Руслан подбирается, прямо как хорошая гончая.
Он все-таки журналист-телевизионщик, а не кисейная барышня.
И — хороший журналист, смею вас заверить…
— Какие условия? — спрашивает деловито.
— Условий два, — улыбается в свою куцую бороденку Гадёныш. — Ты, как интервьюер, задаешь ему один абсолютно нейтральный вопрос. Который ничем не потревожит твою журналистскую совесть. И не комментируешь ответ. После чего можешь задолбать его любыми самыми острыми и нелицеприятными вопросами и комментариями. Он не обидится. Это — первое условие. Второе — двадцать тысяч долларов наличными для посредников. Потому как лично мне плевать, с каким из каналов договариваться…
Рус молчит.
Условия — более чем приемлемые.
Работа журналиста на таком уровне — всегда немного компромисс. Это просто часть профессии, вот и все.
А тема — залог профессиональной удачи.
Потому что сразу же выводит его, как профессионала, на совершенно другой уровень.
И двадцатку эту несчастную канал даст посреднику, не задумываясь.
И больше даст, если потребуется.
Хотя все будут прекрасно понимать, что эта тварь стрижет с обоих концов: и с канала, и с, простите, заказчика.
Все равно заплатят.
Тоже — часть профессии.
Канал-то у нас в стране — не один.
К счастью.
Хотя — для кого как.
Для некоторых, как раз, — ровно наоборот.
К сожалению…
— Когда работаем? — спрашивает Руслан.
— А послезавтра, к вечеру, — улыбается безмятежно Гадёныш. — Я же знаю, что вы через три дня на рыбалку сваливаете. И завидую. Меня-то не зовете. Ну ладно, я побежал. Завтра часиков в пять позвоню, там делов-то на три копейки…
Он уходит, и теперь уже Русланыч собирается двигаться к стойке за водкой, а я провожаю его задумчивым взглядом.
— Ну что, — спрашиваю, когда он возвращается с бутылкой коньяка и тарелкой с тонко порезанными лепестками посыпанного сахарной пудрой лимона, — как ощущения с непривычки?
— Да, блядь, — морщится. — Будто девственности лишили. И знаю, вроде, что пора. Но не в этой же, сука, вонючей подсобке…
Я криво усмехаюсь и разливаю коньяк по водочным стопкам.
Сегодня явно не тот случай, когда его стоит пить из широких хрустальных бокалов…
Хотя Гадёныш занимает невысокий пост пиар-менеджера в одном когда-то безумно популярном, а теперь почти полузабытом либеральном издании, связи его — широки и разнообразны.
Куда они тянутся, эти ниточки, ни мне, ни Руслану — далеко не последним людям в этом мире — все равно не различить.
Гадёныш вообще — далеко пойдет.
Очень далеко.
Если я, разумеется, его раньше не убью.
Он это вполне заслужил.
Вот только вряд ли когда-нибудь решусь.
Потому что терпеть эту гадину — оно, конечно, противно.
Но вот собственноручно давить — даже рукой, одетой в перчатку, — противно вдвойне.
Да и страшновато, честно говоря…
А вот никакое «не судите да не судимы будете» меня в этом случае нисколечко не извиняет и, к сожалению, — не останавливает…
Я сегодня почему-то весь вечер пробродил по Воробьевым горам.
Наверное — осень.
Для меня это не время года.
Состояние души.
Если хотите, диагноз.
Бродил, пинал ногами желтые и красные листья, ежился от мелкого осеннего дождя, кутался в плащ, да и вспоминал всякое.
Хорошее и плохое.
Разное.
Вспомнил и эту историю.
Даже, скорее, байку.
Байку о том, как человек потерял в своей жизни, возможно, самое дорогое и даже этого не заметил.
Абсурд, казалось бы.
А ведь правда…
Да, должен сразу предупредить, что история эта — самый, что ни на есть, чистой воды плагиат.
У нее есть автор — сам главный герой повествования.
Он часто ее рассказывал и, возможно, даже записал.
Вот только оцениваем мы с ним события по-разному.
Но это уже так — детали, частности…
Он имеет такое же право на свое мнение, как я — на свое. Несмотря на то, что история приключилась с ним, а не со мной.
Просто все, что ты кому-то рассказал, — принадлежит уже не тебе одному.
Всем.
Сам виноват…
Но, прежде всего — о самом рассказчике.
Личность он, мягко говоря, колоритная…
Представьте себе почти двухметрового кучерявого блондина с аккуратной интеллигентной бородкой и редким именем Эрик.
