхнул и рассердился он, — почему у вас сейчас такой победоносный вид, как будто вы победили меня?
— Вы боитесь меня?
— А что вы можете мне сделать? Что вы можете сказать следователю про меня? Я ничего не знал и не знаю, и ни в чем не участвовал, вы мне ничего не говорили и… Топитесь сами, если хотите! — презрительно фыркнул он.
— Вы ничего не знали и не знаете? Вы ни в чем не участвовали? — глянула на него Софья Андреевна так, что он отвел глаза. — Нет, я одна не утоплюсь! С вами? О, с вами!.. Утопиться, чтобы утопить вас?… О!
— Вы? Утопить меня?
— А разве я не могу солгать следователю? Разве я не могу сказать ему, что от первого до последнего шага главой всему были вы, что все было придумано вами, а я была только нанятым лицом? Вы, конечно, будете все отрицать, но… но… Как вы думаете, кому поверят в суде? «Она, скажут себе судьи, не жалеет себя и, значит, говорит правду, а он защищает себя, изворачивается и, значит, лжет!» Кому же поверят судьи?
— Сума… сумасшедшая! — еле выговорил Ив.
— Да, да! Да, да! Сумасшедшая! Разве вы не видите, что со мной? Ведь я же не выдержала… «Могу»? Нет, не могу!
Ив вскочил с места и сильно дернул ее за руку.
— Что за истерика! — властно крикнул он. — Сейчас же перестаньте!
Софья Андреевна не вырвала руку, а только выкручивала ее.
— Не могу! Да, не могу! Если бы вы знали, как я вас ненавижу! И ваше «могу» ненавижу! Все ненавижу! Я… Я…
Она захлебнулась в горловой спазме. Ив стоял перед нею и не знал: что ему надо сейчас делать? Дать ей воды? Крикнуть на нее? Может быть, даже ударить? Мелькнула было внезапная мысль о револьвере в ящике стола, но он сразу же остановил себя.
Софья Андреевна вдруг вскочила с места и, не говоря ни слова, бросилась к двери. Ив тут же догнал ее и, не успев подумать, надо или не надо останавливать, сильно схватил за руку. Но она извернулась и вырвалась. Толкнула дверь и выбежала на улицу.
Когда на другой день Софья Андреевна вышла к утреннему чаю, Миша посмотрел на нее, но посмотрел так, что она приостановилась, словно запнулась.
— Чего это ты? Чего это ты так смотришь? — с неприязненным подозрением спросила она.
— Какая ты… Что с тобой? — даже с испугом спросил Миша.
— Ничего… А что? Какая я?
Миша промолчал. Он невольно продолжал смотреть на нее, хотя и понимал, что смотреть и не надо, и нельзя. Что-то тянуло его к ее лицу, как будто в этом лице было то, что он должен был увидеть, но боялся увидеть. «Какая она сейчас… Какая…» — шептал он про себя.
За минувшую ночь Софья Андреевна сразу постарела. Щеки одрябли и обвисли, углы рта опустились, кожа на лице смялась в пожелтевшие морщинистые складки, а глаза стали мутные. Искривленные брови вздрагивали нервным подергиванием, и пустой взгляд был тяжелым. Ей, вероятно, было трудно дышать, и поэтому рот был полуоткрыт. Лицо казалось строгим, но когда Миша всматривался, то вместо строгости видел боль и муку. Воспаленная тень пробегала по этому лицу, и оно на секунду вдруг искажалось в мгновенной гримасе.
И Миша, всматриваясь, боялся, что он, может быть, увидит такое, чего нельзя видеть. И тот страх перед каждым новым днем, который не отпускал его, сегодня был особенно острым и пугающим. Предчувствие тяжело лежало на сердце.
Ненужно пили чай, словно по обязанности. Что-то ели и сумрачно молчали. И Миша старался вести себя особенно тихо: ни кашлянуть, ни двинуть стулом, ни звякнуть ложечкой.
