И вновь мы ждали у одного из дворцов Ирода Великого. Правда, на этот раз, поскольку хозяин — еврейский царь, фарисеев пустили внутрь, а с ними прошел Иосиф Аримафейский. Но через несколько минут вернулся.
— Он убеждает Джошуа показать чудо, — сообщил он. — Говорит, что отпустит его, если Джошуа ему чудо сотворит.
— А если Джош не захочет?
— Он не захочет, — сказала Мэгги.
— А если не сотворит, — пояснил Иосиф, — мы вернемся к тому, с чего начали. Только Пилат может утвердить смертный приговор Синедриона — или отпустить Джошуа.
— Мэгги, пойдем. — Я дернул ее за платье назад.
— Куда? Зачем?
— План не отменяется. — И я рванул к претории, волоча Мэгги за собой. У столба напротив дворца Антония мы притормозили. — Мэгги, Петр действительно умеет исцелять? По серьезу?
— Да, я же рассказывала.
— Раны? Переломы?
— Раны точно. Про переломы не знаю.
— Надеюсь, умеет.
Я оставил ее у столба, а сам подошел к воротам, наметив себе в охране центуриона рангом повыше.
— Мне нужно встретиться с вашим командиром.
— Ступай прочь, еврей.
— Я его друг. Передай, что к нему пришел Левий из Назарета.
— Никому я ничего передавать не буду.
Я шагнул ближе, выхватил меч из его ножен, на долю секунды приставил кончик к горлу центуриона и снова вложил оружие в ножны. Только он сообразил потянуться к рукоятке, как меч вновь оказался у меня в руке, а кончик меча — у центуриона под носом. Солдат и вякнуть не успел — оружие снова было в ножнах.
— Видишь? — сказал я. — Ты уже дважды обязан мне жизнью. Когда позовешь подмогу, не только твоя сабелька останется у меня, а сам ты будешь опозорен, но и голове твоей будет очень шатко сидеть на шее. Потому что я перережу тебе глотку. Или ты можешь взять и проводить меня к моему другу Гаю Юстусу Галльскому, командиру Шестого легиона.
Я поглубже вдохнул и стал ждать. Глаза центуриона метались от солдат ко мне.
— Думай, центурион, — подбодрил я. — Выбирай. Если меня арестуют, как ты думаешь, где я в итоге окажусь?
Такая логика, судя по всему, его потрясла, несмотря на все его раздражение.
— Следуй за мной, — сказал он.
Я дал Мэгги знак, чтоб никуда не уходила, и вслед за римским солдатом шагнул в крепость Пилата.
Похоже, в роскошных дворцовых апартаментах Юстусу было не очень уютно. По стенам комнаты он развесил щиты и мечи — будто гостям требовалось напоминание: тут квартирует солдат. Я стоял в дверях, а Юстус расхаживал по комнате, время от времени поглядывая на меня так, словно хотел убить. Он то и дело смахивал ладонью пот с седого ежика волос, затем отряхивал руку, и по каменному полу пролегала влажная полоса.
— Я не могу остановить исполнение приговора. Как бы мне этого ни хотелось.
— Я не хочу, чтобы ему было больно, — сказал я.
— Если Пилат его распнет, ему будет больно, Шмяк. В этом весь смысл наказания.
— Я про увечья. Чтобы не ломали кости, жилы не резали. Заставь их привязать его к кресту.
— Они обязаны использовать гвозди. — Рот Юстуса сложился в жестокую и мрачную щель. — Гвозди — из железа. А это материал подотчетный. Они за каждый гвоздик расписываются.
— Вы, римляне, — большие мастера снабжения.
— Так чего ты от меня хочешь?
— Хорошо, тогда пусть его привяжут, но гвозди вгоняют между пальцами. И прибьют снизу дощечку, чтобы он стоять мог.
— Добротой это и не пахнет. Так он продержится неделю.
— Не продержится, — сказал я. — Я дам ему яд. Но как только он умрет, мне нужно забрать его тело.
При слове «яд» Юстус перестал метаться по комнате и посмотрел на меня с явным презрением.
— У меня нет полномочий выдавать тело, но если хочешь, чтоб оно осталось целым, мне придется держать там солдат до самого конца. Иногда твои соотечественники любят помогать распятым и швыряют камни, чтобы они умерли быстрее. Лично я не понимаю, к чему эти хлопоты.
— Знаешь, Юстус. Из всех людей один ты и знаешь. Хоть на мочу изойди своим римским презрением к милосердию, но ты все понимаешь. Ты сам послал за Джошем, когда страдал твой друг. Ты унизился и попросил о милосердии. Я сейчас делаю то же самое.
Его презрение сменилось изумлением.
— Так ты что — хочешь его воскресить?
— Я просто хочу похоронить тело моего друга в целости и сохранности.
— Ты его оживишь. Как того солдата в Сефорисе, которого сикарии убили. Для того и тело тебе нужно неповрежденным.
— Ну, что-то вроде, — признался я, не отрывая глаз от пола, чтобы не встречаться взглядом со старым солдатом.
