Ознакомительная версия.
ЦАРЬ (он очень доволен):
Пускай баталий тут же разыграют
Сей капитан и энтот… Шпиц-Бернар!
Бомбардус Кролли и посрамленный полярный граф тут же вскинули клинки и побежали выравнивать свои отряды. Шпиц выравнивал плетью да зуботычинами, а Кролли взмахами кружевного платочка.
И вот наконец построились фронт к фронту. Полк Шпиц-Бернара поднял уже ружья для страшного залпа, а геневец все стоял с табакерочкой, все понюхивал да почихивал изячно.
Вдруг он размахнулся и бросил табакерку к бернаровским рядам. Тут же из красивой вещицы повалил густой пар и оба войска скрылись в белом тумане.
Когда туман рассеялся, с помоста увидели, что шпиц-бернарцы ползают по земле или валяются в мерзейших позах, а отряд Бомбардуса стройными рядами надвигается на них с тыла.
Бояре (в восторге и возбуждении):
– Чудно разыгран баталий! С эдаким капитаном завтра персидскому шаху надо войну объявлять!
Заметив восхищение бояр и веселый гогот царя, посрамленный, в рваном платье Шпиц-Бернар бросается со шпагой на Бомбардуса Кролли. Начинается поединок. ШПИЦ-БЕРНАР (раскаляясь и шипя):
Господа мои, поверьте —
Это шмуциг шарлатан!
Нанижу его на вертел,
Будет жареный кабан!
БОМБАРДУС КРОЛЛИ (усмехаясь):
Сколько злости, сколько пыла!
Шнель цум тойфель, камарад!
Заварю тебя на мыло,
Будет баня для зольдат!
Граф нападал яростно, и капитану пришлось туго. Он с трудом отбивал удары, несколько раз падал в грязь и порвал камзол.
Графу уже казалось, что он близок к победе, как вдруг солнечный зайчик, пущенный с макушки высокой липы отвратительным карлой, ослепил его. Он зашатался и в следующий миг увидел вместо лица противника страшную кошачью рожу. Кот зашипел, и тут же вдвое удлинившаяся шпага прижала незадачливого Шпиц-Бернара к стволу липы. Граф упал, и на него сразу же опустились гнусно вопящий по-французски попугай, каркающий по-немецки ворон и ухающий по-турски сыч в очках. Граф потерял сознание.
…Бомбардус Кролли подволок графа к помосту, положил свою и графскую шпаги к царевым ногам и встал на колени.
– Верой и правдой буду служить тебе, московский государь, до скончания века!
– Талерами будешь брать, капитан? – спросил царь.
– Нет, государь!
– Гульденами?
– Нет, государь!
– Рублями?
– Нет, государь!
– Чего ж ты хочешь? – насупил брови царь.
– Милости твоей хочу! – возопил капитан, сорвал с себя шляпу с перьями да вороные кудри. – Я Фрол Скобеев!
С этими словами он распростерся на земле перед троном, а войско его тоже сорвало шляпы и парики, и все увидели вместо грозных швейцарских ландскнехтов славных русопятых пареньков.
Один из пареньков махнул рукой, и отряд тут же ухнул песню:
Захотели супостаты
Сладких русских калачей,
А московские робяты
Поднесли им кирпичей!
Гоп-хлоп-кирпичей!
Да каких погорячей!
Неслыханное смущение воцарилось на царевом помосте, и лишь князь Нардин-Нащокин отвалил копыта в полуобмороке, да ехидно хихикал в козлиную бородку князь Кукинмикин.
– Встань, вор! – негромко произнес царь, и Фрол поднялся с земли.
Он стоял, опустив голову, готовый ко всему и, прежде всего, конечно, к страшной каре.
– Подойди ближе, плут! – сказал царь, и кто его знает, что крылось в перекатах его голоса.
Фрол приблизился. Глаза всех бояр и солдат, и Томилы, и очухавшегося Нардина, и Кукинмикина, и Шпиц-Бернара были обращены на него.
– Подыми свой палаш, полковник, – с улыбкой сказал царь, – и руку целуй!
Фрол поднял голову, и все поразились его спокойным и вроде бы даже смешливым глазам, словно он и не ждал ничего другого от своей судьбы. Он нагнулся за шпагой и стал подыматься по ступеням, ближе и ближе к царю, и лихая мелодия накатила вдруг, как волна.
Или буду я полковник
В шитых золотом портках,
Или буду я покойник
Под забором в лопухах.
Гудит-шумит свадебный пир в доме стольника Нардина-Нащокина. Всех высоких действующих лиц мы видим за пиршественным столом, а также видим великанов-кабанов с сельдереем в лукавых пастях, преогромнейших осетров и солиднейших индеек. Во главе стола жених с невестою, а на дальнем его конце рвет зубами нежное мясо оголодавший на цепи Вавилон.
Веселы гости, веселы и новобрачные, но нет-нет да промелькнет черная мысль по их лицам.
– Что ты кручинишься, мой любезный? – шепотом спрашивает Фрола Аннушка.
