Ознакомительная версия.
Сейчас тень как будто удлинилась.
Теперь уже испарина стала вполне ощутимой капелькой пота. И если пристально вглядеться в крохотные фигурки, то в короткое мгновенье, в переливах какого-то марева, можно было различить, что дети, четверо мальчишек, вовсе не играли у дома. Они неслись от него прочь, с перекошенными от ужаса лицами, убегали, как ошпаренные, от настигающей их тени.
— Это Одри Хепберн, — голос вернувшейся пробитой брови донесся словно издалека. — Я почти угадала.
— Что? — слабо отозвался Свириденко.
— Актриса. В вашей рамочке, — девушка улыбнулась, и ее глаза вновь заблестели. — Ну, «Завтрак у Тиффани», «Римские каникулы», все дела...
— Все дела, — повторил лейтенант ДПС.
С момента происшествия у казино «Шангрила» лейтенант Свириденко почему-то распрощался со своей старой присказкой «Ну, никаких гарантий!». Теперь эта присказка вызывала у него даже не неприязнь, а ощущение какой-то нелепости, словно эта прибауточная словоформа, долженствующая резюмировать мудрость житейской философии, принадлежала какой-то другой жизни, с которой Свириденко теперь также распрощался. Он все вспомнил. И все фрагменты, словно кусочки пазла, выстроились у него в голове.
— Ну, и как с рамочкой для дочки шефа? — Пробитая бровь смотрела на него с выжидательным интересом: мол, заснул человек на ходу, бывает. — Брать будете?
— А как же! — кивнул Свириденко.
— Рамочка классная...
— Она просто прекрасна! — энергично согласился Свириденко.
— А-м-м... — забирая рамку с полки, пробитая бровь решила, что парень и вправду забавный. А тут он еще взял и попытался объясниться, нелепо, откровенно:
— Извините, весеннее обострение.
— У меня тоже, — неожиданно сказала Пробитая Бровь.
Теперь они оба несколько ошалело уставились друг на друга. Девушка зарделась, потом ее ресницы легко, не как у Свириденко, а словно их коснулся ветерок, задрожали. Она быстро развернулась с покупкой лейтенанта ДПС в руках и направилась к кассовым аппаратам. Свириденко, спохватившись, последовал за ней.
И смущение все еще витало над тайными местами человеческих встреч.
— Я заверну в подарочную упаковку? — предложила пробитая бровь.
— Да. А-а?.. а.. Я хотел спросить... вы... э-м...
— Что?
— Ну...э-м-м...
— Я до девяти, если это имеется в виду, — помогла пробитая бровь. — Но могу освободиться на полчаса раньше, если...
Ее коллега за кассовым аппаратом с интересом наблюдала за этой сценой:
— Ну какие могут быть «если», — вздохнула она. — Иди уже...
Ровно в 8.30 вечера Свириденко был в магазине «Красный куб». Он принес пробитой брови букетик ландышей — невзирая на запрет, старушки все еще собирали эти майские цветы. Свириденко очень хотел подарить девушке красную розу, но не решился. Пока не решился.
Выходя из магазина, они о чем-то болтали. Пробитая бровь сказала «пока» своей коллеге за кассовым аппаратом. И перед самыми дверьми лейтенант Свириденко незаметно обернулся. Ему тоже надо было попрощаться.
Дети на картине теперь просто весело играли.
Свириденко часто заморгал. Только что на том месте, где были изображены крохотные фигурки, сверкнули четыре капельки синевы. Они беспечно вспорхнули, и Свириденко увидел, что это нежные хрупкие мотыльки, в крылышках которых застряли кусочки неба. У лейтенанта ДПС на миг остановилось сердце. Испуская радостное сияние, гоняясь друг за другом, бабочки устремились ввысь, к горизонту, а потом начали таять, словно растворяясь в обступившем их свете. Лейтенант Свириденко заморгал: он видел, как они уходят из этого мира. Но он все еще смотрел. Смотрел... Он знал, что теперь все хорошо. С теми мальчишками.
А потом бабочки исчезли. И на их месте, там, где небо касалось полуденного моря, осталась только синева.
3.
www.deaddrivers.ru
«Я же говорил — это был последний дэддрайвер. Вон сколько времени уже прошло, а сообщений больше нет. Похоже, проект закрыли!»
4.
Раны Михи-Лимонада заживали быстро. У него были сломаны ребра, но позвоночник остался цел, поэтому корсет не понадобился. С гипсом на правой ноге он расстанется только через месяц, так вышло, что костыли ждали его здесь, в углу у больничной койки.
С головы уже сняли повязки, но из-за множества ран пришлось проститься с шевелюрой — Миха теперь был лысым.