Юстус кивнул. Догадка его, кажется, потрясла.
— Распоряжение о снятии тела дает Пилат. Ведь распятие — наглядный урок остальным.
— У меня есть влиятельный друг, он вытребует тело.
— Но Джошуа еще могут отпустить, ты это понимаешь?
— Его не отпустят, — ответил я. — Он сам не захочет. И тогда Юстус от меня отвернулся.
— Я распоряжусь. Побыстрее прикончите его, а потом забирайте труп и катитесь из-под моей юрисдикции чем быстрее, тем лучше.
— Спасибо тебе, Юстус.
— И не позорь больше моих офицеров. Не то твоему другу придется забирать два тела.
Едва я вышел из крепости, Мэгги кинулась мне в объятия.
— Это кошмар. Ему на голову нацепили терновый венец, и толпа теперь в него плюет. А солдаты его избили.
Толпа вокруг нас бурлила.
— Где он сейчас?
Толпа взревела, народ тыкал пальцами в балкон. Там рядом с Джошуа стоял Пилат. Джоша придерживали двое легионеров. Он смотрел прямо перед собой — похоже, в трансе, как и раньше. Кровь затекала ему в глаза.
Пилат воздел руки, и толпа притихла.
— Я не нахожу никакой вины в этом человеке, однако жрецы ваши утверждают, что он богохульствует. По римским законам это не преступление, — сказал Пилат. — И что мне с ним, по-вашему, теперь делать?
— Распни его! — заорал кто-то рядом со мной. Я повернулся: Иаакан потрясал в воздухе кулаком. Остальные фарисеи подхватили:
— Распни, распни его!
Вступила вся толпа. Тут и там я замечал сторонников Джошуа — их осталось немного, они расползались в стороны, пока гнев толпы не обратился на них. Пилат изобразил, как умывает руки, и ушел с балкона.
Одиннадцать апостолов, Мэгги, мать Джошуа и его брат Иаков собрались в верхних покоях Иосифа Аримафейского. Купец уже сходил к Пилату, и тот согласился в честь праздника Песах выдать тело Джошуа. Иосиф объяснял:
— Римляне — они же не дураки. Они знают, что тела моют наши женщины. Мы не сможем отправить за ним апостолов. Солдаты выдадут тело Мэгги и Марии. Иаков, ты его брат, тебя тоже пропустят — чтобы тело помог нести. Остальным надо будет прятать лица. Фарисеи теперь станут разыскивать последователей Джошуа. Жрецы и так уже почти весь праздник на это потратили, а потому уберутся в Храм. Я уже купил гробницу возле холма, где его распнут. Ты, Петр, ждешь там.
— А если исцелить не получится? — спросил Петр. — Я ведь мертвых воскрешать даже не пробовал.
— Он не умрет, — сказал я. — Он просто не сможет двигаться. Я не нашел здесь компонентов для состава, снимающего боль, поэтому на вид Джош будет совсем как мертвый, но почувствует все. Я знаю, каково это, я сам так несколько недель провел. Петр, тебе придется исцелять только раны от бича и гвоздей, но они вряд ли смертельные. Как уйдем подальше от римлян, я дам ему противоядие. Мэгги, когда его тебе выдадут, сразу же закрой ему глаза, если они будут открыты, а то пересохнут.
— Я не смогу на это глядеть, — сказала Мэгги. — Я не смогу видеть, как они его прибивают к этому кресту.
— Тебе и не придется. Жди у гробницы. Когда настанет время, я за тобой кого-нибудь пришлю.
— А получится? — спросил Андрей. — Ты вернешь его нам, Шмяк?
— Ниоткуда я его не верну. Он не умрет, просто ему будет очень больно.
— Пора двигаться. — Иосиф посмотрел на небо через окно. — Его выведут в полдень.
У претории собралась толпа, в основном любопытствующие. Лишь горстка фарисеев — среди них Иаакан — специально пришла посмотреть, как казнят Джошуа. Я держался позади, чуть ли не в полуквартале, наблюдал. Апостолы рассредоточились — на головах шали и тюрбаны, лица закрыты. Петр отправил Варфоломея сидеть с Мэгги и Марией у гробницы. Никакой шалью не прикрыть ни Варфовых габаритов, ни вони.
У стены возле дворцовых ворот три тяжелые крестовины ждали своих жертв. В полдень вместе с двумя разбойниками, также приговоренными к смерти, вывели Джошуа. Крестовины взвалили им на плечи. Из ран на голове и лице Джоша текла кровь, и хотя он все еще был облачен в багряную тогу, навязанную ему Иродом, я видел, как по ногам его после бичевания тоже струится кровь. Джош по-прежнему казался в трансе, но сомнений не оставалось — боль он чувствовал. Толпа сомкнулась вокруг — выкрикивала оскорбления и плевалась, но я заметил и другое: стоило Джошу споткнуться, кто-нибудь бросался его поддержать. Учеников в толпе хватало — они просто боялись показываться.
