— А если бы он не доехал?
— Вообще следовало поехать в травмопункт.
Рассказ о геройстве был воспринят как поножовщина:
— Еще нам только этого не хватало…
Они были, естественно, обеспокоены происшедшим, и дочери высказали раздражение и недовольство: такова психология.
Родители редко понимают, что противоречить детям в том, что дети считают истинным и справедливым — означает лишь подталкивать их поступать по-своему, отчасти уже из протеста. Упрямство — защитная реакция организма против попыток деформации. Поэтому Валя, когда осталась с Лариком вдвоем, выказала ему подчеркнутое внимание и доброту.
Эту азбуку Звягин знал явно. «Совсем неплохо, если ее родители тебя ненавидят: чем больше препятствий на ее пути, тем сильнее она захочет их преодолеть».
Валя объехала четыре аптеки, пока нашла свинцовые примочки. Ларика нашла в ванной: сильным контрастным душем он массировал страшноватое лицо — привычный способ городских драчунов.
Они завтракали и смеялись над приключением. Приятно было кормить завтраком мужчину, который может тебя защитить. Невольно она сравнивала его с Игорем… не все там еще, оказывается, отболело, но вектор этой боли, как стрелка компаса, передвигался на Ларика.
Возникла новая близость — нетягостная, свойская; хорошая.
— Поеду на работу. Бригадир нормальный — поймет.
— Подожди, я тоже. На две пары еще успею.
Она пропустила первые две пары — из-за него; он промолчал.
— И не постесняешься ехать рядом с такой хулиганской рожей? — подначил ее.
— Сейчас я тебя подгримирую, — притащила свою косметику. — Сиди спокойно!
На улице демонстративно взяла его под руку. Полюбовалась своей работой при ясном солнце:
— Сойдет! Шрамы на лице украшают мужчину.
В метро на них косились. Она ждала, когда он заговорит о встрече. Не дождалась.
— Можешь как-нибудь звякнуть, сообщить о здоровье, — небрежно бросила на прощание.
— Телеграфирую медицинский бюллетень, — весело обещал он.
И полетел на крыльях.
39. Бойцы вспоминают минувшие дни
Небольшой банкет в комнате: водка, хлеб, сигареты, три вчерашних хулигана и один подгримированный герой.
— Я тебе боялся удар ногой в лицо довести. Не дай Бог, думаю, нос сломаю.
— А думаешь — просто бить в лицо по мягким тканям, чтоб не повредить кости, ничего не сломать?
— Ну, если смотреть на тебя со стороны — куда как просто.
— Но ты тоже — как рванул руку из плеча — чуть не вывихнул; соображать же надо. Да — нож-то отдай.
— А разукрасили, в пор-ряде, с тебя еще полбанки! Тут не то что девушка — милиция поверит с судмедэкспертизой!
Долго и с увлечением припоминали детали:
— Можно идти на «Ленфильм» наниматься в каскадеры!
— Ну, если теперь не пригласишь на свадьбу — в самом деле отсвистим. Тем более репетиция уже состоялась!
— Еще кому вломить — давай, опыт есть!
Хохотали.
Он опять не звонил — день, и другой, и третий. Конечно: у своей Кати… Та умело врачует его; такие, как она, все делают умело. Если б не она! Неужели я ревную? вот еще…
Если победа в бою завоевывает женское сердце, то врачевание ран героя растапливает женскую душу.
Ларик неукоснительно позвонил вечером на третий день.
— А раньше не мог?
— Ждал, пока вывеска подживет.
Перед кинотеатром она издали увидела его; вблизи осмотрела лицо — умело загримировано, явно чувствуется женская рука. Что ж, все ясно. А чего ты ждала, собственно?
В темноте зала она ждала его прикосновения.
На середине фильма он вдруг обеими руками крепко сжал ее руку, поднес к губам, поцеловал быстро, крепко. Прошептал на ухо:
— Прости, Я не должен был тебя приглашать. — Поднялся и, не пригибаясь, ушел по проходу.
Она сидела еще несколько минут. Дурацкое кино было непереносимо. Поднялась и ушла.
Горечь мешала дышать.
И был вечер, и было утро; дыхание ее было сбито, «свой нерв» потерян. Не умирала. Но сладко не было.
Понимала — конец. Но как-то не верилось.
41. О чем не говорят, чему не учат в школе
— Ты должна научить его всему. Ясно? Как касаться женщины и как расстегивать на ней одежду. Как снимать штаны и как ложиться рядом. Как все делать вовремя и ничего не делать не вовремя. Во всех деталях! Короче — вышколишь мальчика под романтического любовника для юной девушки.