Вдруг Софья Андреевна, словно что-то вспомнив, вскочила с места и быстро, чуть ли не бегом, прошла в соседнюю комнату. И Миша услышал, как она нервными рывками набрала номер телефона. И невольно прислушался. Вероятно, ей не отвечали, и она ждала. Ждала непонятно долго: было несомненно, что там, куда она звонила, никого нет и никто к телефону не подходит. Но она все ждала, бессмысленно и напрасно. А потом Миша услышал, как она положила, почти бросила трубку на рычажок. И тотчас же вернулась в столовую, озабоченно что-то обдумывая и соображая.
— Его нет дома… — себе, но вслух сказала она.
— Кого? — не понял Миша.
— Ива… Он мне нужен!
Села за стол, но есть не стала: толчком отодвинула недоеденную тарелку и недопитую чашку. Потом посмотрела на Мишу.
— Почему ты, когда увидел меня сегодня, спросил, что со мною? Разве… разве есть что-нибудь? Разве ты что-нибудь увидел?
— Ты… У тебя сегодня какое-то странное лицо… Усталое! — нашел слово Миша.
— Усталое? — с горечью переспросила она. — Нет, я не устала! Я…
И, оборвав, замолчала. Потом над чем-то задумалась и подняла голову.
— Миша, ты… Я прошу тебя!.. Уйди сегодня!
— Как уйти? Куда?
— Куда хочешь, все равно… Я не хочу, чтобы сегодня кто-нибудь был со мною. Понимаешь? Я хочу быть одна…
Миша посмотрел на нее и нерешительно спросил:
— А надолго?
— Да, надолго… До вечера! До ночи!
— Хорошо… Я пойду к Борису Михайловичу… Можно?
— Все равно!..
Когда Миша ушел и она осталась одна, она сперва почувствовала облегчение, как будто Миша действительно чем-то мешал, чем-то связывал и к чему-то принуждал. Но это чувство облегчения скоро прошло, и ее опять охватило напряжение. Она стала ходить по комнате и незаметно для себя ходила все быстрее и быстрее, нервно вскидывая ноги и даже спотыкаясь. Потом начала метаться. Вбегала в соседнюю комнату, внезапно останавливалась там и выбегала обратно. Потом вспомнила и сообразила: подскочила к телефону и набрала номер. Но ей опять никто не ответил. В злой досаде она швырнула трубку, но опомнилась и, стараясь держать себя в руках, набрала другой номер.
— Контора мистера Ива! — услышала она знакомый голос одного из служащих.
— У телефона Пинар… Попросите мистера Ива.
— Его еще нет в конторе… Возможно, что он дома.
— Я звонила туда, но его и там нет… Когда он придет, скажите ему, чтобы он сейчас же позвонил мне. Сейчас же! Я все время буду дома… Скажите, что очень нужное!
Положила трубку, откинулась на спинку дивана и задумалась, сдвинув брови. Почему Ива нет ни дома, ни в конторе? В этом, конечно, не было ничего удивительного, потому что Ив очень часто ездил по разным делам и почти никогда не бывал дома. Но неясное и тревожное подозрение зашевелилось в Софье Андреевне, и ее глаза стали тревожно бегать. Но очень скоро вялая слабость начала овладевать ею, и эта слабость была ей даже приятна. Она плохо спала ночь, почти совсем не спала, только забывалась то на пять, то на десять минут, а потом долго лежала с открытыми глазами, глядя в темноту. И сейчас она почувствовала, что хочет спать, очень хочет, нестерпимо хочет. И, даже не поднимая ног с пола, в неудобной позе, боком, прилегла на диване. И действительно сразу же заснула так крепко, что не чувствовала ни неудобной позы, ни того смятения, которое было в ней. Все ушло в тьму сна.
Но проспала недолго, всего пять-шесть минут. И вдруг, вздрогнув всем телом, внезапно проснулась, вытянулась и попробовала снова заснуть. Но почувствовала, что сон исчез, и она ни за что уж не заснет. Приподнялась, встала с дивана и опять начала ходить по комнате. Ходила долго, не замечая времени. Думала о многом, думала и об Иве. «Неужели он еще не пришел в контору?» Она спрашивала себя, но понимала, что ждет его совсем не для того, чтобы сказать ему что-нибудь нужное, а только для того, чтобы удостовериться: здесь ли он? Ей неясно казалось, что после вчерашнего разговора многое может неожиданно измениться.
