Здесь тоже имеет смысл присмотреться к чешскому опыту. Фигура Карела Чапека лучше всего иллюстрирует modus operandi патриотически настроенного интеллектуала: в его творческом наследии — не только общественно-политическая публицистика и эссеистика, но и множество жанровых экспериментов — работа с детской литературой, юмористикой, притчами, фельетонами и, конечно, детективом и фантастикой [33] . Чапек был не только практиком, но и теоретиком: он понимал, что играть с жанрами можно, лишь когда ты понимаешь принципы их работы. Как и почитаемый им Честертон, Чапек не просто любил массовые жанры, но и четко сознавал их роль в современной культуре. Другое дело, что Честертона занимали вопросы общие («дешевое чтиво» как последнее прибежище героизма), а Чапека — более конкретные: что и как могут дать «низкие жанры» для национального культурного строительства. Оказалось, что самый эффективный путь — не замкнутость в родной архаике, но открытость мировому опыту (наиболее сконцентрированному именно в жанровой литературе). Чапек, как лоцман, с удивительной точностью прокладывал безопасный курс между крайностями почвенничества (зло им высмеянного) и постимперского «синдрома заложника».
Не случайно чапековская сатира бытует главным образом в фантастике и притчах, а позитивная программа обнаруживается в детективах: его полицейские, уголовные хроникеры, провинциальные врачи противостоят своим нерушимым здравым смыслом власти тьмы, какие бы обличья она ни принимала, почти так же, как противостоит ей герой другого, не менее культового автора — Йозеф Швейк. Это обусловлено самой природой жанров: фантастика предлагает альтернативу существующему порядку вещей, детектив утверждает и защищает норму.
Явления украинского детектива все ждут, издатели о нем говорят давно и регулярно, с ним связаны самые оптимистические коммерческие ожидания, ему открыта зеленая улица… а где же он?
Самый известный украинский писатель, позиционирующий себя как чистый детективщик, — и едва ли не единственный, кто пытается сориентировать читателя в жанре, составляя топы и рейтинги отечественной детективной и околодетективной прозы, — это Андрей Кокотюха, многократный лауреат конкурсов и премий. Примечательна история первой же его книги: «Брачные игры лягушек» были написаны еще в 1991 году и оказались приязненно встречены, как ни странно, некоммерциализированной литературной общественностью. Повесть получила премию издательства «Смолоскип», о котором мы уже писали в прошлой колонке: его профиль — публикация произведений 1920 — 1930-х годов и диаспоры — и вообще сохранение национального наследия. Поэтому и первое издание «Игр» получилось каким-то двусмысленным: с одной стороны — рекламные возгласы о «первом украинском детективе», с другой — твердый переплет с суперобложкой. Как бы не стыдно и в руки взять. Столь же неоднозначной была и реакция на этот текст: небольшая книжка сделалась одним из самых обсуждаемых литературных событий (рецензенты поминали ее в одном ряду с нашумевшими новинками Андруховича, Забужко и Винничука). Охранительная часть истеблишмента подняла крик о гибели культуры под натиском безжалостного рынка, а прозападная «буржуазная интеллигенция», напротив, вступилась за Кокотюху — в результате развернулась дискуссия о путях развития украинской культуры в целом, к которой подключились самые что ни на есть «тяжеловесы» украинской гуманитаристики [34] . Соломия Павлычко в предисловии к «Играм» превентивно защищала их от стародумов и староверов, терпеливо излагая прописные истины: «…Уже давно никто не считает массовую литературу конкурентом собственно литературы со всеми ее жанрами, законами, новациями и поисками» [35] . Это замечание оказалось далеко не лишним, потому что и через двенадцать лет (!) постструктуралист Нила Зборовская на полном серьезе писала: «Коммерческое развенчание культурного национального единства, с одной стороны, ослабляет авторитет традиционной высокой культуры, с другой — бросает прямой вызов новосозданной форме государственности. Массовая культура как имперское явление стала способом деконструкции нации, который поддерживает анархию и хаос» [36] . А ведь это именно что литературоведческая дискуссия — что уж говорить об актуальной критике, где возникают порой самые причудливые завихрения. Детективщиков то поносят вместе с бу-ба-бистами за потрясение основ, то, наоборот, причисляют к авторам массовых жанров Марию Матиос. Прибавим к этому позиционную войну за право называться «отцом украинского детектива»: титул в начале 2000-х временами переходил от Кокотюхи к Леониду Кононовичу, автору невыносимо трэшевых криминальных романов («Я, зомби», публикация 1993 г. в журнале «СучаснЁсть»; представьте себе, что «Континент» печатает «Слепого против Бешеного»).