— Уж и не помню, что такое юная девушка.
— А ты постарайся.
— Не уверена, что одного сеанса хватит.
— Я тебя не ограничиваю.
— А вы уверены, что он придет, такой влюбленный?
— Это моя задача. А вот чтоб не захотел уйти — это твоя задача.
— Но он хоть действительно из себя ничего?
— Вполне. Стану я тебе урода сватать.
— Уж и не помню, что такое двадцатилетний мальчик.
— Надеюсь, хотя бы получишь удовольствие.
— То-то вы заботитесь о моих удовольствиях! А на что-нибудь более материальное тоже можно рассчитывать? Вы цены знаете?
— Я все знаю. А цены на твой курс лечения ты знаешь?
— Но это как бы по дружбе, вы говорили…
— И это тоже по дружбе. Считай, что списываю долг и открываю тебе кредит: сможешь обращаться еще, и по любому поводу.
— М-да-а, вот и пришла мне пора открывать школу… Смешная задачка… даже интересно. Откровенно говоря, я бы предпочла погасить свой долг непосредственно вам.
— Не учи дедушку кашлять.
— Но интересно: почему именно я?
— Я уважаю профессионалов.
42. Раз в жизни сбывается несбыточное
Ларик позвонил на четвертый день — поздно вечером, разумеется.
— Что это ты вдруг решил о себе напомнить?
— Просто подумал, что поступил не очень вежливо…
— Ах. Мы обретаем манеры. Вращаемся в высоких сферах. Не волнуйся, я все давно забыла.
— В общем, мы тут едем компанией на выходные в Таллинн, и я подумал, что, может быть, тебе захочется.
— Может быть. (Опять Таллинн!..)
— Так как?
— Ты прекрасно знаешь, что я никуда с тобой не поеду.
— Нет, как хочешь. Извини. Счастливо.
Пи-пи-пи — сказала трубка ей в ухо. Ну, и что делать?..
Пораньше с утра (успеть!) позвонила ему на вахту общаги:
— Что ж ты так быстро бросил трубку? — съязвила.
— Ты-ы? А мне показалось…
— Это мне показалось. Если ты на полпути поцелуешь руку и выпрыгнешь из поезда — милая перспектива.
Он засмеялся.
— Скажи сам: с тобой можно куда-нибудь ехать?
— Со стороны виднее. Не только со мной — нас пятеро. Поезд в шестнадцать десять.
— Не уверена, что смогу. В общем, идея заманчивая…
— Билет по студенческому — треха, ну с собой двадцатку.
— А жить там где? Или блат в гостинице?
— У Володи знакомый художник, оставит мастерскую. С камином!
Вале нарисовался вечер, огонь в камине, островерхие таллиннские крыши, компания: один обязательно в старом кресле-качалке, остальные — на матрасах вдоль стен… кругом — картины, мольберты, холсты, запах красок… и художник — бородатый, в растянутом грубом свитере, дымящий трубкой. Хотелось отчаянно.
— Если к обеду не разболеюсь окончательно, — соврала, — то можно подумать… Не обещаю, но на всякий случай ждите.
— До четырех часов в зале, где кассы, — у буфета.
Он не упрашивал…
Пришлось звонить матери на работу, строить легенду о выпавшем срочно месте в двухдневной турпоездке от института, выслушивать сомнения на повышенных тонах… «В конце концов, тебе двадцать лет, ты взрослая девушка, что я могу поделать — взаперти тебя держать? — Мать что-то чуяла, и правильно чуяла… — Только позвони нам сразу, как добралась».
Ларик ждал на Варшавском вокзале, фея ладони о стакан с кофейной бурдой.
— Слушай, — неловко признался он. — Ничего не получилось…
— Что не получилось? (Опять!..) Негде остановиться? Или — поезд отменили, путь взорвали? — она полыхнула злым прищуром.
— Да нет, — вздохнул он. — Просто они не поехали. Там личные отношения… короче, разладилось. Извини…
Он вытащил из кошелька билеты:
— Надо пойти сдать. Или прямо продать в очереди…
Один билет у них схватили сразу, потом еще два.
Ларик взглянул на два, оставшиеся в руке, на часы поверх расписания:
— Четыре минуты осталось. А может — рванем! А? Честно говоря, я уже настроился.
Она молниеносно прикинула время до вагона — и не отказала себе в наслаждении сыграть теперь на его нервах небольшой ритмический танец.
— Что-то скучно без компании… Да и не успеем уже.
— Да, разве что галопом, — согласился он легко.
Она взглянула невинно:
— Слушай — а почему ты с сумкой? раз все распалось?
