Когда входят дети, мать Джейн разражается слезами.
– Перестань, не пугай их, – говорит ее муж.
– Слишком много посетителей, нельзя, – говорит сестра, выпроваживая лишних.
Дети остаются наедине с матерью.
Родители Джейн стоят в коридоре, злобно глядя на меня.
– Сукин сын, – говорит мне отец. – Пойдем кофе выпьем.
Это жене.
Я прижимаюсь к стеклу. Эшли берет мать за руку. Рука, наверное, теплая, хотя и безжизненная. Девочка трется щекой, лицом, гладит себя этой рукой, сама себе создает материнскую нежность. Натаниэл стоит рядом с ней, плача, потом заставляет себя перестать. Чуть позже, когда голова Эшли лежит у матери на животе, девочка улыбается, поднимая глаза, и показывает пальцем:
– Там урчит, – говорит она через стекло. Как будто урчание – признак улучшения.
Сестре надо выполнить с Джейн какую-то манипуляцию, и я веду детей в кафетерий.
– Что дальше? – спрашивает Натаниэл, поедая второй ленч.
– Вы должны проводить с мамой как можно больше времени, сколько захотите, давая ей знать, как вы любите ее, и понимая, как она вас любит.
Когда Эшли выходит в туалет, Натаниэл наклоняется ко мне:
– Ты маму трахал?
Я не отвечаю.
– Она к тебе неравнодушна была, все время отца тобой поддразнивала.
Я опять молчу.
– А где папа? – спрашивает Эшли, возвратясь к столу.
– Он здесь.
– В этой больнице? – спрашивает Нейт.
Я киваю:
– Хотите его видеть?
– А нам это обязательно? – спрашивает Эшли.
– Как захотите.
– Мне нужно думать, будто он мертв, – говорит Нейт. – Только тогда это как-то в голове укладывается. Сделал, что сделал – и повернул ствол к себе.
– Не было никакого ствола, – говорю я.
– Ты меня понял. Почему ты ему не помешал? Почему ты его не убил?
А почему я его не убил?
Слишком хорошо знакомый с географией больницы, веду детей в приемное отделение. Джордж припаркован в боковом коридоре, привязан к креслу, обмякший, будто целые дни спит, лицо в щетине.
– Или накачиваем седативами, или он бунтует, – говорит сестра, заметив меня.
– Вот это дети, – говорю я. – Эшли и Натаниэл.
– Он хорошо пообедал, и мы ждем решения, куда его направить, – говорит сестра чуть живее.
– Это куда он захочет? – спрашивает Эшли.
– Нет, бумага придет, где будет сказано, куда его везти, – отвечает сестра.
Джордж открывает глаза.
– Дети пришли, – говорю я ему.
– Здравствуй, па, – говорит Эшли.
Натаниэл молчит.
– Извините, – говорит Джордж.
Неловкое молчание. Все мы таращимся на пол, на узоры линолеума.
– Джордж, я все собирался тебя спросить: там кот, который царапается в кухонную дверь. Серый, с зелеными глазами, с белым кончиком хвоста. Пару раз заходил в дом. Похоже, его никто не кормит, так что я купил ему немножко корма.
– Это Маффин, – говорит Джордж. – Наша кошка.
– И давно у тебя кошка?
– Несколько лет. Лоток ее в гостевом туалете – стоило бы его почистить.
– Она любит корм в консервах, – тихо говорит Эшли.
– Ты о чем думал? – спрашивает отца Натаниэл.
– Понятия не имею, – отвечает Джордж. – Какой сегодня день?
Мы возвращаемся в интенсивную терапию. Там врач.
– Она хорошо восстанавливается после операции, – говорит он.
– Ну конечно, восстанавливается, – отвечает ее отец. – Она девочка хорошая.
– Но все еще никаких признаков мозговой деятельности. Вы не думали о донорстве органов? – спрашивает доктор.
– А это ей поможет? Донорство? – спрашивает отец Джейн.
– Он про то, чтобы мама была донором, – поясняет Нейт.
– А разве для этого не надо сначала умереть? – спрашивает мать Джейн.
– Просто надо иметь в виду этот вариант, – отвечает доктор. – Скоро будем знать больше.
– Можем здесь остаться, если хотите, а можем сейчас уйти и прийти после ужина, – говорю я детям.
– Давайте перерыв сделаем, – предлагает Эшли.
Я веду их в молл.
– Вы обычно сюда ходите? С мамой?
Я покупаю им сникерсы и замороженный йогурт. В молле неуютно, пусто. Будний день, никого нет.
– С чего ты такой ласковый? – спрашивает Натаниэл.
Я молчу.
– Хреново. Все хреново, – говорит он. Потом, в машине, спрашивает: – Можешь взять меня покататься?
– Куда?
– Отсюда куда-нибудь.
– У тебя велик есть? Приедем домой, сможешь покататься. Сейчас вполне тепло.
– Я не спрашиваю, могу ли я поехать покататься, – говорит он. – Я прошу, чтобы ты взял меня покататься. – Пауза. – Я там таблеток принял.