Теперь представьте, что он умен, отлично играет на гитаре, знает наизусть все песни «Битлз», пописывает стихи и в совершенстве владеет минимум двумя языками.
Что очень трудно найти хорошую книгу, которой он не читал, и хороший фильм, которого он не смотрел.
Он — что не удивительно — очень нравится женщинам и сам их любит — искренне и беззаветно.
То есть красавец, душа компании, интеллектуал, обаятельный бабник.
И одновременно — самый конченый неудачник во всем, что касается обычной, реальной, практической жизни. Человек, способный на многое — и не осуществивший практически ничего.
Прирожденный аутсайдер.
Вплоть до того, что даже работу найти не может и, время от времени, перебивается случайными заработками — не гнушаясь и частного извоза на стареньких битых «Жигулях».
Благодаря извозу и началась эта замечательная история.
Начиналась которая, кстати, — совершенно банально: вечер, осень, дождь, очаровательная попутчица.
Ничего особенного.
Но что-то зацепило их друг в друге.
Причем настолько, что он не стал, по своему обыкновению, сразу уговаривать ее перейти в горизонтальную позицию.
Хотя, наверное, и уговорил бы.
Видал я его во время боевых действий с противоположным полом.
Захочешь — не удержишь…
Нет, эту он водил в кино, в кафе.
Читал стихи, дарил розы, на которые зарабатывал тяжелым трудом ночного извозчика.
Наконец — свершилось.
Она сама пригласила его к себе домой.
Он долго готовился.
Надел свой самый лучший костюм, наврав жене, что идет на очень важную вечеринку. Где ему, разумеется, надо пообщаться с серьезными людьми, предложившими хорошую работу.
Купил семь длинноногих роз, торт и бутылку хорошего аргентинского вина.
Ровно в восемь, как договаривались, подъехал к ее дому.
И — захотел в туалет.
Да ладно бы по-маленькому.
Куда там…
…Так на клапан надавило, что на лбу аж испарина выступила.
То есть — хоть в штаны делай.
И что прикажете?
Не успев зайти к очаровательной желанной женщине, лететь ее сортир осквернять?!
Конец любви…
Хорошо еще, что рядом стройка была.
Нашел, куда пробежаться отложить личинку.
Ну, а потом, как положено — цветы вперед, хвост — распустил.
Она купила хороший кусок говядины, и у него был шанс блеснуть своими кулинарными способностями.
Приготовил — как надо, в духовке, в фольге, предварительно самолично нафаршировав курагой, чесноком и черносливом, чтобы получилось слегка с кровью, как и положено готовить настоящему мужчине.
Поели.
Запили сочное мясо густым и терпким аргентинским вином.
Она одобрила его выбор.
Потом он пошел священнодействовать над заварочным чайником, а она закурила и задумчиво уткнулась лбом в оконное стекло.
— Знаешь, — говорит, — тут такая забавная история случилась. Я пока тебя ждала — тоже в окно смотрела. А у нас под окном — стройка. И так смешно: какой-то бедолага в костюме с галстуком по этой стройке через лужи скакал. Чуть не навернулся пару раз. Во-о-он за те вагончики. Какать, наверное, хотел…
Он поперхнулся, через силу выпил чаю и поспешно ретировался — к немалому ее удивлению.
Понятное дело.
Я бы тоже, наверное, удивился.
И история о большой и чистой любви превратилась в историю о том, как Эрику в самый неподходящий момент элементарно захотелось покакать.
Бывает.
От этой мысли, что — да, к сожалению, — бывает, у меня на душе становится так пусто и тоскливо, как будто я куда-то долго-долго ехал на поезде, в какое-то очень важное для меня и очень красивое место, приехал, а там — голый перрон, осенний дождь, грязные кирпичные стены и неизбежная ругань носильщиков.
Словом — всё как всегда, и нет из этого долбаного круга ни у кого никакого выхода.
Такие дела…
В горах ходить надо осторожно.
Очень осторожно.
Особенно, если ты один.
Я как-то пару раз по молодости попадал в истории, потом зарекся.
Поганое это дело, знаете ли.
Они ведь только с виду твердые и прочные, эти горы.
Ага.
На самом деле, именно здесь, как нигде, очевидна непрочность нашего бытия: осыпи, трещины, коварство…
Ставишь ногу на с виду прочно вросший в землю валун, а он — предательски проваливается куда-то в бездну.