Но «Брачные игры лягушек» Кокотюхи — это не зомби-трэш. По сути, это социальная проза, загнанная в рамки криминального боевика разлива «pulp fiction»: типичная история из девяностых годов о ребятах, укравших миллион и удирающих с ним. Точные типажи, дух времени — всё свидетельствует об умении писать. Со времен «Игр» Кокотюха написал еще дюжину детективных (собственно — криминальных) романов, несколько детских книжек, non-fiction типа «Резонансные дела МВД». Вынесенный волею судеб на передовой край борьбы за массовую культуру, он выступает последовательным защитником ее права на существование. «Украина — едва ли не единственная из читающих стран, в которой детективы, фантастика, триллеры и мелодрамы пребывают в статусе альтернативной культуры, или же — контркультуры». Это сказано в 2004-м [37] , и ситуация, в общем-то, начала меняться только во второй половине 2000-х.
Но не следует думать, что в украинском детективе нет никого, кроме двух «отцов-основателей». Василь Шкляр задолго до того, как написал скандальный исторический роман «Черный Ворон» [38] , отдал дань чистому и честному масскульту в романах «Ключ» (1999), «Элементал» (2001), «Кровь нетопыря» (2003). Первый из них — добросовестная попытка пересадить на украинскую почву французский психологический детектив по образцу Буало-Нарсежака, второй — международный боевик, опять-таки «а-ля франс», а третий — скрещение детектива, женского романа и мистики. Примечательно, что и в жанровые каркасы, не предполагающие мистической составляющей, Шкляр все же ее добавил — что стало единственным отступлением от канонов.
Можно назвать еще несколько имен. Валерий и Наталья Лапикуры с их ретро-циклом из шести повестей «Инспектор и кофе» о киевском угрозыске 1970-х годов; к достоинствам цикла можно отнести достоверно переданную атмосферу того времени; это, пожалуй, единственный у нас «милицейский детектив» — серия, объединенная фигурой следователя, и потому наиболее близкая к классическому детективу. И переиздания были, и намерения снять сериал, но особого успеха тексты не имели, даже на небогатом отечественном рынке.
Пробовала себя на детективной ниве и Евгения Кононенко — автор женской прозы, весьма заметный в Украине и даже за ее пределами [39] . В самой нашумевшей ее книге «Имитация» (2001) частное расследование якобы случайной гибели киевской интеллектуалки оборачивается гибридом все того же «женского романа», романа-реконструкции (кем была убитая?) и романа социального. Несмотря на некоторую жанровую размытость, это все-таки детектив — но позиционирование текста не вполне соответствовало содержанию. Акунина некогда объявили «русским Эко»; о Кононенко пишут статьи, где «Имитацию» провозглашают «бестселлером для элитариев» и находят в романе отражение юнговской теории «персоны», а то и «экзистенциальные проблемы сквозь призму детективного жанра». Предполагается, что это свидетельствует о художественной ценности и глубине текста.
Разумеется, детектив легко поддается архетипическому анализу (как и другие жанры масслита); конечно, тема «бытия и ничто» в нем возникает как бы сама собой (Эко фантазировал о том, что будет, если потомкам из всего мирового кинематографа останется одна серия «Коломбо», — какие глубины в ней обрящут?). Критика все так же продолжает то восхвалять детективы как коммерческий продукт, то проклинать их ровно за то же, то вчитывать в них сакральные смыслы — однако понимания природы жанров вообще и жанра детектива в частности не прибавляется.
Поэтому к детективщикам приписывают и тех, кто ими на деле не является, — например Андрея Куркова, который действительно старается работать на «элитариев» (причем преимущественно западных), используя элементы детектива, фантастики, сатиры — вообще чего угодно, — как ему заблагорассудится. (Не будем же мы относить к какому бы то ни было «чистому жанру», скажем, Пелевина?)
