— Спасибо! — Лявон вяло улыбнулся и мотнул головой. — Я не голоден, бери только себе. Если вдруг окажется очень вкусно, угостишь меня кусочком.
— Да? Ну как скажешь.
Рыгор помахал буфетчику рукой, и тот кивнул ему в ответ. Лявон подумал, что жест Рыгора означает отказ от второй пиццы. Рыгор сел и достал из кармана джинсов маленький гаечный ключик, пояснив, что размер 13 идеально подходит для откупоривания пробок. Он передал одну бутылку Лявону и призывно поднял свою, глядя ему в глаза. Они чокнулись за знакомство. Рыгор отпил несколько глотков, крепко поставил бутылку на стол и спросил, явно настраиваясь на основательную беседу:
— Ну расскажи, Лявон, кто ты? Чем живёшь?
— Да нечего особо рассказывать… — собираясь с мыслями, сказал Лявон. — Студент, учусь в институте. Живу в Кунцевщине, у тётушки, на третьем этаже. Читать люблю.
Не зная, о чём ещё сказать, Лявон умолк. Он опустил бутылку на стол, так и не отпив ни глотка. Ему уже хотелось спать. Но у Рыгора настроение было активное. Он хлопнул Лявона по руке и засмеялся, непонятно чему:
— А я автослесарь! Работаю! Живу у тестя с тёщей! Музыку люблю! — он хохотал.
Лявон подумал, что тот хохочет над его, Лявона, описанием себя и пародирует. Это ничуть его не обидело, так как он прекрасно осознавал всю скудность нарисованной автобиографии. Буфетчик поднёс две большие пластиковые тарелки с пиццами. Оказывается, Рыгор вовсе не отказался от второй, но намеревался съесть обе, «потихоньку», как он выразился. Он тут же принялся жевать. Пиццы были куплены в магазине, разогреты в микроволновке и щедро политы майонезом. Лявон подумал, не съесть ли ему кусок.
«Нет, не хочу пиццу. Но как хотелось бы мне стать на несколько минут им — Рыгором! Проникнуть в его тело, ощутить майонез на его языке, пивную пену на его губах, тяжесть его навалившегося на стол живота, увидеть мир из его глаз. Как обидно, как унизительно, что наши возможности столь мелки и бедны. Общение, наблюдение, прикосновение — это всё, чем доступен нам другой человек. И если даже предположить, что взаимопроникновение друг в друга не имеет смысла из-за нашей одинаковости, то утешительна ли эта мысль? Нет, не утешительна… Взять хотя бы его форму ногтей, каково иметь именно такие ногти? Этого я никогда не узнаю», — так размышлял Лявон, наблюдая за жующим Рыгором.
Но размышления его были неожиданно прерваны — к их столику подошёл крупный пожилой мужчина и, задев ногою стул, произвёл довольно сильный шум, напугавший засыпающего Лявона. Лявон и Рыгор дружно подняли к нему лица.
— Тата?! — воскликнул Рыгор. — Какими судьбами? Вы же обычно в ванной моетесь, холодной водичкой?
— Тебя очень долго не было. Я заволновался, — тата поддёрнул брюки и снова произвёл шум стулом, усаживаясь. Он достал из внутреннего кармана пиджака платок и обстоятельно высморкался, после чего промакнул внутренности ноздрей, натянув платок на мизинец.
— Вы посмотрите на него! Он заволновался! — развязностью Рыгор попытался скрыть смущение, но было заметно, что он покраснел.
— Лявон, — с улыбкой представился Лявон, чтобы разрядить атмосферу.
Он протянул руку, и тата неспешно пожал её. Ладонь таты, как и у Рыгора, была большой, широкой и тёплой. «Интересно посмотреть, как они пожимают руки друг другу. Две огромные клешни, прилагающие усилия одна к другой».
— Зови меня татой, сынок. Лявон, говоришь? И сколько тебе годков? — тата в упор смотрел на Лявона тяжёлым взглядом, немного исподлобья, и тому стало не по себе.
— Да бросьте, тата! Это мой новый друг. Мы с ним в парилке познакомились, — небрежно прервал его Рыгор и повернулся к Лявону. — Мой тесть — редкий человек! Добрейшей души, и скромный до крайности. Напускает на себя простецкий вид, а сам по целым дням клавесин слушает.
— Новый друг, говоришь? — нараспев произнёс тата и поднял толстый указательный палец на Лявона.
— Да! Слушайте, какой мы с Лявоном анекдот сочинили. Встретились как-то раз три царя: буддийский, иудейский и христианский — и поспорили, кто может больше добра людям сделать. Буддийский царь велел всем жителям своей столицы раздать по книге. Иудейский царь велел всем жителям своей столицы раздать по кошельку золота. А христианский царь велел всех жителей своей столицы казнить. Буддийский и иудейский царь удивились и вскричали — что ты такое натворил? это же не добро, а зло! А христианский царь отвечает — дураки, не знаете, в чём добро! мои люди невинно пострадали, и теперь попадут прямиком в рай!