– Да ведь ты и сама, милая, помнишь про дьявольскую грамоту, – отвечает он.
Аннушка вздрогнула и потупилась.
Злокозненный Онтий пролез под столом к Фролу, утвердил свою голову ему меж колен и зашептал ядовито:
– Батюшка наш Царь Царей приказал – сей же час оторви фальшивую бороду у Нардинки.
– А ежели борода-то у князя истинная? – спрашивает Фрол.
– С корней вырви! Позорь мухолова! – шипит Онтий. – Али забыл присягу? Смотри, князь Сатана с тебя спросит.
– А он сам-то здеся, господин Дьяволище? – Фрол мрачно обвел глазами залу.
– Здесь его нет, но он все из-под земли видит.
Онтий уполз, а гости вдруг хором закричали «горькую», и Фрол встал с красавицей-женой да с чарками.
– Сыне мой! Славный полковник, рыцарь государев! – завопил захмелевший от легкого меду Нардин Нащокин. – Подь сюды, я тебя облобызаю.
Фрол приблизился к батюшке, принял его мокрые поцелуи и… протянул руку к его величественной бороде.
Рука его замерла в нерешительности, очень не хотелось ему позорить Аннушкиного отца и служить князю Тьмы. Он посмотрел вдоль стола и увидел в глубине Онтия, который из толпы слуг стучал на него зубами, пугал, изображая черта. Некоторое время Фрол смотрел на него, потом дерзко подмигнул и стал нежно гладить бороду батюшки.
…И все оглаживает, все оглаживает…
Вновь хоровод слуг пошел вокруг стола с чарами да со сластями. Онтий с подносом приблизился к Фролу и прошипел зловеще:
– Забыл про грамоту, продажная душа? На костер хочешь?
Осенняя ночь тянулась гибельная и бесконечная, а Фрол Скобеев все стоял у окна опочивальни. Напрасно молодая супружница звала его с жаркого ложа – Фролушка, подь сюда, – он все буравил мрачными глазами непроглядную темень.
– Ну вот, дошел я почти до первой ступени, а это гадье все в болото тянет, – еле слышно проговорил он.
Вдруг с жутким хлопком разорвалась цветная слюда на окне, и в стенку за спиной Фрола врезался боевой топор.
Фрол упал на колени, а Аннушка села на постели и, надо сказать, даже не вскрикнула, напротив – в лице ее обозначилась гневная сила.
Влетели в опочивальню попугай, ворон и сыч и явственно по-русски крикнули хором:
– Спасайся, Фрол!
Улетели птички, а Фрол, вместо того чтобы спасаться, с угарными глазами, с бессмысленной улыбочкой снял со стены саблю и взялся на ней играть да приплясывать.
Шли боярышни в горохе,
А за ними скоморохи
Увалилися, колбасилися.
И в горохе, за забором
Три опенка с мухомором
Народилися, появилися.
Аннушка встала с кровати, как была в тонкой рубашке, и протянула к мужу белы рученьки, словно древняя жена со стены.
Ах, повелитель мой могучий,
Пошто ты смелость утерял?
Ведь ты же вьюноша летучий,
Ведь ты же пролетал скрозь тучи
И человеков удивлял!
Но Фрол вроде бы и не слышит ее голоса, продолжает приплясывать да на сабельке поигрывать, что-то бубня.
Тогда Аннушка решительно подходит к кованому сундуку, выбрасывает из него кучи всякого добра и достает со дна… старые Фроловы крылья, на коих некогда он появился перед ней.
– Крылья! – кричит Фрол и вмиг выныривает из омута бездумья.
Быстро с помощью жены он прилаживает за спиной сей дивный снаряд, затягивает ремни и прыгает на подоконник.
– Я черт на крыльях! – кричит он весело и грозно. – За любовь нашу, Анна, с самим Вельзевулом саблями схлестнусь! Пусть в адский огонь попаду, а грамоту добуду!
Аннушка открывает окно и вглядывается в ночь.
– Лети, Фрол! – говорит она неожиданно суровым, волевым голосом. – Видишь – бес-искуситель через площадь поскакал? Лети за ним и саблю держи крепко!
Фрол прыгает в темноту и улетает, поблескивая саблей.
Аннушка крестит вслед новоявленного «черта».
Боярин Кукинмикин благодушествовал в обнаженном виде на персидских коврах. Преданный Онтий чесал ему спину особой чесалкой да еще подрабатывал собственными коготками.
– Ох-хо-хо-нюшки, Онтий, ягодица моя клубничная, – постанывал боярин. – Значит, сам, говоришь, видел…
– Сам, сам, батюшка князь… Слетел Фролка с колесиков. На сабельке, как на трехструнной, поигрывает…
Поблизости ползал по ковру и канючил чародей Калиостро:
– Отпусти меня, князь, с бочонком. Я к нему привык, ма пароль!
– Огурчики нам, граф, самим в надобность. Катись отседа! – говорит Кукинмикин.
Ознакомительная версия.