Миха-Лимонад никому не рассказывал о необычной заправке, АЗС, которой не отыскать ни на одной карте Московской области (да и на любой другой тоже). И о соломенном деде, что подарил ему несколько комичных безделиц: пару матерных выражений, которые он обозвал «словами Отца», китайский брелок, изображающий играющего на флейте-сиринкс молодого Бога Пана, и просьбу собрать детские амулеты. Миха смутно помнил, что брелок был также входным билетом в странное место под названием «Кинотеатр для сумасшедших», где шел еще более странный и страшный фильм, в котором Миха был одновременно зрителем, персонажем и главным героем. Но Миха об этом никому не расскажет. Люди хранят тайны, и люди забывают.
Тем более Михе есть о чем рассказать, он помнит каждое мгновение того, что произошло в ту страшную ночь, последнюю ночь апреля.
Миха-Лимонад с удивлением обнаружил, что все то время, что он провел в больнице, девушка, похожая на Одри Хепберн, ухаживала за ним.
— Как ты узнала, что я здесь? — спросил у нее Миха. — Меня, вроде, привезли сюда в отключке.
В ответ она улыбнулась, и глаза ее заблестели. Миха уже привык к чуть лукавому и чуть таинственному блеску ее глаз.
Она ему нравилась.
— А, ну да, — словно вспомнив о веселой безделице, сказал МихаЛимонад. — Ты же обещала ждать меня.
— Обещала, — сказала она.
Миха смотрел на нее и больше не искал никакого сходства.
Шапочное знакомство? Что ж, мы живем в мире шапочных знакомств. Все зависит от того, что ты будешь делать с этим дальше.
Миха знал, что он будет делать дальше. Сегодня он встретится со своими друзьями, Джонсоном и Иксом. Они еще не говорили о той страшной ночи, последней ночи апреля, а им надо о многом поговорить. Им есть, за что выпить. Каждый из них знал, что все закончено. И это действительно так: все закончилось. И Миха им расскажет, как именно. И возможно, еще расскажет про... бабочек. Но прежде всего о том, что он увидел, когда его извлекли из разбитого искореженного Бумера. В короткий миг перед тем, как снова отключится, потерять сознание.
Он снова был там. Шагнул во тьму. Но Тьмы больше не было... Потому что его ждали на берегу полуденного моря. После того, как обрушилась сфера, Тьмы больше не было.
А было вот что.
***
Развалившаяся на части сфера обрушилась синевой воды, и немецкий дом, как и прежде, висел над полуденным морем. Миха сделал всего один шаг. «Вот где рождается вся эта вода за окнами», — улыбнулся он.
И увидел.
Сначала по поверхности пробежала легкая рябь, словно нежный ветерок играл над морем. Затем тени сменились, и снова заволновалась вода, в тайной глубине что-то происходило, на идеально ровной глади вспенились седые буруны, и все стихло.
Искрящаяся, преломленная радугой пена, проступила женским лицом. Михино сердце на миг замерло перед тем как забиться чаще. Живая Одри Хепберн смотрела на Миху-Лимонада... та самая, в возрасте «Римских каникул». И ни один фотограф-маэстро и никакой Рафаэль не догадывались о том, что сейчас открылось Михе. Он хотел что-то сказать, но удивительная девушка, ступившая когда-то из пенной волны на берег моря, смотрела на него, и теперь в Михином сердце улеглись последние остатки смятения. Так же, как и с ночными кошмарами, с каморкой нищего журналиста в Вечном Риме теперь покончено навсегда. Их источник рухнул вместе с обвалившейся сферой, а живое сердце не нуждалось в химерических грезах. И не пугалось их.
Одри Хепберн улыбнулась Михе, и от ее улыбки по поверхности моря разбежались легкие круги. Однако достигнув берега, они стали пенными волнами и заполнили собой все сходящиеся у дома пересохшие ирригационные каналы живой синевой.
Миха засмеялся: действительно — вся эта вода за окнами рождалась здесь.
Она все еще смотрела на него. И Миха понял, что это прощальный взгляд. Но прежде она указала ему на дом. Потому что, как и прежде, как и всегда, самое главное еще впереди.
— Я ждал тебя, — услышал Миха. И только тогда позволил себе обернуться.
— Будда... Это ты?!
Мальчик, по-прежнему светловолосый, в шортиках по колено, стоял у дверей и смотрел на Миху-Лимонада. Он счастливо улыбался, и сияние бабочек, которое Миха видел в своей ладони, казалось, незримо присутствовало в его лице.
— Как хорошо, что так все закончилось. — Голос Будды звучал безмятежно и радостно, — что ты смог сделать это.
— Будда!.. — теперь уже утвердительно проговорил Миха. — Я... Я так рад... что даже не знаю, что мне говорить.
Ознакомительная версия.