– В смысле – «таблеток»?
– Не слишком много, но хватит.
– Хватит, чтобы убить себя?
– Нет, успокоиться. Я в раздрае.
– А где ты их взял?
– Дома, в аптечке.
– Откуда ты знал, какие брать?
Нейт на меня смотрит, и на лице у него написано: «Я, может, и не гений, но ведь и не идиот».
– Хорошо, так куда ты хочешь поехать?
– В парк аттракционов.
– Это ты так шутишь?
* * *
Выходит, что нет.
По настоянию Нейта я звоню в парк аттракционов и выясняю, что из-за необычайно не по сезону теплой зимы он еще не закрылся.
– Владелец решил, что лучше держать народ на работе и в случае чего дать выходной, – но пока не потребовалось, – сообщает мне служащий.
Нейт мотается по всем аттракционам – русские горки, «Зиппер», «Ракета Банджи», «Башня ужаса», «Гравитон», который вертится так быстро, что Нейт прилипает к стенке с таким выражением лица, будто его прогнали через ветровой туннель.
– Ты считаешь, это дико? – спрашивает он, пока мы идем к следующему аттракциону.
– Кто я такой, чтобы судить?
– У меня диагноз, – говорит он.
– Какой?
– Такой, что у меня голова не в порядке.
– К чему ты?
– Ты не думаешь, что это правда? – спрашивает он.
– А ты?
Он пожимает плечами.
– Хочешь покататься? – спрашиваю я у Эшли. Она в свои одиннадцать держит меня за руку, как шестилетняя. И мотает головой. – Ты уверена? Я могу с тобой поехать.
Она пожимает плечами.
– Мне жалко, что снега нет, – говорит она, грустно мотая головой. – Когда я была моложе, зимой был снег.
– И еще будет, – отвечаю я.
– Когда?
– Когда ты меньше всего его ждешь.
Мы оставляем Нейта на русских горках. Ему, похоже, легче от этого вращения, от пролетов снова и снова через воздух. Эшли выбирает что-то под названием «Волновые качели» – судя по названию, нечто вполне невинное.
Как и молл, парк аттракционов пуст. У Нейта и Эшли у каждого свой сопровождающий, операторы аттракционов действуют как экскурсоводы этого механического тура. Они ведут нас от одного аттракциона к другому, включают каждый и делают пробный прогон перед тем, как запустить туда детей.
– Не тяжело это – так сидеть в пустом парке? – спрашиваю я у одного оператора.
– Все лучше, чем дома с женой, – отвечает он и пожимает плечами с таким видом, будто я полный идиот.
– А у меня мама в больнице, – говорит Эшли оператору, когда он поворачивает сиденье качелей. – Нас из школы домой отослали. Папа ее стукнул по голове.
– Во как, – говорит оператор. Будто гавкнул, а не сказал.
«Волновые качели» плавно взмывают с земли. Я в кресле перед Эшли, подвешенный на двадцатифутовой анодированной цепи. Кресло делает пару оборотов по широкому кругу, поднимаясь все выше, и потом расходится, вертясь все быстрее и быстрее. Оно широко раскачивается, болтается, мы взлетаем круто вверх и пикируем далеко вниз. У меня кружится голова, тошнит, я пытаюсь найти, за что зацепиться вниманием, что-нибудь такое, что не движется. Таращусь на пустые кресла впереди, на синее небо над головой. Теряю чувство равновесия, боюсь, что вдруг потеряю сознание, выскользну из кресла и упаду на землю.
Когда мы приземляемся, Нейт уже нас ждет. Я выхожу с аттракциона, пошатываясь, при выходе ударяюсь головой о цепь.
Мы направляемся к «Дому с привидениями», прыгаем в вагончики, и поезд через двойные двери врывается в темноту. Там тепло, пахнет потными носками. Над головой слышны завывания, душераздирающие визги мертвецов, треск бревен, падают с неба призраки, дюйма не долетая до наших лиц, и их втягивает обратно наверх. Механический саундтрек перебивается жуткими задыхающимися звуками.
– Что это? – спрашиваю я.
– Это Эшли, – отвечает Нейт.
– У тебя удушье? – спрашиваю я, отстегивая ремень и пытаясь повернуться на нее посмотреть.
– Она плачет, – говорит Нейт. – Это так она плачет.
Вокруг трещат молнии, вагоны лезут наверх в темноту замка, а я поворачиваюсь и пытаюсь перелезть из своего вагончика к Эшли. Вдруг начинает мигать стробированный свет, и, как в каком-нибудь замедленном фильме братьев Маркс, я оказываюсь на крыше вагона на четвереньках. Поезд едет прямо на закрытую дверь замка. Перед самой дверью он резко сворачивает, и меня выбрасывает из вагона прямо на стену. Я пытаюсь за что-нибудь ухватиться, чтобы не упасть, думаю, как бы не попасть на третий рельс, если здесь есть такая штука. И все останавливается. Темно, как в шахте.