Лявону не было смешно. Он только удивился, что Рыгор не только понял их разговор, но и успел его переварить, на своём уровне. Тата, тоже без тени улыбки, заметил, что назови один царь других дураками, те тотчас же объявили бы ему войну. «Войну!» — повторил он с ударением. Повисла пауза. Наконец Рыгор резко поднялся, пошатнувшись.
— Ну всё! Идём домой! — сказал он тате. — Лявон, рад был знакомству. Дай мне свои контакты, спишемся ещё.
Лявон продиктовал адрес и телефон. Рыгор записал их на мятую бумажку, допил залпом пиво и двинулся к выходу. Тата тоже встал, молча пожал Лявону руку и пошёл следом за зятем. Лявон сидел в замешательстве. Что могла значить вся эта сцена? Почему Рыгор занервничал? Стесняется своего тестя? Опьянение мешало ему думать и даже удивляться как следует. Появился буфетчик, взял пустые бутылки и спросил Лявона, будет ли он доедать пиццу. Лявон покачал головой. Буфетчик прибрал тарелки и, взглянув на него, с усмешкой подмигнул в сторону выхода, где только что скрылись Рыгор с татой.
— Так дружат, так дружат!
Голос у буфетчика был тонкий и насмешливый, он явно был не прочь поболтать, но Лявон на сегодня был уже пресыщен общением и промолчал. Ужасно хотелось прилечь и поспать. Он заставил себя подняться и дойти сначала до двери бара, потом до выхода из бани. Там было небо, и ему стало легче.
Глава 4. Как Лявон и Рыгор сговорились
Неделя прошла быстро и незаметно. Но назвать её пустой не повернулся бы язык — настолько жизнь была покойной и приятной. Лявон ходил в институт и обратно, отдыхал на скамейках, читал журналы, пил много сока. Погода стояла неизменно солнечная, с лёгкими белыми следами на небе. К вечеру появлялись облака, и благодаря им закаты были пышными и торжественными. К своему постоянному огорчению, Лявон проживал на третьем этаже, и деревья не позволяли насладиться закатами в полной мере. Всего же этажей было девять, и в один из дней ему пришла в голову здравая мысль: проверить, есть ли выход на крышу. Не откладывая идею в долгий ящик, он поднялся на лифте на девятый этаж, чувствуя приятную необычность и даже таинственность своих действий. Этаж встретил его криво написанной синей девяткой на стене и высокой чёрной дверью справа, закрывающей площадку с квартирами. Лявон прошёл налево, попал на лестницу и стал подниматься, вдыхая сухой запах побелки и бетона. Ступени кончались перед железной лесенкой, ведущей к небольшой ржавой дверце. Никакого замка. Лявон ступил на лесенку и сначала толкнул дверцу, а потом налёг на неё посильнее. Дверь туго и со скрипом поддалась.
Согнувшись и стараясь не задеть головой за железную раму, Лявон вылез на крышу. Когда он распрямился, от восторга у него по спине побежали мурашки. Как же там было хорошо! Много-много неба, и совсем близко, значительно ближе, чем снизу. Огромное облако вырастало сбоку, светлое, но уже с синеватыми тенями, напоминающими о близости вечера. Он стоял, не двигаясь, чувствуя, как ветерок шевелит ему волосы на голове. Тут дверь скрипнула, и Лявон испугался, что она может захлопнуться и не выпустить его назад. Он решил чем-нибудь её подпереть и, в поисках подходящего предмета или камня, подошёл к парапету, сплошь залитому смолой, чёрной и твёрдой, в некоторых местах блестящей. Парапет доходил ему до пояса и был таким широким, что Лявон даже не чувствовал страха высоты. Вершины деревьев клубились внизу, поодаль стояли соседние дома, а в разрывах между ними виднелись зелёные земли, уходящие к горизонту. Там, наверное, город уже кончался, и Лявона потянуло туда, вдаль. «Отчего же я никогда…» — начал он было думать, но дверь снова скрипнула. Ночевать на балконе не хотелось, и Лявон решил уходить, а на закате вернуться, прихватив с собой сок, складной стульчик и что-нибудь в качестве подпорки для двери. Возвращаясь, он ругал себя за малодушие: разве могла дверь захлопнуться, не имея ни замка, ни запора?
Перед тем, как вернуться в квартиру, он спустился на первый этаж и заглянул в почтовый ящик. Телефон перестал работать несколько месяцев назад, и Лявона предупредили в университете, что теперь официальная связь будет поддерживаться только почтой. Лявон не совсем понимал, зачем нужна почта, если он и так каждый день бывает на учёбе, но завёл себе лояльную привычку ежедневно проверять ящик. Обычно ящик пустовал или содержал никчёмную газетку, но сегодня его ждало письмо от Рыгора. Лявон распечатал его прямо в лифте и прочёл предложение пойти в субботу в баню вместе, но пораньше, в двенадцать, когда в парной ещё чисто и горячо. Лявон порадовался приглашению. Хотя его привычным банным днём было воскресенье, а прошлое субботнее посещение бани не слишком понравилось ему многолюдностью, шумом и грязью, но общество нового товарища перевешивало все минусы. Общительность и активность Рыгора, пусть и простоватая, приятно будоражила Лявона. Это подкреплялось тем, что Рыгор был старше и казался Лявону пожившим, опытным и мудрым.
